Портрет Лукреции

Своей поспешностью и жаждой наживы Бастианино дал ей отсрочку. Конечно, небольшую, но, может, Лукреции хватит времени переиграть Альфонсо? Не останется она в этой сырой комнате, как овечка в загоне, с трепетом ждущая удара топором. Нет уж, Лукреция удивит мужа.

Закрыв лицо руками, она спрыгивает с кровати.

— Эмилия, помоги мне одеться.

Вода с медом

Delizia, город Вогера, 1560 год

Жизнь в delizia поразительно вольготна. Лукреция приучена к деятельным дням, подчиненным строгому распорядку ее матери: обязательная месса, религиозное обучение, обеды по расписанию, уход за собой, уроки этикета, уроки музыки, манер и языков. Здесь же никто не говорит, что делать, что носить, в какую комнату идти; учителя не заставляют переписывать манускрипты. Никто не делает замечаний. Дремли себе в постели до самого полудня или просто лежи, предавайся мечтам. Носи, что пожелаешь — мама не ворвется в комнату, не станет отчитывать: дескать, платье не то, и о чем она только думала, надень это, да побыстрее, поторопись, гости ждут, почему не сделана прическа, куда подевалась служанка, чего ради она постоянно рисует на дощечке одну картинку, а потом зарисовывает другой, что за странная выдумка?.. В delizia, если захочется, дозволено хоть день-деньской рисовать далекие Апеннинские горы и каждому пику добавлять забавную мордочку, или делать маленькую картинку со шмелем в цветке (а под этой картинкой была другая: девочка с распростертыми крыльями вот-вот взмоет в небо, но это тайна). Даже есть разрешено, когда вздумается; только проголодаешься — позвони в колокольчик, и в комнату примчится слуга с целым подносом сыров, фруктов, варений и пирожков. Все, что душе угодно.

Альфонсо приходит и уходит; иногда заглядывает к Лукреции по утрам или прогуливается с ней по крытой галерее, когда спадает дневная жара. Уезжает в лес с Леонелло под охраной своих людей. Подолгу сидит в приемной, а придворные, сменяя друг друга, к нему заходят. По ночам Лукреция видит, как горит окно его комнаты. Она никогда не беспокоит Альфонсо, молча проскальзывает мимо, опустив глаза.

Лукреция и Альфонсо только приступили к обеду, и Альфонсо рассказывает о семействе оленей, которое видел сегодня в лесу. Возможно, он возьмет ее полюбоваться животными. Едва Лукреция хочет ответить, как по раме открытого окна вежливо стучит секретарь. Альфонсо встает, не договорив, и тотчас уходит. Лукреция остается в компании ваз и представляет, как будет кататься по лесу с мужем. Пробует блюдо, поправляет ленты на воротничке, а слуги снуют из кухни в обеденную и обратно, убирают тарелки и приносят новые. В конце концов стол ломится от еды, Лукреции никогда столько не осилить. А яства не кончаются, и Лукреция посмеивается в кулачок, а потом уже и в голос. Слуги довольно улыбаются, радуясь шутке и смеху маленькой герцогини. Многим позже Альфонсо возвращается к настоящему банкету нетронутых блюд.

— Надеюсь, вы нагуляли аппетит! — весело говорит Лукреция, повернувшись к мужу. — Поглядите, сколько…

Альфонсо помрачнел и даже осунулся. Сев за стол, он поднимает салфетку, словно она весом с камень.

Двое слуг на пороге весело кричат:

— Поглядите, ваше высочество! — И вносят еще блюда на потеху герцогине. Заметив лицо господина, они умолкают, ставят тарелки и поспешно уходят.

Альфонсо жует кусок ветчины, опустив голову и ерзая на стуле.

— Наверное, совсем остыла, — мягко журчит Лукреция. Таким тоном успокаивает отца мама, когда тот поглощен заботами о своей провинции. Лукреция ведь тоже так сумеет, верно? — Я попрошу подогреть ветчину, и…

— Не нужно. — Альфонсо вынимает застрявший кусочек хряща и кладет на каемку.

Лукреция оглядывает комнату. Чем бы его занять? Примерные жены всегда отвлекают мужей от всех тревог. Вот только как? Мама иногда поглаживала пальцем отцовскую бровь или бороду, но Лукреция не осмелится на такую дерзость.

— Прошу прощения, — вдруг нарушает молчание муж. — Я надолго вас оставил.

