Последнее желание

Но это что-то заставляло лицо миссис Блумфилд светиться изнутри. Она в этот момент казалась нежной, робкой и хрупкой, словно вновь стала юной девушкой. А он – уверенным в себе, пышущим здоровьем, молодым мужчиной.

Менди не стала нарушать их идиллию. Заметив, как им хорошо вдвоём, она развернулась и направилась в обратную сторону. Прошла под украшениями, которые свисали с канделябров, и поняла, что на неё смотрят.

В этот момент Менди не смогла сдержать улыбки – сквозь толпу к ней шёл объект её мечтаний.

Мистера Фултон сложно было назвать писаным красавцем, и среди молодых девушек мало кто смотрел в его сторону. У него были редкие светлые волосы, которые в летнюю жару мокли и липли к высокому лбу. Сам он был невысокого роста, худощав, некоторого болезненного сложения. Но глаза были приятного голубого цвета, глубокого как летнее небо, и редко, когда в них можно было бы увидеть след от горьких помыслов. Мистер Фултон производил впечатление легкого в общении и по нраву человека, с множеством, но поверхностных знаний. Но не будучи при этом дураком, он знал о несовершенности своего образования, и редко выказывал его, предпочитая отмалчиваться, если кто-то в разговоре начинал хвататься своими познаниями. Многие эту привычки воспринимали как пример светлой скромности, которой должен обладать каждый уважающий себя джентльмен. Менди же не цеплялась к его образованию, она редко, когда касалась темы литературы, географии или истории, так как понимала, что не только мистер Фултон, но и большая часть её окружения, не обладает теми же познаниями. Проблема была в принципе не только в том, что миссис Блумфилд ревностно относилась к воспитанию и образованию своих детей, но и её муж, являясь человеком гуманитарных наук, стремился дать своим детям качественные знания.

– Простите, мисс Менди, я заставил Вас ждать, – проговорил он, поклонившись, – но наконец-то я могу Вам это сказать: добрый вечер, я очень рад Вас увидеть.

– Добрый вечер, мистер Фултон, – Менди улыбалась, – я рада меньше Вашего! И не переживайте – я понимаю, что нашлось что-то, что задержало Вас.

Он взял руку девушки и положил её себе на локоть, после чего они вдвоём двинулись по залу.

Мистер Фултон был англичанином в каждом поколении своей семьи, поэтому рядом с ним и Менди чувствовала себя в меньшей степени ирландкой. И это было единственное, чем он мог гордиться – своим происхождением. Иногда он так выпячивал это, что Менди чувствовала, как заражает он её той же гордостью, хотя едва она была уместна. Говорил он мягко и тихо, голос его был обволакивающим, способным унести в даль от реальности, если его владелец начинал рассказывать какую-то историю. И помимо прочего был очень схож с миссис Блумфилд, так как осуждал всё, на что падал его взгляд. Осуждал он и женскую моду, и играющую музыку, и манеры джентльменов, и бессмысленные разговоры других гостей, и пустую трату времени на игры в карты (по большей части он протестовал против азартных игр, но сам любил сыграть в «Очко», ставя крупные суммы). При этом он хмурился, поджимал губы и брюзжал. Менди, которой хватало её матери, всегда отвечала примерно одно и то же:

– Ой, расчудесный мой мистер Фултон, ну что же Вы так? Найдите же хоть что-то радостное в сегодняшнем вечере! Посмотрите, как горят свечи, а та так изящно изогнулась под властью жара, что стала похожа на лебедя.

– Что эти лебеди, мисс Блумфилд? – говорил он. – Изящность их преувеличена. Изящной я могу найти Вашу нежную ручку с Вашей белой бархатной кожей, но подобны ей только недавно зажжённые, ещё не успевшие растаять свечи. И посмотрите, как их мало в зале. Совсем скоро от всех свечей останутся одни огарки, и зал погрузится во тьму. И где же местные слуги? Должно быть, в какой-нибудь каморке пьют украденный у господ виски. Им же всё равно на то, какая суматоха тут начнётся, когда нежные создания подобные Вам, испугавшись темноты, впадут в истерию.

– Я не боюсь темноты, мистер Фултон, – ответила Менди, стараясь не показывать, что слова его её несколько обидели, – должно быть, и никто из присутствующих не воспримет погасшие свечи как главный страх своей жизни.

