Опасные земли

Второй был незнаком, то есть лицо он помнил, но имя к нему никак не удавалось пристегнуть. Полузнакомец был молод и совсем недавно прибился к графскому двору.

– Это ваш тезка, сеньор Ренескюр, новый камергер! – пришел на помощь де Ла Марш, видя затруднение де Лалена.

Солнце еще не осилило замковых стен, во дворе было прохладно, и разговор сложился вполне легкий.

– Сир де Ламье – истинный Ахиллес, – похвалил новый знакомый упражнения Филиппова дядьки.

– Истинный, истинный, если б тот дожил до таких лет, – усмехнулся де Лален.

Ответом были топот, шуршание соломы, покрывавшей землю во дворе, и воинственный свист меча.

– Что же вы так, Филипп! Усердие, достойное всяческого подражания! – это Оливье огорчился из-за неуместной колкости. – Я счастлив, что этот меч будет на нашей стороне.

– Кстати, Уго никакой не сир, потому что не рыцарь, – сообщил де Лален и тут же устыдился собственной гордыни, ведь он по сей день переживал волнительные минуты обряда посвящения.

– Невелика важность! Сталь простого рутюрье разит так же верно, как и сталь рыцаря, мне ли не знать! – отмахнулся Ла Марш, который сам не мог похвастать блистательной фамилией и добился нынешнего высокого положения безо всяких протекций.

– Да уж, ручка у него тяжеленькая… – Филипп невольно почесался, вспомнив частые трепки, что задавал ему дядька при помощи меча, секиры или обычной палки.

– Я верно понял, что этот господин – ваш учитель? – спросил камергер, который был совсем юн – ему вряд ли исполнилось восемнадцать.

– Точно так.

– Жаль, что я в свое время не попал в такие опытные руки.

– Так за чем же дело? Ловите удачу за хвост, пока есть возможность! – Филипп сложил руки рупором. – Эй, Уго! Молодой человек желает взять урок! Не составишь ли ему компанию?

Де Ламье остановился, утер лысину рукавом и сообщил, что он не «эй», а лоботрясу и лентяю неплохо бы и самому взяться за меч. Филипп со смехом сослался на ломоту в спине из-за слишком мягкой перины, а сеньор Ренескюр попробовал вежливо уступить место старшему – Оливье.

– Биться без доспехов – это глупо, – сообщил тот. – Новомодная германская блажь – опасно и бессмысленно. Со всем уважением к вашему искусству, господин де Ламье, ничего личного.

Он отвесил манерный поклон в сторону Уго.

Тот молча потер челюсть, рассеченную змеистым шрамом, вложил меч в ножны и прислонил его к стене. А затем поднял с земли пару шестов, которые, как и меч, доставали ему до подмышки.

Следующие минуты были заполнены деревянным треском и топотом башмаков. Юному Ренескюру не удалось выдержать ни одной схватки дольше трех ударов. Палка Уго неизменно настигала его шею, руки, а то и голову. Молодой человек совершал множество ненужных движений, много суетился, а итог бывал один – шесты сплетались в соединении, и де Ламье одним взмахом отбивал чужое оружие, одновременно нанося удар или укол.

– Сразу видно ветерана, – Оливье аж причмокнул. – Красота! Вжик, и ты уже на небесах! Но против хороших лат удар без замаха бесполезен.

– Это как посмотреть, – не согласился Филипп. – Хорошие латы рубить и с замахом бесполезно. А для укола, скажем, под мышку никакого замаха не нужно.

– Ну ты посмотри! – вновь восхитился Ла Марш очередному туше. – Всего одно движение – отбив. А в конце дуги – острием по горлу! Не зна-а-аю… Германцы, конечно, красиво придумали, но какая, право, нелепица – сражаться без доспехов. Кому такое в голову придет?

– Этому искусству больше полутора веков, – поведал Филипп. – Сеньор Тальхоффер даже трактат написал: «Готский кодекс». Есть еще книга великого Лихтенауэра, но ей уж лет сто – это рукопись, ее нигде не найти. Так вот, для боя в доспехах там свои тонкости.

– Уж какие там тонкости! Бей да руби! Ваш покойный брат был великий мастер на такие дела. Не успеешь опомниться, как сшибет наземь или выдернет оружие из рук, и тогда – держись! А уж какая сила была! Помню, как на турнире «Фонтан слез» он одним ударом секиры в шлем сбил противника с ног! Как жаль, что его нет с нами!

