Страница 8 из 13
— Динка собаку просит, — сказала как-то раз Настя, уже перед сном.
— Какую? — нахмурился я.
Думая: «Только не пуделя».
— Джек-рассел терьер, — произнесла Настя.
И меня прострелило! Будто кол в спину.
— Джек? — повторил машинально.
— Ну, такая порода, — ответила Настя. Она мазала руки, и в комнате пахло какой-то травой.
— Только не Джек, — вздохнул я и лёг.
Настя надела перчатки. Как будто хирург и легла со мной рядом.
— Я ей кота предлагаю, — сказала задумчиво, — Или мышку.
Глава 8. Настя
— Смотри, вот этот примерь! — говорит Машка.
И рука её, держащая яркий свитер зелёного цвета, тянется между примерочных штор.
Надеваю и вижу. И правда, идёт! Чуть тесный в груди. Я бросаю:
— А больше размер?
— Зачем тебе больше? — просунув внутрь голову, фыркает Машка.
— Грудь выпирает, — я жмусь, пытаясь спрятать окружности.
Но Машка хватает за плечи. И держит, чтоб те были ровными.
— Твою грудь не прятать надо! Будь у меня такие свои, я бы вообще голой ходила, — произносит она с сожалением.
У неё фигура что надо! Рост и талия, стройные длинные ноги. Только вот грудь маловата. Именно этот изъян всегда был причиной для слёз.
Как сейчас вспоминаю ту, первую встречу. Мы жили в панельном. В доме на сотню квартир. Папа был жив. И мама была озабочена моим воспитанием.
Я росла очень правильной девочкой! Под строгим ярмом материнской опеки. До десяти лет ждала, пока мама родит мне сестрёнку. Но у них не сложилось. И потому всю силу заботы она изливала на нас. На меня, на отца.
Училась я на «отлично». Не дружила с плохими детьми, допоздна никогда не гуляла. Помню, как я, с ведром в руках, отправилась в сторону лифта. И удивлённо услышала плач.
Кто-то всхлипывал рядом, и я тихо ступила из света в загадочный мрак. Там, на ступенях, увидела чью-то фигуру.
— Эй? — позвала её.
Девушка дёрнулась. Но не вскочила. Осталась сидеть.
— Тебе нужна помощь? — спросила я вежливо.
Огонёк сигареты отчётливо вспыхнул. А спичка погасла.
— Будешь? — протянула она.
— Не курю.
Я поставила мусор у стенки и опёрлась о лестничный поручень.
— Ты живёшь тут? — спросила её.
Светлые волосы девушки издавали загадочный блеск. В прямоугольник окна между двух этажей проникало достаточно света, чтобы увидеть лицо. Она была симпатичной, но грустной. Явно, взрослее меня.
— Ага, недавно с матерью переехали, — ответила, шмыгая носом.
— А мы давно тут живём, — поделилась я.
Она повернулась, окинула взглядом:
— Я вижу.
Отчего я смущённо одёрнула мамину кофту:
— Меня Настя зовут, а тебя?
— Мария, просто Мария, — ответила девушка и шумно вздохнула.
На ногах у неё были туфли. Модельные, яркие, на каблуках. А у меня на ногах были тапки. Разношенный старый размер. Она была с сумочкой и в джинсовой юбке. А я — в трикотажных штанах и футболке с катышками.
Но, тем не менее, в этой подъездной тиши, между нами возникла какая-то общность.
— Меня парень бросил, — произнесла она, выдохнув облачко дыма, — У тебя есть парень? — спросила, и тут же сама усмехнулась.
Мне стало обидно. И ответила с гордостью:
— Есть.
— Серьёзно? — она погрустнела. Будто расстроившись этому факту.
Я села с ней рядом. Ступеней хватало, чтобы сидеть, не касаясь друг друга.
Огонёк сигареты мерцал у лица. Чуть припухшие губы хватали за край, оставляя на фильтре следы от помады. И это запретное действо так будоражило, что я решила рискнуть!
— Дашь попробовать?
Маша взглянула с улыбкой. И протянула мне свой недокуренный Voque.
Так началась наша дружба. Разделённая возрастом. Но оттого ещё более тесная! Машка была откровенна со мной. Знала, что я никому не скажу! А я училась быть взрослой, красивой и самодостаточной. Пусть в те времена это значило строить глазки, носить каблуки и курить, выпуская зазывные дымные струйки.
