Расул Гамзатов

Бесконечная череда посетителей и радовала, и утомляла. У горцев не принято сидеть или лежать, когда входит гость. Состояние Гамзатова не всегда позволяло ему соответствовать горскому этикету, но он, преодолевая себя, вставал.

«Приходя навещать его в Махачкале, мы слушали папины рассказы о том, как о нём заботятся, — вспоминала Салихат Гамзатова, — что все молодые медсёстры по вечерам собираются в его палате, поют ему аварские песни, рассказывают о себе. Ему было интересно слушать их, что они говорят, как думают... Он говорил, что теперь молодые аварки стали другими. Когда папа лёг в другой раз в больницу, которая была рядом с этим же реанимационным центром, медсёстры из его прежнего отделения пришли к нему, упрекая, почему он не лёг в их отделение. Папа был очень доволен и говорил им, что в больнице лучше условия, но он их ни на кого не променял и не забыл. После реанимации папа сказал: “Я думал, люди стали злые, равнодушные, а они по-прежнему добрые и хорошие”. Не случайно на своём восьмидесятилетии, благодаря всех, он добавил: “и особенно медсестёр”».

Даже в больницах поэтическая муза посещала его чаще других. В его палате трудно было увидеть лекарства — всё было занято рукописями.

Он не переставал творить, потому что поэзия была его жизнью. И сила духа превозмогала немощь тела, новые строки ложились на листы тетрадей, а глаза поэта светились чудесным огнём, когда он читал написанное. И лишь изредка можно было заметить во взгляде поэта тень одиночества, горечь непонимания, печаль недостижимости идеала, хотя Гамзатов, похоже, приблизился к нему более других.

Врачи старались лечить поэта. Поэзия Расула Гамзатова врачевала эпоху.

Новые произведения мастера, их масштаб и великолепие свидетельствовали, что поэзия Гамзатова переживала новый подъём.

Он писал поэму «Времена и дороги». Когда И сентября 2001 года Расул Гамзатов читал фрагменты поэмы со сцены Аварского театра, стало известно, что в США произошли ужасающие террористические акты. Он с трудом, часто запинаясь и вновь вспоминая, дочитал стихи. И стоял на сцене, даже когда стихли аплодисменты, в скорбной тишине.

«В МОЕЙ ДУШЕ ЕЩЁ НЕМАЛО СВЕТА»

Последние годы были для творца непростыми, но он слишком ценил жизнь, чтобы поддаваться унынию. Гамзатов теперь не часто выходил из дома, но в интервью не отказывал. Они, кроме прочего, отвлекали его от грустных мыслей, заставляли вспомнить свою жизнь, в которой было много хорошего, доброго, светлого.

Журналисты не всегда спрашивали его о том, что его по- настоящему волновало. Были вопросы, на которые ему уже не хотелось отвечать, на которые он отвечал сотни раз, но они были важны для читателей, которые, быть может, услышат его ответы впервые, и Гамзатов говорил, ярко и мудро.

О своих ошибках он тоже не умалчивал, видя в них отражение сложности человеческого существования, неизбежность заблуждений и в чём-то даже явления, необходимые для совершенствования природы человека, взросления его души.

Беседовать с Феликсом Бахшиевым, его давним другом и коллегой по перу, было интересно и самому Расулу Гамзатову. Его вопросы касались многого, о чём болела душа поэта, и это рождало ответы эмоциональные, афористичные:

«Лично я полного счастья не испытал никогда и такого человека не знаю, кто бы его испытал. Для полного счастья одним здоровья не хватает, другим — денег, третьим — времени, а многим — всего этого вместе.

— Не за счастьем надо гнаться и бояться не другого мира, а позора.

— Идеология всегда была, и она всегда есть. А вот свободы никогда не было и сейчас её нет. Голодной свободы и нищей независимости не бывает.

— Идеология, возвышающая один класс, позволяющая одной партии править всеми, одному аппарату руководить всеми, — такая идеология ущемляет человека.

— Я во многом разочаровался в том, во что верил. Тем, что я дал себя обмануть.

— Я бы создал две партии — партию хороших людей и плохих людей. И пусть плохие станут хорошими, а хорошие ещё лучше.

— Каждая эпоха имеет хорошую и плохую стороны.

— Вот стали винить во всех грехах коммунистов. А ведь коммунистами были и Пикассо, и Неруда, и Арагон, и Хикмет, и Шолохов. А какие они великие и талантливые люди — весь мир знает.

— Не перестают твердить, что сегодня всем дарована свобода. Ложь. Что всем дарована независимость. Она пагубна. Надо наконец понять: всем места хватит на земле, как звёздам в небе и волнам в море».

Сожалел Расул Гамзатов, главным образом, о том, что был излишне очарован политическими галлюцинациями, что государственная работа отняла слишком много времени, которое он мог посвятить творчеству. Он перелистывал свои многочисленные книги, чтобы собрать томик избранного, и приходил в отчаяние от того, как далеки от истинной поэзии оказались некоторые его стихи, в которых сквозила политическая конъюнктура, но не было живого чувства. На счастье, Гамзат больше писал о вечном — любви, женщине, друзьях, родине. Эти стихи остались жить, были на слуху, продолжали дарить людям волнение любви и чудесную красоту мира.

1 июля 2001 года скончался Яков Абрамович Козловский.

Поэтесса и переводчица Марина Ахмедова-Колюбакина рассказывала, что Расул Гамзатов узнал об этом во время проведения очередного съезда писателей Дагестана. Гамзатов сказал о случившемся горе в микрофон и... не смог сдержать слёз. Все встали, и эта минута молчания была очень долгой.

Яков Козловский был для Расула Гамзатова больше, чем другом и переводчиком, он стал значительной частью его жизни. Козловский перевёл огромное количество гамзатовских строк. Несколько стихотворений в его переводах стали знаменитыми песнями. Свою роль в творческом успехе Расула Гамзатова он никогда не преувеличивал, напротив, давал отповедь досужим болтунам, толковавшим о том, что Гамзатова якобы сделали переводчики.

Впрочем, Гамзатов и сам говорил, что без переводчиков мог остаться просто аварским поэтом, мало известным в стране и мире.

Яков Козловский был светлым и добрым человеком. После тяжёлого ранения на войне, едва выжив, он пришёл в Литинститут на костылях и посвятил поэзии всю оставшуюся жизнь. Он и сам был замечательным поэтом.

Сочинял Козловский и для детей. О его книжке «Весёлые приключения не только для развлечения» Сергей Михалков писал: «Вся книжка — волшебная игра в слова. Не думаешь о том, что рифмы свежи, что строки энергичны и отточены. Мастерство-то и создаёт иллюзию того, что стихи родились в весёлой игре, между прочим, и открыли трогательный мир взаимоотношений букв и слов».

195

Перевод Ш. Казиева.

196

Перевод Я. Козловского.