Страница 56 из 70
— Прошу, прошу! — молит о пощаде женщина.
Лукреция нащупывает засов и отодвигает.
Эмилия, догадавшись о намерении госпожи, пытается ее остановить:
— Ваша светлость, нет, не делайте этого, вы…
— Пусти.
— Не ходите туда!
— Ей нужна помощь.
— Там что-то ужасное, а вы…
— Пусти, я сказала! — приказывает Лукреция.
Эмилия покоряется. Лукреция отодвигает засов, открывает дверь и выходит.
Сперва она различает лишь стук крови в ушах. Затем этажом ниже слышится возня, лязг оружия, и множество ног несутся сначала в комнату, потом прочь из нее, затем вверх и вниз по коридору. Гудят напряженные мужские голоса.
И вновь надтреснутый женский голос слезно умоляет:
— Пощадите!
Лукреция почти спускается по лестнице — узнать, кто эта несчастная, попробовать ей помочь, чем сумеет. Должен ведь быть какой-нибудь выход!.. Вдруг женщина отчетливо произносит:
— Альфонсо, пожалуйста!
Имя бьет Лукрецию по голове, каждый слог стучит по вискам. Альфонсо там? Он все видит? Пытается помочь? Или наблюдает, а то и участвует? Не может быть! Она ослышалась!
Женщина повторяет:
— Альфонсо, умоляю! Остановись!
Внизу хлопает дверь. И — тишина.
Лукреция стоит в коридоре, обдуваемая ледяным дыханием castello. Потом, спотыкаясь, возвращается к себе, не обращает внимания на расспросы служанки, молча задвигает засовы — один за другим, один за другим.
Наутро castello стоит в гнетущем оцепенении; тишина распирает коридоры и салоны изнутри. Лукреция не идет на обычную прогулку по террасе, Элизабетта не посылает за ней, не зовет к себе; Нунциата не выпускает спаниеля на лоджию подышать свежим воздухом. Даже город — по крайней мере, его фрагменты, видные из высоких окон, — странно затихает, и серый туман клубится на углах улиц и пьяццы.
Завтрак оставляют под дверью. От привычного теплого молока с пожелтевшей сморщенной пенкой накатывает тошнота. Лукреция ставит нетронутую тарелку обратно на поднос.
Эмилия ходит на цыпочках, поправляет гобелены, вытирает пыль с картин, свертков с красителями, бутылок льняного масла. Клелия сидит в кресле у окна, неумело вышивает лепестки по краю халата Лукреции и время от времени тяжко вздыхает.
Лукреция посылает ее к Элизабетте: пусть спросит, не желает ли она прогуляться по террасе.
Вернувшись, Клелия сообщает, что к двери никто не подошел.
К середине тягостного утра к ним стучит слуга с нижних этажей и просит Клелию уложить платье с портрета в сундук, а еще передает, что Лукреции велели оставаться в комнате до особого распоряжения.
Лукреция подходит к нему.
— Почему я должна оставаться здесь? Кто распорядился?
Слуга низко кланяется.
— Его высочество герцог. Он глубоко сожалеет, что сам не смог передать свое пожелание, но…
— Герцог так сказал? Почему?
Глаза слуги испуганно бегают по комнате.
— Я… не могу сказать, госпожа, мне только поручили… — Запнувшись, он снова кланяется, красный от смущения.
Вот бы схватить его за рукав и вытрясти правду! Что все это означает? Но она лишь подергивает ткань корсажа, изображая спокойствие.
— Почему забирают платье? И куда?
— В Sala dell’Aurora[57], т-там будет его высочество, — запинается слуга. — Думаю, для… п-портрета вашей светлости.
— Портрета? — Она поджимает губы, крепко задумавшись. — Можешь идти. Я сама принесу платье.
Краска сходит с лица слуги.
— Но его высочество велел…
— Я знаю, что он велел! Спущусь сама.
Закрыв дверь, она просит Эмилию и Клелию подготовить платье. Крышка сундука закрывается, мелькает напоследок вишневый шелк и черный решетчатый узор — сегодня он выходит на передний план, взяв верх над податливым алым. Потом Лукреция велит Клелии с Эмилией унести сундук вниз, а сама идет впереди, в Sala dell’Aurora, высоко подняв голову.
Квадратная комната пуста, небеса и лица божеств смотрят в пустоту. Лукреция идет в середину комнаты. Интересно, где точно находится центр? Стоит ей об этом подумать, открывается дверь.
