Обладатель Белого Золота

Линден не двинулась: на это уже не было времени. Оставаясь на месте, словно по-прежнему пребывала во власти мокши, она потянулась к сверкающему кольцу Ковенанта с помощью рожденного Страной видения. И, овладев дикой магией, отбросила его руку назад.

Лорда Фоула охватил неслыханный гнев – казалось, неистовый поток злобы просто-напросто сметет Линден прочь. Но она знала: сейчас, когда она обрела контроль над Ковенантом и над кольцом, Фоул не коснется ее. Неожиданно она оказалась столь сильна, что смогла отвернуться от Презирающего. Ее защищала необходимость свободы: уступить или бросить вызов зависело от нее.

В безмолвной отстраненности взирала она на человека, которого любила и чье бремя собиралась взять на себя.

Устоять перед ней он не мог. Как-то раз это ему удалось, но теперь все обстояло иначе. Обойдясь собственными малыми силами, она подчинила его полностью, как некогда элохимы или Касрейн.

«Это не Зло! – мысленно кричала она ему и себе. – На сей раз не Зло». Ее предыдущая попытка овладеть им и впрямь была непростительной ошибкой. Догадавшись о намерении вступить в Ядовитый Огонь, она восприняла это как покушение на самоубийство и непроизвольно попыталась остановить его. Но, то были его жизнь и его риск. Она не имела права вмешиваться.

Но теперь он отрекался не только от себя, но и от Земли. Не только поступался собственной жизнью, но и обрекал на уничтожение жизнь как таковую. А стало быть, и ответственность ложилась на нее. И вместе с ответственностью она обретала право вмешаться.

«Я имею право!» – пыталась докричаться до него Линден. Но Ковенант не отвечал. Он был полностью подчинен ее воле.

Сейчас она видела его там, где, кажется, уже встречалась с ним прежде, в тот раз, когда пошла против себя, чтобы спасти Ковенанта от молчания, в которое ввергли его элохимы. На поросшем цветами лугу, под безмятежным небом, где светило ясное солнце. Теперь она понимала, что то был один из благоуханных лугов Анделейна, окруженный лесами и холмами. И теперь он уже не был молод. Он стоял перед ней так же, как и перед Презирающим, – с разбитым лицом, с обессиленным, обмякшим телом. Глаза его были сосредоточены на ней и пылали, словно жаркая полночь, словно черный светоч бездонных небес.

Никакая улыбка не могла смягчить этот взгляд.

Он стоял там, словно ждал, когда она вызнает, наконец, у него всю правду. Но ей не удавалось преодолеть разделяющую их пропасть. Желая заключить его в объятия, она бежала к нему изо всех сил, но глаза его светились темнотой, а расстояние между ними не уменьшалось. Она чувствовала, что, достигнув его, узнает, наконец, какое видение было явлено ему в Ядовитом Огне, и поймет, в чем источник его уверенности. А он был весьма уверен, неколебим, как само белое золото. Но приблизиться к нему ей не удавалось.

– Не прикасайся ко мне!

Его отказ, возведенный в апофеоз отказ прокаженного, поднял в Линден такую волну печали, что на миг она ощутила себя заблудившимся ребенком.

Но тут же ей захотелось повернуться и всей своей новообретенной силой обрушиться на Презирающего. Вызвать белый огонь и смести этого негодяя с лица земли.

Заразу иногда приходится выжигать. А иначе, зачем вся эта сила? И она могла это сделать. Ибо он, Фоул, истерзал Ковенанта так, что теперь Линден не могла достичь его. И чем горше была ее мука, тем жарче становилось стремление овладеть огнем. Левая рука Ковенанта сжимала кольцо, сам же он целиком и полностью находился под ее контролем. Она была способна на это. Раз не осталось другой надежды, раз ей не под силу докричаться до его любви – пусть будет так. Она завяжет схватку, будет бороться, не страшась разрушения, и одержит верх. Пусть Лорд Фоул увидит, что за оружие он выковал.

