Подруги

Глядя на нее сверкающими взорами, все мрачнее и мрачнее делались братья Тиле и, радостные при ней, становились темнее тучи, едва сходились вместе.

Старик Тиле умер. Он умер в своем фургоне, в том самом углу, где когда-то окончили скитальческие жизни его дед и отец, умер в то время, как его дети и Сара давали представление в местном цирке.

Они вернулись домой поздно вечером и, вместо отца, увидели холодный труп и над ним причитающую старуху мать.

Семья осиротела. Старика отца свезли на кладбище, и в темном фургоне стало вдруг тесно и душно, словно перед нависшей грозою. Братья мрачно смотрели исподлобья и перестали говорить друг с другом. Мать и Эмма тихо плакали, а Сара молча убивалась, чувствуя, что в восторженном старике она потеряла часть своей души.

На другой день после похорон они покинули город. Перед отъездом старший брат, оставшись наедине с Сарою, сказал ей дрогнувшим голосом:

-- Ты свободна. Может, теперь ты не захочешь остаться с нами?

Сара удивленно посмотрела на его и покачала головою.

Как он может спрашивать ее об этом. Она считает себя их сестрою и никогда не расстанется с ними.

В это мгновение младший брат поспешно вошел в фургон и с исказившимся лицом подозрительно взглянул на старшего.

-- Она остается с нами, -- сказал Альфред.

Карл вздрогнул и пошатнулся.

-- Она говорит, что считает себя нашею сестрою, Карл! -- сказал Альфред, поняв состояние брата. Карл вздохнул с облегчением и лицо его выразило счастье; но только на мгновение. Альфред тоже нахмурился, и в душном фургоне опять стало тесно и страшно.

Они остановились на ночлег в поле. Была тихая летняя ночь. Звезды слабо мерцали, потому что луна во всей своей красоте, плыла по небу и заливала землю своим волшебным блеском. Костер давно погас. Сара, Эмма и мать спали в фургоне, оба брата лежали у потухшего костра. Саре стало душно. Она тихо вышла из фургона и легла на землю. Подостлав под себя узкий ковер. Смотря в чистое небо, она дремала, как вдруг до ее слуха донесся отрывочный разговор двух братьев и наполнил ее сердце невыразимым смятением.

-- Альфред... -- произнес Карл. -- Я тебя люблю, но не могу терпеть дольше. Иногда мне приходит мысль зарезать тебя... Ты спишь... -- и Карл приподнялся на локтях. Сара вздрогнула, увидев его лицо, искаженное мукой.

-- Нет, -- глухо ответил старший брат и потом прибавил: -- я тоже.

-- Вот видишь, -- воскликнул Карл: -- раньше стоял между нами отец. Теперь нет его. -- Он помолчал и потом снова воскликнул: -- но так нельзя, я ведь люблю тебя, что делать.

На некоторое время наступило молчание. Сара слышала, как бьется ее сердце. В тишине раздался глухой голос Альфреда.

-- Я тоже люблю тебя... сделаем так. Спросим ее. Кого она выберет, тот останется здесь... другой уйдет... Она тебя выберет, -- прибавил он хрипло.

Сара вдруг вскочила на ноги и воскликнула.

-- Никогда, я уйду от вас лучше.

Братья быстро вскочили то же. Они все словно обезумели.

-- Возьми его тогда, -- сказал Карл, указывая на Альфреда, -- только останься.

-- Нет, его! Он моложе, -- сказал Альфред, и их лица исказились от страха расстаться с нею.

Сара горестно заломила руки,

-- Никого, никого, о братья, не ссорьтесь. Не ссорьтесь, милые, я уже выбрала...

Братья отступили от нее.

-- Кого? -- пылко крикнул Карл.

-- Ремесло наше, -- тихо ответила Сара: -- я для него живу, им живу, кроме него ни о чем не думаю. И могу ли я стать женою, мое тело тогда одрябнет, мои мускулы ослабнут. А потом я стану матерью... нет, нет. Я люблю свое дело, свой хлеб... Слушайте, -- заговорила она горячо, восторженно: -- останемтесь вместе, будем, как братья. Хотите я остригу волосы и надену мужской костюм и будем работать все трое. А, старик увидит нас и благословит. Ведь мы одинаково любим наше дело, едим один хлеб.