В это время стали звонить к заутрене, во двор потянулись люди, просыпался и лагерь за воротами. Филипп с удовольствием припомнил весь ход беседы, признал себя вполне куртуазным и, довольный, раскланялся с церемониймейстером и битым камергером. Последний, кстати, оказался не только сеньор де Ренескюр, но еще и Филипп – то есть тезка. Тезка в палочном учении совершенно уцелел, хотя щеки горели, а в глазах пылала жажда познания.

Настало время выступать.

Ну что же?

Выступили.

К полудню мимо наследника в окружении двора потянулась армия. От Проте-де-Пари (из Камбре) маршировали отряды Сен-Поля, а из-за поворота на замок – основные силы.

Войско было по-настоящему, по-бургундски красивым.

Конница сверкала шлемами, драгоценный бархат на бригандинах, парча налатников, знамена… И совсем мало кирас.

Зато сбруя боевых коней поражала воображение. Некоторые седла стоили, пожалуй, как неплохой дом, где-нибудь возле Льежа. И совсем мало лошадей в броне, дай Бог – стальной наглавник и форбух, защищавший грудь.

Карл в окружении охраны и ближайших вельмож красовался под большим знаменем с Андреевским крестом в пламенеющих кресалах. Прямо над ним сияло солнце, словно само небо салютовало походу.

По правую руку возвышался бастард Антуан – настоящая железная башня в кирасе и массивном миланском арме. Латы напустили солнечных зайцев в глаза будущего венценосца, и тот против воли поморщился, закрывая лицо ладонью.

Антуан истолковал всю эту мимику по-своему.

– Сброд, – донеслось из-под откинутого забрала. – Толпа бездельников.

Он скривил губы, утерев пот рукой, для чего освободил ее от оков рукавицы. Рука была что надо – изрубленная, мозолистая, с буграми суставов, вовсе не похожая на ту изящную лапку, что приделал к его портрету божественный Рогир ван дер Вейден.

– Ленивые говнюки… прощения, конечно, просим, – со всей солдатской прямотой отозвался Гийом де Конте, что занял место ошуюю Карла.

– Вот, Гийом, с самого начала не слышал от тебя доброго слова! – ответил граф. – А между тем эти ленивые говнюки только что вернули все города, которые проворонил мой любимый батюшка. Заметь, почти без единого выстрела!

– В этом-то все и дело, – Конте выругался. – В этом-то все и дело, что почти без выстрела. Не думай, Шарль, что все так чудесно продолжится.

– Да-да. Король ведет своих ребят к Парижу, а среди них есть отменные рубаки, – поддакнул Антуан. – Готов спорить, что здесь только двадцать на сотню умеют держать копье! Королевские жандармы с легкостью разгонят всю эту сладкую компашку, не дай Бог, конечно.

– Ерунда! – воинственно сказал Сен-Поль, оглаживая разыгравшегося коня. – Они верны и отважны – это главное!

Здесь каждый готов умереть за общее дело – такая армия непобедима. Это я вам говорю!

– Умереть? Пф-ф-ф! Это просто величайшее достижение военного искусства! – де Конте с трудом удержался, чтобы не сплюнуть. – Это просто черт знает какое достижение! Лучше бы они потратили кусочек верности на закупку кирас и поножей. Куда полезнее этих тряпок. Дойдет дело до осады – они ж своими табарами жопы подтирать станут, помяните мое слово.

Сен-Поль – главнокомандующий армии Лиги Общественного блага – единственный из всех надел для парада лишь шлем, замаскировав отсутствие доспехов парчовым налатником. Глаза ветерана многих боев, Конте, говорили всем желающим, что он думает о таком командире.

За конницей шла пехота, много пехоты, на которую, если честно, была главная надежда. Роты вольных аршеров, фламандские пикинеры, а также пятьсот английских лучников, которых прислал сам Эдуард IV. Эти выглядели настоящими головорезами – высокие, крепкие, как на подбор, увешанные оружием от пяток до глаз, не считая грозных своих луков, что покоились на плечах со спущенными тетивами.

За пехотой ехали пушки, тридцать пять штук – лучший артиллерийский поезд во всей Европе.