Разбойник Кадрусс

Жорж горделиво замолчал. Взволнованный Фоконьяк, не говоря ни слова, пожал ему руку. Фушэ ничего не сказал. Он позвонил, явился секретарь.

– Ну что? – спросил министр.

– Ничего, ваша светлость, – ответил секретарь и ушел.

Фушэ встал и любезно улыбнулся. Оба дворянина также встали.

– Господа, сказал министр: – В моем положении бывают иногда неприятные обязанности; я был вынужден приказать произвести у вас обыск. Успокойтесь, – прибавил он, когда Жорж сделал движение: – Этот обыск был произведен без шума; вы ни в чём не скомпрометированы перед публикой; о вашей репутации старательно позаботились. Я сознаюсь, господа, – прибавил он более любезным тоном – что всё должно внушать мне к вам величайшее доверие. Ваше состояние происходит от наследства, кавалер; я было сомневался в этом. Зная, что вы были очень стеснены в Неаполе одно время, я предполагал, что вашу роскошную жизнь поддерживали субсидии принцев-эмигрантов; но нет. А у маркиза де-Фоконьяка есть дядя миллионер. Итак, повторяю вам, господа, я имею к вам полное доверие. После этого откровенного объяснения я сделаю вам очень серьезное предложение.

– Мы к вашим услугам, ваша светлость, – сказал Жорж.

– Если вы желаете сделаться полковниками, я берусь доставить вам эту должность посредством какого-нибудь смелого и блистательного поступка. Послушайте. На свете, есть один человек, мешающий мне, хотя по наружности человек не важный; человек этот с пятьюдесятью подчиненными делает вещи изумительные и очень нас стесняет. Чтобы захватить его, мы делали глупость за глупостью.

– Вы говорите о Кадрусе? – спросил Жорж.

– Да, – отвечал министр. – Вы понимаете, как досадно видеть шайку разбойников, дерзко пренебрегающую всеми законами, установленными во Франции; с другой стороны история разбойничества в Италии и Испании доказывает, как трудно захватить шайку решительную и хорошо руководимую.

– Действительно в Италии, – сказал Фоконьяк: – особенно в Неаполе никак не могли захватить шайки разбойников; сам генерал Мендес потерял в шесть лет 2702 человека почти бесполезно; это было сосчитано.

Фушэ продолжал:

– Савари пробовал, но напрасно, отыскать Кротов и истребить их. Он сам попался. И сделался предметом насмешек всей Европы. Я хочу действовать искуснее. Я хочу собрать сведения о Кротах, оставить им уверенность в полной безопасности, но велеть наблюдать за ними и изучить их основательно; когда же я узнаю о них всё, что мне необходимо, я захвачу их не с большими силами, но послав им на встречу – небольшой отряд, решительный и смелый, и знаете ли, кому я предложу начальство над этим войском, разделенным на два отряда?

– Я это предвижу, – сказал Фоконьяк.

Он улыбнулся с радостным видом.

– Вам господа, – продолжать Фушэ: – вам достанется весь почёт от этой экспедиции; скажут, что узнав о присутствии Кадруса на одном пункте и имея только вас под рукою, я просил вас повести оба отряда навстречу разбойникам. Будьте искусны. Будьте блистательны, истребите всех! После этого дела вам дадут выбрать полк. Согласны ли вы?

– От всего сердца, ваша светлость.

– А вы, маркиз де-Фоконьяк?

– С восторгом, ваша светлость.

– Итак, господа, я полагаюсь на вас. Прежде чем мы расстанемся, – прибавил он с некоторой иронией: – я возобновляю мои сожаления, что имея надобность в вас как министр, я был принужден потревожить людей вашего звания.

Де-Фоконьяк засмеялся и возразил:

– Даже в царствование великого короля, герцог, насмехались не так остроумно как вы.

Он и Жорж поклонились. Фушэ позвонил, лакей отворил дверь и оба дворянина ушли. Тотчас после их ухода пришел секретарь.

– Они, как люди, не стоят того высокого мнения, какое я имел о них, – сказал министр. – Один, маркиз, довольно остроумный нахал. Другой, кавалер, будет превосходным дивизионным генералом, не более; он годится под пушечный выстрел и даст себя хорошо убить. Им дадут двух человек для этой экспедиции, которым будут даны полномочия. Вся слава этого дела должна пасть на двух знатных протеже императора; но настоящих начальников экспедиции вознаградят. Страсть его величества окружать себя дворянами будет нам стоить невероятное число патентов; дорого стоит золотить двор!..

Фушэ принялся за работу. Он не подозревал, что проиграл партию против самого Кадруса.

