Страница 14 из 18
От замка, путаясь в долгополом упелянде, прибежал каштелян, сопровождаемый дочкой. Ну… кажется, это была дочка. А может, и любовница. Вполне годная такая девка в бархате, с румяной физиономией, съехавшим на ухо колпаком, в руках поднос, на подносе два кубка.
– Ваша… ваша светлость! – польстил каштелян графу, который, как его ни поверни, был всего лишь сиятельством.
Каштелян был одышливый и толстый, смотреть на него было неприятно. Поэтому наследник и все собравшиеся стали смотреть на предполагаемую дочку.
– Ваша светлость! Позвольте… – он подтолкнул спутницу, совершенно раскрасневшуюся от внимания, ухватил кубок, намекая, что второй – для светлости. – За вашу победу над Валуа! Сломите тирана во славу Бургундии и вашей будущей королевской короны! Это стоит любых усилий!
– Хм-м-м-м… – граф подхватил кубок, разглядывая его на солнце, для чего поднял в самый зенит. – Отлично сказано, любезный! Валуа стоит короны!
Золотистый огонь перекочевал в сиятельную глотку, а сиятельная длань хватила кубок о камень. Звон стекла, ехавшего из далекой Богемии, чтобы разлететься брызгами о бургундский камень, послужил сигналом, армия двинулась на Париж.
Под столицей наконец началась настоящая война. Это, конечно, для Жерара и прочей молодежи, ничего не нюхавшей – ни пороху, ни двойного доспеха, ни караула с четырех до пяти, когда глаза слипаются, а латы кажутся тяжелее квинтала.
Гарнизон заперся накрепко.
В ответ на предложение графа сдаться королевский маршал Жоакен Руо ответил что-то очень куртуазное. Вроде «приди и возьми». Шарль приказал де Сен-Полю, чтобы тот повелел армии прийти и взять, пока хоть что-то дают, и началось!
– Сир! На том берегу ручья две сотни арбалетчиков, стоят на переправе, сукины дети, мать их так, черт задери! – прокричал Филипп, подскакивая к Сен-Полю, который не пожелал возглавлять лично ничего, кроме авангарда.
Де Лален вызвался в передовой корпус, а потом в дальний дозор, несмотря на безостановочное брюзжание Уго.
Горизонт грызли зубцами парижские стены, впереди лежали предместья, а вокруг растекалось мятежное войско. План был прост и надежен, как удар фальшиона[1] в промежность: авангард переправляется через ручей в центре и связывает боем силы гарнизона, фланги охватывают врага, опрокидывают и на его плечах врываются в город.
Сразу после заутрени граф бросил войска в огонь.
Солнце начало карабкаться с востока на запад, выбивая из пейзажа длинные жидкие тени на траву, а также пот из людей и коней. За спинами авангарда поднимался дым и воняло паленой соломой – это лучники сгоряча запалили пару скирд.
За ручьем суетились людишки, спешившие убраться из-под удара. Лишь одна сплоченная группа двигалась в обратном направлении – от тесных улиц деревни к переправе. До них было далековато, но шеренга огромных павез с лилиями на лазури, выстроившаяся вдоль берега, не позволяла сомневаться – это арбалетчики.
– Ты куда собрался?! – крикнул в де Лаленову спину Уго. – Вот сейчас вдарят из-за щитов!
– Да уж, ближе подъезжать не стоит, – подтвердил один из люксембургских жандармов, поворачивая коня. – Мы ж в дозоре, а тут и так все ясно!
Филипп послушался и повел маленький отряд в расположение, что находилось за холмом, где была хоть какая-то тень. Там он доложился об арбалетчиках, на что Сен-Поль, багровый от жары и лишнего сала, сказал, что обожает арбалетчиков.
– Стоят плотно, стреляют недалеко. А ну-ка поджарьте мне их! – заключил он и отправил вперед четыре кулеврины под охраной роты лучников.
Кулеврины были страсть какие модные, с подъемным стволом на дугах и сменными каморами. На взгляд Филиппа, они здорово смахивали на кузнечиков, а в их полезность он не верил вообще.
И зря не верил.
Пушки развернулись в трехстах туазах от вражеской шеренги. Очень предусмотрительно, между прочим: арбалетные болты туда долетали плохо и совсем не прицельно. Извозные битюги ушли назад, а возле стальных с деревом кузнечиков завозилась прислуга.
