Страница 68 из 84
И так же как в свое время Постников привык к службе на станции, так и здесь он освоился с канцелярской работой, без которой и на войне не обойдешься. Находясь в войсковом тылу, он без обиды сносил колючие намеки офицеров с передовой, привык к едва заметному пренебрежению, сквозившему во взгляде у многих — и часто не лучших — армейцев.
"Писарчук, — читал он у них в глазах, — канцелярская крыса".
Да, пока он распределял имущество, писал бумаги, они сражались. Другие, может быть, неделями голодали, выбирались из окружения, окровавленные и грязные, а Постников ел за обедом горячий борщ, спал под крышей, разувался, иногда даже раздевался. В кармане у него всегда был чистый платок. Мало того — под его письменным столом, который блистал безукоризненным порядком, с некоторых пор завелась собачонка Белка, то и дело ворчавшая оттуда.
"Ничего не поделаешь, — говорил он себе, — куда поставили, там и работаю… Так уж мне, видно, на роду написано".
Одно только его смущало — да и то лишь в присутствии рядовых солдат — его офицерское звание, то, что он был капитаном.
Постников не раз с жадным вниманием, втайне завидуя, слушал рассказы о геройских подвигах офицеров на переднем крае.
Случай, каких немало бывало на фронте, круто повернул его судьбу.
Во время нападения фашистов, проникших в глубь леса, в тыл полка, капитану довелось наблюдать поразительно мужественное поведение Васи Краюшкина, который один прикрыл отход товарищей и впоследствии пропал без вести. Эта ночь в лесу многое решила в жизни офицера, не бывавшего до тех пор в бою. Тем более, что потом вся его часть попала в окружение и Постникову пришлось собрать и принять под свое командование большую группу бойцов. И как бы яростно отрекаясь от всего мелкого и будничного, что он делал до той поры, Постников самозабвенно отдался боевым делам. Теперь никто не узнал бы в нем прежнего канцеляриста. И если верно, что храбрость человека тем больше, чем тщательнее он ее скрывает, то пример Постникова подтверждал это.
Вывести часть из окружения, да еще на немецкой земле, было трудной и сложной задачей: неясно было, где находились основные силы соединения.
Капитан назначил людей в разведку, раздобыл повозку для тяжелораненых, выделил арьергард, роздал бойцам последний запас патронов, гранат, сухарей, всем объяснил задачу.
Вновь созданная часть получила боевой приказ: пробиться любой ценой из окружения. Капитан решил двигаться в обход главных дорог и только ночью. Днем — маскироваться в лесах. Строгая дисциплина поддерживалась всеми: каждый понимал, что любая оплошность грозит гибелью.
На четвертую ночь, когда они добрались туда, где, по всем данным, рассчитывали найти советские части, их неожиданно встретил кинжальный огонь врага.
Их освещали ракетами, прожекторами. Солдаты, не выдержав неожиданного ураганного огня, бросились назад, в лесную чащу, из которой вышли. Сполохи ракет освещали на чуть припорошенной снегом пашне трупы солдат.
Вот тогда-то в капитане Постникове проснулся истинный воин.
Он собрал уцелевших солдат, разделил на несколько маленьких групп, способных незаметно просочиться через позиции противника, не вступая в открытый бой, назначил командиров. Однако просочиться незамеченными не удавалось, капитану и его людям пришлось прорываться с боем. Постникову удалось то, что казалось невозможным, — они прорвались…
Потом капитан Постников воевал уже строевым командиром до 9 мая сорок пятого года, когда война, начавшаяся для него по-настоящему лишь недавно, кончилась победой.
Ни одного выстрела. Спокойствие, мир. Эта тишина вдруг напомнила капитану его маленькую железнодорожную станцию, комариный звон телеграфных проводов.
Странные чувства испытывал капитан. Кончена война, кончилась фронтовая жизнь. Но Постников готов был утверждать, что в ней было что-то очень хорошее, что упоение боя, потрясшее душу Постникова до глубины, изменило его, подняло в собственных глазах. Теперь уж он ни за что не вернется к своей гражданской службе. Никогда!
Он словно обрел самого себя, обрел новое призвание. С боязнью думал о возвращении на маленькую станцию возле Оренбурга.