Братья угрюмо молчали.

-- Выйди за кого-нибудь из нас, -- глухо сказал Альфред: -- мы любим тебя.

Сара всплеснула руками, села на землю и горько заплакала.

Зачем она -- женщина, зачем существует эта глупая любовь, вот она ссорит двух братьев и выгоняет ее из дому...

Братья умели сильно чувствовать, но не умели говорить. Они молча постояли подле плачущей Сары и пошли к коновязи, где легли на землю и завернулись в свои одела.

IV.

Совместная жизнь стала невозможной. Сара поняла это и решилась расстаться с дорогим ей фургоном. Но, несмотря на свою энергию, она не могла сделать этого открыто и оставила его потихоньку, в то время, как пошли снимать помещение в городе под сцену.

Она села в первый отходивший поезд и через 8 часов была в Вене. Там она переменила свое имя и стала Кларою. Боясь встретиться с друзьями, она переменила и работу и занялась только канатом. Успех сопровождал ее всюду; но она тосковала по фургоне, по бледнолицей Эмме и по влюбленным в нее братьям.

Иногда в минуты тоскливого отчаянья ей хотелось с победным криком броситься вниз с каната, с высоты 10 саженей...

Кто может быть один, чья душа не устанет от безмолвного одиночества и не возжаждет любви и участия?.. Порою Кларе казалось, что она сделала ошибку, и тогда она начинала выбирать одного из двух братьев и снова отдавалась отчаянью, потому что оба были ей одинаково милы.

От своего отчаянья она спасалась только канатом. И чего она на нем не делала, до какой безумной отваги не доходили ее упражнения...

Стихали шум и крики, едва она показывалась на крошечной платформе у каната. Смолкала музыка (потому что под такт музыки идти легче) и в мертвой тишине слышались только плеск фонтанов да отдаленный шум города. На высоте 8, 10, 12 саженей она плавно скользила по узкому канату, презирая всякую опасность. Она ходила и прямо и пятясь, и боком. Ходила без баланса, ходила с мешком на голове и, в погоне за страхом выдумывала новые и новые номера, но чувство страха не посещало ее ни разу.

V.

Ей было 28 лет, когда она приехала в Россию и юркий импресарио привез ее в Нижний на ярмарку. Клара производила фурор в течение трех недель. Потом ярмарка закрылась; импресарио, оставив Кларе 50 рублей, тайком уехал из города, и Клара осталась одна.

Это была первая неудача в ее артистической карьере; но она не потерялась и тотчас предложила свои услуги в ближайший цирк.

С этого времени она осталась в России. Она быстро выучилась говорить по-русски, освоилась с нравами, и ей полюбился широкий размах русской удали, полюбилась простота и доброта русской души и только в России она стала забывать мало-помалу свою тоску по фургону и двум братьям, свое сиротливое, но гордое одиночество.

Душа ее просыпалась и жаждала любви и жизни.

VI.

Это случилось в Саратове. Она остановилась в нем проездом на три дня и согласилась на три представления в знакомом цирке. И здесь, сидя в цирке, она в первый раз увидала Жана Крозе, попросту Ивана Красова, и поразилась им, его ловкостью и смелостью. Молодой, стройный, с черными усиками на бледном лице с наглыми глазами и причёской а ля Капуль, он, действительно, словно играл со смертью, работая на проволоке. Слабо натянутая проволока, как веревочка, через которую прыгают дети, качалась во все стороны.

Жан Крозе без лестницы, прямо с земли, взявшись за проволоку руками, в один миг очутился на ней и пошел, плавно покачиваясь из конца в конец. Словно на ровном полу он бегал по ней, садился, вставал, прыгал и в довершение всего потребовал самовар. И вот, когда на сцену вынесли кипящий самовар на подносе, с чайником и стаканом, произошло самое дерзкое и смелое, что когда-либо видела Клара.