Давай, мол, давай! Картуз, ядро, пыж. Прибивай, не стесняйся!
Из-за ручья полетели редкие болты, и тут в ответ громыхнуло: кара-бум-с!
Двойное облачко белого дыма: одно маленькое – из затравки, второе солидное – из жерла. Одинокий черный мячик перемахнул через головы арбалетчиков, выбив фонтан штукатурки из угла дома в доброй сотне шагов позади.
«Так я и думал – бесполезное дерьмо!» – решил было Филипп, успевший за дни похода прочно вспомнить некуртуазную солдатскую лингву.
В подтверждение из-за павез донеслись издевательские крики, а один шутник, чтобы не возникло сомнений в содержании – триста туазов все-таки, – выбежал на берег и показал бургундцам голый зад.
Кара-бум-с! – рявкнула вторая пушка, подпрыгнув и откатившись.
Ручей расцвел водяным столбом, брызги засияли на солнце, а веселого француза как ветром сдуло. Прекратил гаденыш демонстрировать голубые внутренности, подхватил штаны и метнулся к своим.
Ду-дум-м-м!!! – третья кулеврина.
Перелет!
Теперь ругаться стал уже начальник над этим артиллерийским свинарником. Мать же вашу, а! Нарожала мама-Родина говнюков на мою бургундскую голову! Банник в задницу без масла! Свинская богоматерь!
Пушкари вняли, завозились, переставляя шкворни на подъемных дугах.
Новые каморы влезли в пазы, как папа в маму. Пальники пали к затравкам.
Кара-кара-кара-бум-с!!!
Четыре ядра разодрали горячий воздух – р-р-ры-м-м-м!
Одно почти причесало солдатские каски, второе вонзилось в илистый берег и там кануло, а два других, о-о-о!
Два других пришлись куда надо!
В стороны брызнули щепа, королевские лилии и лазурь со щитов, а за ними кровавые борозды – павезьер и два арбалетчика – в дымное мясо, только сопли полетели! Но королевские ребята оказались крепкие. Не побежали, даже стрелять не начали – потому как бесполезно, а стрелы надо поберечь для тех, кто выстраивается позади пушек и вот-вот рванет на переправу.
Сен-Поль в самом деле отдал приказ, и жандармы с лучниками на флангах потянулись из-за холма в поле.
Две сотни молодцев, а еще две в качестве сюрприза продолжали прятаться.
Кулеврины дали еще залп, и еще. И еще.
Командирские богохульства и добрая пристрелка дали результат. Ядра раз за разом ложились в шеренгу, над полем плавал белый дым, а вонь горящей травы заметно разбавило вонью тухлых яиц от пороха.
Когда пушечный рокот прерывался, из-за ручья слышался вой: о-о-о-ой-а-а-а-м-м-м-а-м-а-о-о-о-у-у-у!!! Перед поредевшим отрядом катался человек с рукой, оторванной по плечо. Шлем слетел, а кольчужный капюшон сбился на лицо, открывая лишь раззявленный рот, который и издавал это «о-у-о-у».
– Хоть бы добили, м-да, – сказал командир-жандарм, поставивший коня в стремя с Сен-Полевым скакуном. – Не пора ли атаковать?
Люксембуржец, яростно начесывавший бороду под шлемом, ответил в том духе, что хренушки. Арбалетчиков там еще с полтораста, на переправе они нас причешут, пусть их, торопиться не надо и так далее.
– Пока не бегут, но побегут, – закончил он.
И правда, кулеврины дали еще пяток хороших залпов (кара-бум-с!), строй стрелков дрогнул, сломался, кое-кто на флангах начал осторожно отступать, а когда очередное ядро уложило сразу троих, разбрызгав их мозги на товарищей, побежали уже все и в полную силу, не оглядываясь.
Среди панической волны бессильно метался капитан в нагруднике и барбюте, лупя плоскостью меча убегавших: стой, куда, сукины свиньи, чертовы лошаки, чтоб вас, блядей, на толчке разорвало, м-м-мать!!!
Да куда там!
Очень уж парни впечатлились, и трудно их осуждать!
Соискатель коннетабльского жезла, наш дорогой Луи де Сен-Поль, перестал чухать бороду, втянул воздух и изрек с историческим выражением лица:
– Обожаю запах горелого пороха! Так пахнет победа! Вперед!
И взмахнул шестопером, мол, все, кто меня любит, за мной.
1
Фальшион – тесак.