– Вы храбрая леди, – заметил мужчина, глядя девушке в лицо, – но не спешите судить о других. Я знаю, что многие женщины боятся темноты.

Менди тянуло ответить какой-нибудь гадостью, из разряда, а откуда у него такие суждения? Не оттуда ли, что он опросил всех женщин мира и высчитал среднее арифметическое? Но Менди в ответ лишь улыбнулась, так как очень не хотела тревожить самолюбие мистера Фултон. Он слишком сильно ей нравился, чтобы она стала развивать с ним конфликт. Ко всему сама Менди никаких исследований не проводила и не могла быть уверена, что он не прав.

Вдвоём они шли дальше вдоль зала, присоединиться к танцующим они не спешили, совершая подобие променада. Мистер Фултон выглядел крайне довольным собой, держа Менди под руку. Её он считал одной из главных красавиц Брайтона, и ему льстило, что она выбрала именно его из огромного количества холостых мужчин города. Его несколько раздражали её детские наряды ярких цветов, что совершенно не соответствовало её возрасту, но он закрывал на это глаза, считая, что скорректирует её туалет после женитьбы.

Когда они прошли ещё круг, Менди всё же попыталась привлечь интерес мужчины к танцам, но он лишь с недовольством посмотрел в сторону танцующих. Это огорчило девушку, но она старалась не допустить, чтобы скука и обида овладели ей. Они направились дальше по залу, дошли до украшенного стола, на котором стояла ваза с пуншем, и Менди едва сдержала вздох от облегчения, когда мужчина решил налить им этого напитка. Она надеялась, что с пуншем ей будет проще придерживаться хорошего настроения, но всё сложилось так, как Менди даже не ожидала. Опустошив стакан, мужчина широко улыбнулся – алкоголь заставил его раскраснеться, а в светлых глазах виднелось желание присоединиться к всеобщему плясу, и он, взяв Менди под руку, настоял, что они обязаны станцевать. И Менди без раздумий согласилась.

Один танец сменял другой. Мистер Фултон, пока он пил пунш, казался весёлым, улыбчивым и очень добрым. Весь мир вокруг него перестал вызывать в нём ненависть и презрение, теперь он отмечал, что бал удался на славу, и он рад оказаться в компании таких замечательных гостей. Такую перемену настроения Менди объясняла себе выпитым пуншем и врождённой любовью к миру, но скрытой под огромным количеством жизненных обид. И только спиртное позволяло ему отбросить прочь нехорошие мысли и предаться веселью. Менди отметила для себя, что это не лучшая черта, но в любом случае пусть так, чем если бы мистер Фултон в большей степени начинал ненавидеть этот мир.

– Вы, право, мисс Блумфилд, шикарно танцуете, – заметил после второго танца мужчина, – знал бы я раньше, что Вы способны так увлечь меня танцем, я пригласил бы Вас тот час, как мы с Вами встретились!

– Ваш комплимент мне очень приятен, спасибо большое, – ответила Менди, – я должна отметить, что и Вы двигаетесь потрясающе.

После третьего танца они отошли в сторону и стали смотреть, как танцуют другие. С большой радостью Менди переводила дыхание – казалось, мистер Фултон с лёгкостью может исполнить подряд несколько котильонов, а затем ещё и контрдансов, но Менди же после трёх танцев решила отдышаться у стены, ближе к скамьям, на которых сидели одинокие женщины, которых никто не спешил пригласить на танец. Рядом с ними Менди, казалось, попала в их тень и становилась такой же не желанной партнёршей для танцев. А мистер Фултон, дав возможность Менди прийти в чувства, налил себе ещё пунша, разместился рядом с ней и с видом знатока сей жизни смотрел на танцующие пары.

– Вот знаете, мисс Менди, – заговорил он, – вот что эти танцы? Кажется, какая радость кружиться по залу под музыку, держать за руку красивую женщину и наслаждаться этой компанией. М-да. Какая это отрада для мужчины, особенно для меня – холостяка. Хоть какая-то видимость счастья. Ведь я обречён остаться без денег, а соответственно и без жены. Встретить старость в нищете. Да, мисс Менди? Какая горечь на душе. Вот что мне эти танцы? Сверкающие платья, плавность движения женской руки, улыбки. Но это только здесь. А потом ожидание следующего бала, ожидание, что когда-нибудь произойдёт в моей чёртовой жизни хоть что-то хорошее.