Страница 23 из 99
[1917]
ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ БАСНЯ
Петух однажды, дог и вор такой скрепили договор: Дог соберет из догов свору, накрасть предоставлялось вору, а петуху про гром побед орать, и будет всем обед. Но это все раскрылось скоро. Прогнали с трона в шею вора. Навертывается мораль: туда же догу не пора ль? [1917]* * *
Ешь ананасы, рябчиков жуй, День твой последний приходит, буржуй. [1917]О ДРЯНИ
Слава. Слава, Слава героям!!! Впрочем, им довольно воздали дани. Теперь поговорим о дряни. Утихомирились бури революционных лон. Подернулась тиной советская мешанина. И вылезло из-за спины РСФСР мурло мещанина. (Меня не поймаете на слове, я вовсе не против мещанского сословия. Мещанам без различия классов и сословий мое славословие.) Со всех необъятных российских нив, с первого дня советского рождения стеклись они, наскоро оперенья переменив, и засели во все учреждения. Намозолив от пятилетнего сидения зады, крепкие, как умывальники. живут и поныне — тише воды. Свили уютные кабинеты и спаленки. И вечером та или иная мразь, на жену, за пианинóм обучающуюся, глядя, говорит, от самовара разморясь: «Товарищ Надя! К празднику прибавка — 24 тыщи. Тариф. Эх, и заведу я себе тихоокеанские галифища, чтоб из штанов выглядывать, как коралловый риф!» А Надя: «И мне с эмблемами платья. Без серпа и молота не покажешься в свете! В чем сегодня буду фигурять я на балу в Реввоенсовете?!» На стенке Маркс. Рамочка áла. На «Известиях» лежа, котенок греется. А из-под потолочка верещала оголтелая канареица. Маркс со стенки смотрел, смотрел… И вдруг разинул рот, да как заорет: «Опутали революцию обывательщины нити. Страшнее Врангеля обывательский быт. Скорее головы канарейкам сверните — чтоб коммунизм канарейками не был побит!» [1920–1921]О «ФИАСКАХ», «АПОГЕЯХ»
И ДРУГИХ НЕВЕДОМЫХ ВЕЩАХ
На съезде печати у товарища Калинина великолепнейшая мысль в речь вклинена: «Газетчики, думайте о форме!» До сих пор мы не подумали об усовершенствовании статейной формы. Товарищи газетчики, СССР оглазейте, — как понимается описываемое в газете. Акуловкой получена газет связка. Читают. В буквы глаза втыкают. Прочли: — «Пуанкаре терпит фиаско». — Задумались. Что это за «фиаска» за такая? Из-за этой «фиаски» грамотей Ванюха чуть не разодрался: — Слушай, Петь, с «фиаской» востро держи ухо: даже Пуанкаре приходится его терпеть. Пуанкаре не потерпит какой-нибудь клячи. Даже Стиннеса — И то! — прогнал из Рура. А этого терпит. Значит, богаче. Американец, должно. Понимаешь, дура?! — С тех пор, когда самогонщик, местный туз, проезжал по Акуловке, гремя коляской, в уважение к богатству, скидавáя картуз, его называли — Господином Фиаской. Последние известия получили красноармейцы. Сели. Читают, газетиной вея. — О французском наступлении в Руре имеется? — Да, вот написано: «Дошли до своего апогея». — Товарищ Иванов! Ты ближе. Эй! На карту глянь! Что за место такое: А-п-о-г-е-й? — Иванов ищет. Дело дрянь. У парня аж скулу от напряжения свело. Каждый город просмотрел, каждое село. «Эссен есть — Апогея нету! Деревушка махонькая, должно быть, это. Верчусь — аж дыру провертел в сапоге я — не могу найти никакого Апогея!» Казарма малость посовещалась. Наконец — товарищ Петров взял слово: — Сказано: до своего дошли. Ведь не до чужого?! Пусть рассеется сомнений дым. Будь он селом или градом, своего «апогея» никому не отдадим, а чужих «апогеев» — нам не надо. Чтоб мне не писать, впустую оря, мораль вывожу тоже: то, что годится для иностранного словаря, газете — не гоже.