Но взгляд Ковенанта удерживал ее, и она рыдала, словно не была способна ни на что, кроме рыданий. Он ничего не сказал, ничего ей не предложил. Но смотрел на нее, и отвернуться она не могла. А он – разве мог он принять ее? Подобно гнусному Опустошителю, она овладела его волей и смаковала его беспомощность, лишив человеческого начала. Но он остался человеком, желанным, упрямым человеком, который был дорог ей, как жизнь. Возможно, он и безумен. Но что, если с ней дело обстоит еще хуже?

Разве ты не есть Зло?

Да, само собой, это так. Но пламя в его глазах вовсе не обвиняло ее во Зле. Он никоим образом не презирал ее. Он лишь отвергал обладание его разумом.

Ты говорила, что доверяешь мне.

И кто она такая, чтобы не верить ему? Даже если сомнение и вправду необходимо, почему сомневаться следует в нем, а не в ней самой? Кевин-Расточитель предостерегал ее, и она чувствовала его искренность. Но возможно, и Кевин ошибался, ибо после всего содеянного был ослеплен последствиями и собственным отчаянием. А Ковенант стоял перед нею под солнцем среди цветов, словно краса Анделейна была его внутренним убеждением, той почвой, на которой он обретал опору. Он был одинок и мрачен, так же как и она. Но ее мрачность была сродни темному коварству пещерятника, тогда как мрак его очей напоминал собой душу истинной ночи, куда не в силах проникнуть Солнечный Яд.

Да, снова сказала себе Линден. Она знала, что обладание есть Зло, Зло само по себе, под какой бы личиной оно ни крылось и чем бы ни пыталось оправдаться, но пыталась убедить себя в обратном: и потому что жаждала силы, и потому что желала спасти Страну. Ей и сейчас казалось, что даже Зло может быть оправдано, если оно необходимо, дабы не позволить Фоулу завладеть кольцом. Но она не спорила, она плакала. По-настоящему плакала.

Я найду какой-нибудь другой ответ, говорил ей Ковенант.

В действительности только это обещание и имело значение. Усилием воли она отпустила его – отпустила любовь, надежду и силу, словно все это составляло единое целое, слишком чистое для того, чтобы его можно было осквернить насилием, обладанием. Подавив стон отчаяния, она повернулась и пошла прочь, из-под безмятежного солнца в неистовство скальных огней и тлетворного смрада.

Собственными глазами она увидела, как Ковенант снова поднял кольцо так, будто пропали его последние страхи. Собственными ушами она услышала, как облегченно и торжествующе рассмеялся Лорд Фоул. Жара и отчаяние накрыли ее, словно крышка гроба.

Мокша Джеханнум снова попытался овладеть ею, но теперь это оказалось ему не под силу. Линден переполняла печаль, и она почти не замечала попыток Опустошителя.

Возглас Презирающего заставил Кирил Френдор содрогнуться:

– Дура!

Он торжествовал над Линден, не над Ковенантом. Его глаза пронизывали ее сознание, выискивая след порчи.

– Разве я не говорил, что любой твой выбор способствует моим целям? Ты служила мне всегда и во всем! – С потолка сыпались осколки сталактитов. – Именно ты согласилась отдать мне кольцо.

Он поднял руку, и в его хватке серебристый кружок начал разгораться. Голос Презирающего с каждым словом набирал силу и гремел так, что казался способным разрушить гору:

– Наконец-то я обладаю всем. Жизнь и Время в моей власти – отныне и навеки! Пусть же мой враг зрит и трепещет. Освободившись от узилища, избавившись от мучений, я буду править Вселенной!

Под напором его злобного торжества Линден уже не могла держаться прямо. Голос Фоула раскалывал ее слух, сбивал ритм ее сердца. Ноги ее подогнулись, но, стоя на коленях на содрогающемся камне, Линден стиснула зубы и поклялась, что даже если она потерпит неудачу во всем остальном, она не будет – не будет! – вдыхать эту проклятую гниль. Теперь стены пещеры всеми своими гранями издавали серебристый звон. Мощь Презирающего приобретала апокалиптический вес. Но тут Линден услышала слова Ковенанта. Каким-то чудом ему удалось удержаться на ногах. Он не кричал, но каждое его слово звучало отчетливо, как предсказание:

– Великое дело. Я мог бы сделать то же самое, будь я столь же безумен, как ты.

Уверенность Ковенанта оставалась неколебимой.

– И в этом нет силы, одна видимость. Ты не в своем уме.