Он — солдат, капитан Советской Армии, командир батальона. Это, только это — его истинное назначение в жизни. Нашему государству нужна временная оккупационная армия, и он будет в этой армии, говорил он себе. Он выучит в совершенстве немецкий язык…
В один из первых дней мира перед ним неожиданно предстал пропавший без вести солдат Василий Краюшкин, тот, который своим подвигом так вдохновил капитана и сыграл, сам о том не зная, такую важную роль в его жизни.
В неожиданном для самого себя порыве капитан вытянулся и поднял руку к козырьку, четко, по-военному отдавая ему честь.
Но солдат стоял, не смея поднять глаза. Капитан заметил изможденное, пожелтевшее лицо, на котором первый пушок молодости сменился теперь жесткой, клочковатой бородкой… Краюшкин побывал в плену…
Капитан задумчиво перелистывал странички словаря; но вот он услышал резкий голос сержанта, рапортовавшего, что работницы собрались.
Теперь между Постниковым и просторным полем плотным рядом стояли, загораживая даль, немки. Они молча, внимательно глядели на него, и капитан быстро поднялся со стула.
Он знал до мельчайших подробностей все, что делалось во вверенной ему части. Повсюду царил мир и порядок. Но капитан вскоре пришел к выводу, который казался ему очевидным, как это часто бывает с неверными выводами: немцам нужно обеспечить руководство и хлеб и больше ничего — они народ дисциплинированный. Он был склонен думать, что если в Клиберсфельде они теперь распустили языки, то виной этому были не пережитки фашизма, которые, как микробы, гнездились в ослабевшем организме Германии, а одна особенность советских людей. "Да, да, — думал он, — когда дело касается свободы, наш брат непременно переборщит, даже по отношению ко вчерашнему врагу. Отходчив русский человек! Нянчится со вчерашним врагом, готов чуть ли не называть его "товарищем". Больно у него широкая душа…"
Он перебирал в памяти все деревенские происшествия последних дней, среди которых особенно запомнилась надпись на стене замка. Из-за нее, собственно, он и приехал: нужно было кое о чем напомнить жителям села.
Постников провел по обрезу словаря большем пальцем и откашлялся.
Бутнару незаметно подошел поближе, чтобы подсказать, если понадобится, какое-нибудь немецкое слово.
Но первые фразы, видимо заранее подготовленные, Постников произнес свободно, с тем удовольствием, которое испытывает каждый, кто пробует свои силы в иностранном языке.
— Вот что я хотел сказать вам, — начал он, старательно, по-школьному выговаривая слова. — Я шел сюда из деревни пешком и по пути любовался вашими зелеными полями, овощами, картофелем, всей окружающей благодатью. И я думал: да, в Германии наступил настоящий мир.
Капитан еще добавил, где правильно, а где неправильно произнося слова, что он слышал о недовольстве и кое-каких слухах, ходивших по деревне, и вспомнил один случай, который хотел бы рассказать.
Но дальше дело пошло хуже. Не помогли ни знания, приобретенные в школе, ни то, что он выучил на войне.
Но женщины, даже самые молодые, которые вначале что-то шептали друг дружке, поглядывая на военных, теперь внимательно слушали неуклюжую речь капитана, стараясь не упустить ни слова.
Запинаясь, обращаясь то и дело к словарю и к помощи Бутнару, который иногда переводил целые фразы, капитан рассказал собравшимся один из тысяч фронтовых эпизодов.
…Это случилось летом 1942 года. На левом берегу Дона лежал в окопах один из полков Красной Армии, на правом — укрепились немцы. Второй день фашистская авиация ожесточенно бомбила не только передний край, но и тылы полка и дивизии. Был уничтожен продовольственный склад, полевая хлебопекарня. Солдаты не получили в этот день ни хлеба, ни борща. И тут кто-то высмотрел невдалеке зеленую полоску картофельного поля. Днем нельзя было и голову высунуть из окопов — расстояние до вражеских позиций было небольшое, хорошо замаскированные фашистские снайперы били без промаху. Все же кое-кто из солдат побывал на картофельном поле и, набив карманы, возвратился в окопы.