Страница 121 из 173
— Дать-то дам, но видишь, как их мало. К тому ж написаны от руки… Только смотри, будь осторожен! То, что можно, старайся делать сам. Других привлекай с большим отбором. Расстреляют не кого-нибудь — тебя!
— Как красиво написано, не отличишь от печатного! — удивленно проговорил рабочий. — Словно бы девичьей рукой…
— Да, работа тонкая, — счастливым голосом подтвердил Волох. — Только смотри не жадничай! Один листок на десять, даже двадцать пачек… Значит, писала девичья рука?
— Не беспокойся, сделаю как по ниточке! — не отрывая глаз от листовки, проговорил рабочий. — Как по ниточке… — шепотом повторил он. — Очень красиво написано! Жаль только, что мало… Но ничего, добавим от себя!
— Отлично. Когда уйдут вагоны, доложишь… Явишься на это же место. В такое же время.
— Договорились!
— Встретишься с мужчиной, бородатым, длинноволосым, с жестяной коробкой за плечами… На груди, возможно, будет крест. Не пугайся, это наш человек, однако в разговоры на религиозные темы не вступай. Если захочешь получить новую партию листовок, они будут у него в коробке. Запомни пароль… — Волох шепнул несколько слов на ухо. — Если все пойдет хорошо, нужно будет подумать… как бы оборудовать небольшую типографию. У вас на фабрике ведь печатают наклейки… И папиросной бумаги хватает. Изготовлять на месте было бы не так опасно… Их может понадобиться десятки и десятки тысяч… О чем ты думаешь?
— В самом деле… — зашептал рабочий, по-прежнему не отрывая глаз от листовки. — А хорошо бы еще так, — сказал он, — "Солдат, винтовку поверни, пошли в фашиста пулю. Иначе сам в могилу ляжешь, как сигаретный дым, растаешь!" Поместится на этой же бумажке. — И поднял голову. — Значит, подсказали товарищи из Кишинева? Следят за нашими делами, да? Это хорошо. Иначе и быть не может.
Волох ничего не ответил, только повторил слова: "Иначе сам в могилу ляжешь, как сигаретный дым, растаешь", давая понять, что одобряет их.
— Главное, чтобы вовремя вывозить… Насчет типографии даже не стоит ломать голову! — обрадовавшись похвале, сказал рабочий. — Если печатаем этикетки для сигарет и пачек с табаком, почему не взяться за листовки? Только чтоб вовремя вывозить.
— Это как-нибудь устроим… Будем расходиться, поэт. До встречи!
Солнце уже клонилось к закату, когда Волох подошел к мастерской по ремонту весов. Ноги как будто сами вели его сюда. Увидев на пороге ответственного, Гаврилэ Грозан рванулся было на улицу, по-видимому опустить железные шторы, однако на полпути остановился. Делая вид, будто ищет что-то в карманах, он заслонил спиною дверь, затем, быстро вытащив зажигалку, вложил ее в руки Волоху, словно бы для того, чтобы тот проверил, горит ли она.
Поведение Гаврилэ говорило о его крайней растерянности. Волох щелкнул зажигалкой и тут же вернул ее, только довольно ухмыльнулся, ощутив на пальцах запах бензина.
— Чего ради вы смеетесь, позвольте спросить? — спросил Гаврилэ, по-прежнему разговаривая с Волохом, как с незнакомым человеком. Он положил зажигалку в карман, не позабыв изобразить на лице гримасу ущемленного самолюбия, и сразу же стал демонстрировать примус, предварительно сорвав с него квитанцию, где была написана фамилия истинного владельца. Накачав примус, он зажег его. — Теперь горит замечательно, ни капли не коптит… Вас опять что-то развеселило?
— Разве не видно что? — ответил Волох, потешаясь над тем, с какой преувеличенной осторожностью держится Гаврилэ. — Старательность, с какою встречаешь клиентов… До чего шикарные у тебя сапоги, — должно быть, кучу денег отвалил?
Слесарь даже глазом не повел в ответ на околесицу, которую понес Сыргие, словно старался очаровать клиента своей беспредельной выдержкой. Волоху стало ясно: если не откликнулся на похвалу в адрес сапог — обувь всегда была слабым местом этого щеголеватого увальня, — значит, произошло что-то необыкновенное.
Сыргие наклонился над примусом.
— Пламя — лучше быть не может! — с подъемом проговорил он.
