Век Просвещения

И установления разные легалистские англичане почти завсегда блюдут, непонятки прописные, с многими параграфами. Но парламент-то этот – что флюгер вертячий. Сегодня проскрибирует отважный закон такой с печатями да бантиками, честь по чести, а назавтра – дал кому надо тугой кошелек, сбегал туда-сюда, там лизнул, здесь почесал, а в третьем месте разъяснил доходчиво – и на тебе, под гундеж медных труб выпускается закон противоположный, и теми же самыми печатями разукрашенный, разве что ленточки забудут по нерасторопности и большой спешке. Казалось бы, ерунда на постном масле, два раза плохо прожаренная, однако сие у них гордо именуется власть народа. И против нее они выступают только с большой, я бы сказал, выдумкой. Голову, видать, жалеют, прозорливцы законопослушные.

Потому есть все же отдельная прелесть в том, чтобы с британами дела вести: гибки они и находчивы, из любого обстоятельства лаз найти могут. И притом аккуратно работают, стервы, блюдут букву, сначала свою, островитянскую, а потом – местную, то есть нашу. Спокойно с ними делать энту коммерцию, хотя ушки-то надо во всякое время настороже держать: а как с насупротивной стороны тоже англичан работает? Но главное, что любо: всегда так настроены челюстяки неуемные, чтобы задуманный сюжет выполнить. Ни за какие коврижки не отступятся, пока их колом по голове не пихнут. С умом, да напролом. Если полведра не дернуть, то хотя бы звонко пернуть. Не ищут, понимаешь, резонов для плаксивой неудачности. И правильно: резоны всегда найдутся, а вот ты попробуй все заборы преодолеть и что надобно, оприходовать. Вот тогда тебе хвала будет, почет и уважение. Будь ты хоть и сорванец, а хотя бы молодец.

Государь великий, опять помяну высокоблагодетельного покойника, сразу чуял, кто и почему не исполнил должное, профукал свой абордаж. Паки пенявших на оппозицию капризной судьбы не жаловал – почитал, что не о деле маются они, а беззаветно выпрашивают малое наказание. Внимательно прислушивался, с которым припевом кто из штрафников доклад начинает. Те-то не больно баловали разносолами: либо «виноват, государь!», либо «видит бог», и так далее. Сразу видно, какой вправду печалуется о конфузии, а какой рад, что свой зад из горячей печи без лишнего волдыря вытащил. Тех, кто «видит бог», бомбардир страсть как не любил, почитал неумехами и лодырями. Если же «виноват, государь», то смотрел внимательнее. И коли уяснял, что вправду случилось непредвиденное, поскольку Божья воля стоит выше человечьего разумения, то прощал.

Так и англичане, нация хоть корыстная и скрытная, даже скажу из личного опыта, надменностью болезная, а пардонов своим ремизам не ищут и поражений не приемлют. Могут заболеть и сверх того – умереть, а капитулянтства не жалуют. Полежат, и снова в самое пекло да на лихом коне. И вот что в особенности удивительно – их на этот подвиг не король вожжой протягивает и не парламент вертлявый стрекалом тыркает. И аббат молебнами на работу не гонит, не стращает карами, хоть вроде как боголюбивая они нация, пусть и не слишком. Сами, мамочки, себя кнутом выхлестывают по мягкому месту, поднимают на труд кромешный и кропотливый, сами свои интересы блюдут и дела важнецкие совершают.

Деньгой оные чудеса, конечно, можно объяснить и деньгой немалой. Но все ж, Гаврилыч, не будем лукавить, и окромя деньги свербит в них это погонялово винторезное, стрекает, остановиться не дает и в конце концов удачу приносит и уважение тож. Вот остолопы наши родимые – рази они против деньги чего имеют? Иной раз, вестимо, за полушку умрут. А вот не получается так деловито и споро, почти ни у кого, как ни бьются. По чести скажу, не хотел бы я из наших балбесов англичан делать, неприглядно получится, а все равно желал бы этот буравчик непоседливый вставить обормотам питербурхским и московским в самое то известное место. Чтобы кичились не родами да чинами, галунами да животами, или мошной пожалованной, а делами совершенными, и особливо теми, которые удались насупротив обстоятельств и всяческого рода предзнаменований.