— О, меня это ничуть не обидело! Я понимаю, у вас много забот. — Глубоко вдохнув, она поглаживает его пальцы. — Ничего удивительного. Мой отец тоже не знает свободной минутки, его всегда зовут государственные дела. Мне лишь грустно, что вы так много работаете.

Он следит за движениями ее руки, будто за крадущимся зверем, скользит взглядом по лицу жены, силясь понять тайный смысл ее слов.

— Скажите… — Лукреция решается переплести пальцы с пальцами мужа. — Тот мужчина принес дурные вести? Если вы не против, я бы хотела знать, в чем дело. Вдруг я смогу как-нибудь вам помочь…

Альфонсо то ли фыркает, то ли усмехается.

— Значит, хотите мне помочь?

— Да, — с достоинством отвечает она. — Конечно.

Он криво усмехается и отпивает добрый глоток вина.

— Если вас тревожат дела при дворе, — продолжает Лукреция, — или семейные неурядицы, я могла бы…

Альфонсо с грохотом ставит кубок на стол. Взгляд мужа горит подозрительностью; слова застывают у Лукреции на губах.

— Что вам известно о моей семье? — чеканит Альфонсо низким голосом. — О моем дворе?

— Ничего.

— Что вы слышали? Что вам рассказали?

— Ничего, уверяю вас.

Он наклоняется к Лукреции, стискивает ее пальцы холодной рукой.

— Ваш отец? Он что-то говорил?

Она качает головой.

— Кто-то еще из Флоренции? Ваша мать?

— Нет.

— Кто-нибудь здесь?

Перед глазами встает мужчина, ведущий лошадь за поводья, и связка с тремя мертвыми зайцами на его седле. Она чувствует, что слова Бальдассаре должны остаться тайной.

— Нет! — повторяет она.

Альфонсо молча рассматривает Лукрецию, не ослабляя хватки, не двигаясь с места. Она отвечает ему твердым, непоколебимым взглядом, но за ним таится внутренняя борьба: нужно изгнать из головы все мысли, забыть все, что ей известно, превратить разум в чистый кусок пергамента. Она не выдаст своего тайного знания. Бальдассаре говорил о возможном отъезде сестер Альфонсо во Францию, отец и Вителли предупреждали: со смертью старого герцога феррарский двор раздирают религиозные противоречия, Альфонсо не может сладить с матерью-вдовой, ходят слухи о ее восстании, о саботаже, о неподчинении провинции его приказам. Но Лукреция ничего не знает, ничего не слышала, а если слышала, то забыла; впрочем, нет — вообще ни о чем не догадывается. Личико у нее милое, неискушенное. Простодушная молодая женушка, даже представления не имеет о делах Феррары.

После невыносимо тягостной тишины Альфонсо наконец смягчается. Откинувшись на спинку стула, он берет еще ломтик мяса.

— Я не стану обсуждать с вами подобные вопросы, — заверяет он, жуя. — Ни к чему обременять вас…

— Что вы! — перебивает Лукреция. — Разве это бремя, я только рада…

Он встречает ее слова ледяным молчанием.

— Это не входит в обязанности жены.

— Но я могу помочь! Ведь…

— Возможно, я неясно выразился. — Альфонсо поднимается и встает за стул Лукреции. — Это не входит в обязанности моей жены, моей герцогини.

— Понимаю.

Он кладет руки ей на плечи.

— У моей жены… — Альфонсо наклоняется и на каждом слове целует ее под ушком, — …совсем другое предназначение. Надеюсь, скоро она его выполнит.

Страх переполняет ее, как снег — лощину, наметает огромные незримые сугробы. Лукреция окидывает взглядом еду на столе: запеченное мясо, открытые миндальные пироги, молочный пудинг, разрезанные пополам абрикосы, начиненные творожным сыром, жаренные в масле бутоны цветов…

— Хотите чего-нибудь? — спрашивает она. — Нагуляли аппетит?

— Не к еде, — шепчет Альфонсо. — Идемте со мной.

Жизнь в delizia дает Лукреции полную свободу днем, но очень требовательна к ночи: с наступлением темноты Лукреции нужно покоряться и отдаваться, вверять себя в руки мужчины, дарить ему допуск и доступ к своему телу — и так каждую ночь без исключения. Он одержим одним стремлением — произвести на свет наследника, продолжить род. И, как всегда, непоколебим в своей решимости.