— Работа ждет… и жена с детишками. Чем — плохая жизнь, спрашивается?
— Стараюсь, — ответил Гаврилэ, сохраняя загадочную, немного, впрочем, растерянную мину на лице. Дескать, я весь перед вами, со всем моим почтением, выдержкой, старательностью, но дальше этого — не надейтесь! — не пущу.
И все же Сыргие хотел каким-то образом сломать лед.
— В твоей мастерской случайно не найдется светильник? Такой, знаешь, из старинных, с семью гнездами…
— Светильник? Зачем он тебе нужен? — пытаясь скрыть любопытство, проговорил тот.
Волох наслаждался его замешательством, даже подумал: "Какой удачный выдался день…" И тут внезапно поднял глаза к потолку: прямо над верстаком слесаря, на гвоздях, вбитых в стену, висел велосипед, правда, разобранный, без колес!
— Не помещался, что ли? — с невинным видом спросил он. — Оттого и снял колеса? Правильно? Угадал?
— Уже давно, несколько месяцев! — вздрогнув от неожиданности, ответил Гаврилэ. Быстро наклонившись, он стал натягивать голенища сапог.
Волох, вместо того чтобы и дальше играть в простачка, внезапно с горечью поймал себя на мысли: уловки слесаря, все его старание замаскировать очевидные факты говорят против него, ответственного. Ему не доверяют, это бесспорно. И более всего тревожило то, что Грозан действует не по собственной инициативе, что его поступки направляют какие-то другие люди.
— Ну ладно, насчет светильника — не беспокойся, а вот трубку достать не можешь? — чувствуя, что голос у него падает до хрипоты, спросил Волох. — Мне позарез нужна трубка, чтоб через нее свободно проходила… допустим, проволока или…
— По-моему, ты когда-то работал слесарем! — не дал ему договорить Гаврилэ. — Пролетарий без году неделя… Какого она должна быть диаметра?
— В том-то и дело, что один миллиметр! Такую, сам знаешь, изготовить не просто… А нужна она…
— Это меня не интересует, и без того тысячи всяких мелочей в голове! Тебе нужно, ты и крути мозгами! — Гаврилэ не хотел вдаваться в подробности, чтоб не впутаться в опасное дело. — Таким, как ты, с рашпилем в руках и карандашом за ухом, лишь бы поскорее сбросить спецовку мастерового, стать инженером!
— Перемени пластинку, — торопливо шепнул Волох, заметив, что теперь они в мастерской не одни.
— Ничем не могу помочь — на нет и суда нет, — сразу же понял его Гаврилэ. Он стал выметать из-под тисков металлические опилки, перекладывать с места на место инструменты, и в конце концов замаскировал кусок железа в виде изогнутого на конце крюка, над которым работал, когда в мастерской появился Волох. Еще раньше он погасил примус… Из задней двери, находящейся в темном углу, показалась женщина с большим животом.
Волох тотчас заметил, каким встревоженным, напряженным взглядом посмотрела она на Гаврилэ, и по этому взгляду безошибочно определил, что перед ним жена слесаря.
Гладкое, с румяными щеками лицо, в особенности же взгляд ярко-синих глаз делали ее похожей на девчонку, которая до конца дней так и не станет старухой. Казалось даже, что и этот живот всего лишь шутка: просто девчонка-подросток из озорства, вздумав поиграть в папы-мамы, засунула под фартук подушку.
— Здравствуйте, Екатерина Васильевна, — вспомнив имя женщины, поклонился Волох.
— Добрый день! — ответила она по-молдавски, отчетливо произнося каждое слово. — Чаю? Самовар есть, сахара, правда, нет… Кипяток, да?
Женщина вопросительно посмотрела на мужа, — дескать, выходить на свет или же исчезнуть за этой низенькой дверью.
— Нет, нет, Катенька, чаю не нужно. Они не хотят, — ответил Гаврилэ. — А вот посмотреть друг на друга, — он неопределенно махнул рукой, — вам, наверно, стоит. Если уж довелось встретиться… Кто его знает, может, сведет какая-то нужда. — Только теперь Гаврилэ перестал валять дурака. — Надеюсь, сумеешь запомнить ее лицо?
— Товарищ! — глубоким грудным голосом проговорила женщина. Сделав шаг вперед, она протянула Волоху руку и, посмотрев в глаза, широко улыбнулась, показав ниточку белых, здоровых зубов. — Все будет хорошо, товарищ! — И сразу же исчезла за занавеской.