Главная же обидная заноза – может наш человек горы своротить, не туп он и не ленив уж чересчуристо. Грехи его умеренны и известны: получается не более и не менее, чем у других христианских народностей, скажем, какой-нибудь немчуры курляндской, сухощекой и в брюхе сплюснутой, или шелупони посполитой, отвязной, да бездельной. Коли припрет дурака расейского, он такую показывает прыть, что весь мир за ним не угонится. Но без катастрофии какой повсеместной – не двинется. Пока хата не сгорела, а амбар вода не унесла, будут Ваня с Федей баклуши бить и на дуде играть прямо-таки заливисто. И я почитаю, что неправильно это, сверх того – не по-божески. Апостол завещал: трудиться в поте, мол, аще кто того делать не желает, тот да не яст. Вот читают Писание, читают, наизусть учат, а самого главного разглядеть не могут. С катастрофией бороться – хорошо, но в ясную-то погоду столько можно успеть: дров нарубить, дом построить, протопить, щели законопатить и стены бревнами припереть, тогда и катастрофия получится не столь страшная. Истинно сказано, кто в поте лица робил, того Господь и не угробил. В балансе так: кому всемирный потоп, а кому – протечечка малая.

Кстати, о барышах. Намечается интересный гешефт с англичанами-то. Правда, потребуется некая личная изворотливость и легкая сдержанность совести. Ну, будем запрягать да подтягивать. А что хотите, братцы – дочь-то почти на выданье и немалый тут торг будет, немалый. Главное ведь – такая сделка, что обратно не переиграешь, всю жизнь потом куковать с новыми родственничками. Но молчу, молчу, давал зарок, и держать буду крепко. Меньше балакаешь – лучше спишь.

17. Местные условия

Мистера Уилсона всегда удивляло, почему русские никогда не могут понять собственную выгоду. Нет, не подумайте, сей народ – вовсе не недоумки. Тогда бы – никакой загадки.

По отдельности каждый из туземных знакомых негоцианта был отменно способен разобрать свой жаркий интерес безо всякой лупы и даже немало поразить сэра Генри в процессе его извлечения. Yes, my dear sirs! Искусство снятия навара в этой стране не преподавали, но, казалось, им в совершенстве владел любой лапотник-самоучка, не говоря уж о людях чуть более образованных и вертких. Нигде в Европе почтенный коммерсант не встречал столько предусмотрительности, замешенной на таком количестве приспособляемости к обстоятельствам, приправленной изрядной дозой предприимчивости и сдобренной сочной порцией делового бесстрашия, без которого, как известно, не удаются никакие предприятия, а серьезные и подавно. Но все это сверхъестественным образом пропадало – иногда в том же самом человеке, – лишь только разговор заходил о предметах государственных, часто затрагивавших сотни и тысячи душ.

Еще необъяснимей было то, что тупевшие на глазах люди не просто получали жалованье за работу, которую почему-то не желали исполнять, но на самом деле воистину дорожили перечнем своих обязанностей и связанным с ними положением. Довершал картину легко закипавший и зычно раздувавший ноздри патриотизм, который не раз выказывался в частной жизни и в искренности которого рассудительный компаньон фирмы «Сазерби, Брекенридж и Уилсон» не позволял себе сомневаться. Пока не сталкивался с тем же патриотичным лицом во время исправления им государственных функций и не видел, сколь тщательно, продуманно и тонко недавний ревнитель отечества и финансовый сорвиголова наносит существенный ущерб любимой отчизне, никогда не делая или забывая сделать самые нужные, ключевые, необходимейшие шаги.

Наиболее важные бумаги не подписывались или попросту терялись, единственные специалисты по тому или иному вопросу оказывались больными или испрашивали выходной, все, что должно было быть сделано точно в срок, задерживалось на недели и месяцы. При этом малозначащие действия совершались неукоснительно, бездельники-немогузнайки жирно копошились по присутственным углам, а распоряжения на выдачу перьев, чернил и песка для их просушки всегда лежали на самом верху (если не случалось каких-либо бумаг с росчерками наивысочайших особ или императорской печатью). Потому многие коллеги и конкуренты сэра Генри давно оставили попытки заинтересовать русских их собственной пользой, а нашли те или иные способы добывать тот самый всесильный сургучный штамп из канцелярии ее величества.