XIII

Где доказывается, что не один Винцент де Паола[9] сочувствовал каторжникам

Свидание Фушэ с двумя главарями шайки Кротов происходило в ту самую ночь, которая последовала за заговором, замышляемым против Жанны её дядей и его управляющим. В ту минуту, когда Фоконьяк и Жорж проезжали мимо Магдаленского замка, направляясь в виллу Фушэ, Гильбоа ходил по саду и бормотал:

– Когда она будет обесславлена, она будет принадлежать мне.

Гильбоа выведен был из этих размышлений топотом лошадей проезжавших по дороге всадников. Он вдруг вспомнил, что у него есть дело в Фонтенебло, и приказал заложить себе экипаж, распорядившись, чтобы его провожали два вооруженных лакея. Кроме того, он велел дать кучеру два пистолета. Слух, что Кроты находятся в окрестностях, принуждал каждого принимать меры предосторожности.

Сделав это, Гильбоа уехал в Фонтенебло.

– Я не долго буду в отсутствии, – сказал он своему управителю.

Тот философски ждал возвращения своего господина. Управитель Гильбоа, Шардон, имел жалкую наружность, голову куницы, ухватки хитрые, взгляд фальшивый, скулы острые; всё в нем выказывало коварство и алчность. Он хромал. Никто этому не удивлялся. Он был в остроге. Да… в остроге… и вследствии этого сделался он управляющим Гильбоа. Поселившись в Фонтенебло, без хлеба, без средств, Шардон вызвался вести у капиталиста счётные книги за самую ничтожную сумму, уверив его в своей неограниченной преданности. Гильбоа принял услуги этого негодяя и скоро сделал его своим управителем. Тамошние жители вздумали предупредить Гильбоа о положении Шардона, думая, что он этого не знает. Но капиталист отвечал этим услужливым людям, что ему очень хорошо известно всё, что он сжалился над этим бедняком и что считал долгом доброго христианина показать примером, что когда несчастный поплатился обществу за своё преступление, то следует протянуть ему руку.

– Я, человек богатый и занимающий хорошее положение в этом краю, обязан протестовать моими поступками против варварского обычая отталкивать бывших каторжников, которых таким образом доводят до отчаяния.

Толпа восхищалась и кричала «браво». Один человек угадал однако причины, побуждавшие Гильбоа действовать таким образом;-это был Фушэ, говоривший Савари:

– Вы удивляетесь благотворительности господина де-Гильбоа? А я нахожу ее естественной. За три тысячи франков в год он имеет превосходного управителя. Этот Шардон не сможет найти себе другого места. Он должен быть усерден. А доброе дело выставляет барона с хорошей стороны. Честность Шардона обеспечена опасением вернуться в острог, опасением достаточным для того, чтобы отнять охоту воровать у бывшаго нотариуса, любящего спокойную жизнь.

Фушэ отгадал верно. Шардон был вполне предан своему хозяину, который держал в руках его будущность и благосостояние. Не угодить барону де-Гильбоа значило опять впасть в нищету, в пороки, в грязь, и некоторым образом попасть на дорогу в острог.

Шардон, однако, чувствовал всю тяжесть своего рабства. Он был глубоко печален и всегда задумывался. Когда Гильбоа оставил его у ворот замка, он стоял, устремив глаза на дорогу. Он чего-то ждал.

Показались двое нищих, которые сели на тумбы, прислоненные к решетке парка, и протяжным напевом просили милостыню у прохожих. Шардон не обратил внимания на этих нищих. Однако они внимания заслуживали. Они представляли в лицах басню Лафонтена: Слепой и калека. Давно уже в этом краю знали союз, связывавший этих несчастных, потому что каждый день встречали бедного слепого, сгибающегося под тяжестью своего изувеченного спутника. А тот, подставив шляпу, просил взором, раздиравшим душу, милостыню у прохожего. При виде этих несчастных, соединившихся таким трогательным образом, сердце не могло остаться нечувствительным. Почти никогда слепой и калека не просили милостыни напрасно. Несколько душ, более сострадательных, чем другие, позаботились о старости этих бедняков и ходатайствовали у правительства о том, чтобы обеспечить их будущность. Все приняли участие в этом добром деле, в том числе и Гильбоа. Не из сострадания – он мало заботился о других – но потому, что богатство налагает обязанности, а он хотел приобрести репутацию благотворительного и щедрого человека; он часто подавал большую милостыню этим нищим, и когда он показался на дороге, нищие подошли к нему; но он не обратил внимания на них. Он даже грубо оттолкнул руки, протягивавшиеся к нему, сделал управителю знак приблизиться и сказал:

9

Викентий де Поль – святой, живший во Франции XVII века и стоявший у истоков социального служения Церкви и организации Духовных семинарий для воспитания клира.