Стоит ли говорить, что тот год я закончила не на «отлично»? А допоздна тусовалась в компании с Машкой. Где, кроме прочих парней, был Самойлов Илья…
Дома с порога мне слышится голос. Знакомый и женский! В первый момент я думаю: «Нет! Только не это!».
Но, поняв, расслабляюсь. Это же скайп! Интернет. Который избавил нас от необходимости видеть друг друга вживую.
— Эт мама пришла! — прерывает Динка беседу, и несёт ноутбук.
На экране во всей красоте своих прожитых лет, возникает Тамара Петровна. На шее, подобно ошейнику, бусы из бирюзовых камней. На щеках — чуть заметные впадинки.
Она улыбается мне своим мягким коралловым ртом. И я мысленно чувствую запах духов, с отголоском цветущей магнолии.
— Здравствуйте, мам, — говорю и беру ноутбук.
Дина «за кадром» возносит глаза к потолку. Похоже на то, что она рада сплавить бабусю ко мне! Её разговор может длиться часами.
— Как ты там, дорогая? — вздыхает она.
— Неплохо, спасибо, — я ставлю на кухонный стол её «бюст». И Тамара Петровна вещает:
— Ты выглядишь просто чудесно! Ты умница, девочка, слышишь меня?
Я улыбаюсь, киваю. Она на экране снимает пушинку с волос. Те у неё шоколадного цвета. И всегда идеально уложены. Будто, проснувшись с утра, она посвящает туалету немалое время.
— Я всегда должна быть образцом для своих сыновей, — говорила она ещё в Грузии. И считала себя неизменным мерилом, образцом красоты.
Правда, её сыновья, вопреки наставлениям матери, отыскали совсем непохожих невест. Старший взял в жёны грузинку. Не очень красивую внешне, но обладающую иной, незаметной другим, красотой. Средний женился на кореянке. И этот брак был осуждён ещё больше, чем наш.
— Настенька, — произносит свекровь, рассказав про погоду, отца и внучат. Левтер, старший сынуля, подарил пятерых. Так что скучать не приходится!
— Ты прости меня, девочка!
Я изумлённо смотрю:
— Да за что?
— Как же, — она вытирает мизинцем слезу, — За то, что мой сын тебя предал. В этом есть и моя вина! Я же мать.
Я представляю себе, не дай Бог, что Денис разведётся когда-нибудь. И я буду чувствовать то же…
— Это не делает вас виноватой! — возражаю я пылко.
— Как же не делает? — качает она головой, — Ведь я воспитала его.
— Его воспитала среда, — отвечаю свекрови, — А вы ни при чём.
Лицо на экране мутнеет. Голова, опустившись, демонстрирует мне ворох уложенных завитков.
— До сих пор не могу с этим свыкнуться. Сердце болит!
— Так бывает, — утешаю её. И себя, — Люди любят друг друга. А, может быть, им только кажется… И когда любовь проходит, у них нет сил признаться в этом. И они начинают чудить.
— Но разве, же вы не любили друг друга? — сокрушённо вздыхает свекровь, — Мне казалось, что ваша любовь настоящая!
Я ощущаю, как боль заполняет утробу, мешает вздохнуть:
— Мне тоже казалось.
— Прости, прости! Я всё не то говорю, — тараторит Тамара Петровна, — Ты сама-то как? Что нового?
— Да, ничего, — улыбаюсь.
— А Давидушка где? Так хотела увидеть его!
Я смотрю на часы. Сама заварила, сама и расхлёбывай! Давид пропадает в слесарной обители. Витя теперь — лепший друг. Только и слышно: «а Витя…», «мы с Витей…». Забавно осознавать, но я даже ревную! Только до конца не пойму. То ли сына к Вите. То ли Витю к нему?
— Он теперь взрослый совсем, — вздыхаю, — Я и то его редко вижу! В гараже пропадает, с девчонкой встречается.
— Мальчики, да, своей жизнью живут, — подтверждает Тамара Петровна, — И что ты ни делай, поступят по-своему.
Я вспоминаю объятия сына. И фразу: «Мам, я всегда буду рядом с тобой». Мне хочется верить ему! Но я понимаю, реши он начать свою жизнь в другом месте, и я не сумею ему помешать.
Глава 9. Илья
Истошный вопль вторгается в сон. Вынимает меня из него. Тяжело и мучительно, как из тёмной глубокой ямы. Открываю глаза, упираюсь ими в стену. До сих пор не могу привыкнуть к тому, чего здесь нет. Тумбочка рядом с кроватью без ящичка. Но я по привычке шарю по ней! В ванной розетка с другой стороны. Но память тела вынуждает тянуться влево.