Оглянувшись, она видит мужа в сопровождении трех советников и Леонелло. На лицах мужчин застыло суровое выражение, они идут строем, будто несут тяжелую ношу.
Альфонсо молча оглядывает жену, камеристок, слугу, которого он послал в покои, сундук с платьем. Одет он безупречно: черные кальцони, черный giubbone, черные сапоги.
— Дорогая, — тянет герцог, переводя взгляд с Лукреции на сундук, а с сундука на служанок, оценивает происходящее, старается понять подтекст.
Подойдя к Лукреции вплотную, Альфонсо берет ее за руку и галантно склоняет голову.
— Не ожидал вас увидеть.
Как на него похоже… Всего четыре ничего не значащих слова, но сколько в них скрытого смысла! Вслух он говорит, что удивлен ее приходу, а на самом деле показывает неудовольствие: зачем она самовольно спустилась в его владения?
Почему же он не пускает ее сюда? Почему велел оставаться у себя?
— Я решила проверить, что платье спустили в целости и сохранности. И потом, вдруг я понадоблюсь вам для портрета…
Ни один мускул не шевелится на его лице; ее рука горит от его прикосновения.
— Я бы за вами послал.
Лукреция пожимает плечами.
— Мне полезно сменить обстановку.
Кивнув, он выпускает ее руку и отворачивается к столу, на который поставили сундук. Альфонсо кладет руку на крышку.
— Платье тут?
Похоже, он обращается к служанкам, но не смотрит на них, поэтому Эмилия молчит. А он ждет, не убирая руки с сундука, — само терпение, сама сдержанность. Клелия, спохватившись, кланяется.
— Да, ваше высочество.
— Зачем… — Лукреция хочет узнать, почему ее не выпускают из комнаты, правда хочет, однако понимает, что лучше не спорить с ним, а спрашивать спокойно, пусть рассказывает. Так можно выудить куда больше сведений. — …уносят платье? — заканчивает она.
— Обычно так и поступают. Всего лишь берегут ваше время, стараются не злоупотребить терпением. Бастианино ненадолго заберет платье в мастерскую и нарисует все необходимое без вас. А потом вернет, когда портрет будет готов.
Лукреция вдруг замечает под левой скулой мужа, рядом с ухом, три глубокие свежие царапины.
— Что у вас с лицом? — ужасается она и подходит к Альфонсо. — Вы…
— О, пустяк. — Он касается красных полос пальцем. — Я и забыл.
— Вам нужна мазь или…
— Пустяк, — повторяет он. — Не тревожьтесь.
— Альфонсо, — начинает Лукреция тихо, не вынеся напряжения. — Я… мне нужно кое о чем вас спросить.
Он молча на нее смотрит.
— Ночью я слышала ужасный шум. А утром послала за Элизабеттой, но не получила ответа. Что происходит?
— Уйдите, пожалуйста! — резко приказывает Альфонсо. На краткий безумный миг Лукреции кажется, что он выгоняет из комнаты ее. Конечно, это не так. Леонелло, камеристки и советники тотчас встают и спешат к двери.
И вот они с Альфонсо остаются наедине в красивой комнате, а на потолке богиня Аврора в золотой колеснице оттесняет мрачный сумрак ночи.
— В нашей жизни, — начинает Альфонсо ровным голосом, — время от времени будут происходить события, которые покажутся вам необъяснимыми. Не стоит в них вмешиваться. Борьбу с любой угрозой нашему положению и репутации предоставьте мне. Вас она не касается. Я просил вас не покидать покоев, однако же вы здесь. Произошедшее ночью…
Эту жуткую речь, от которой у Лукреции дрожат ноги, прерывает скрип двери из другого конца салона.
К ним шагает подмастерье Джакопо с беретом в руках. Покосившись на него, Альфонсо показывает на сундук.
— Вот он.
Джакопо обходит середину комнаты, где стоят Альфонсо с Лукрецией, достает из сумки кожаный шнур и обвязывает сундук.
— О некоторых делах… — продолжает Альфонсо, словно Джакопо нет в комнате. Ах да, он ведь считает подмастерье не только немым, но и глухим! — …вам лучше не знать. Прошу лишь об одном: чтобы компас вашей преданности, фигурально выражаясь, всегда показывал в нужном направлении. Вы моя жена. Едва ли стоит напоминать, что ваш первейший долг — передо мной. Не перед вашими придворными дамами, не перед моими сестрами или кем-либо еще. Я ваш супруг и защитник. Так позвольте вас защищать.
57
Зал рассвета (ит.).