Страница 12 из 48
Наевшись до отвала, Альбинас поблагодарил бабушку, поднялся из-за стола и отправился к реке. Он хотел побыть один. Река с тихим шелестом текла мимо, несла воды мимо высоких желтых круч, поросших зеленым кустарником, скрывалась за излучиной. В воздухе мелькали стрижи.
Альбинас упал ничком в высокую траву. Его подташнивало. Переел? Нет, не потому. Погожий день померк; Альбинас начал думать, не напрасно ли сюда приехал, не вернуться ли в колонию. Может быть, долго не думая, завтра, а то и сегодня вечером, когда поезд пойдет обратно…
Но в сумерках он не пошел на станцию; он остался у бабушки.
Ночью Альбинаса мучали тяжелые сны: ему снился суд. Зал битком набит. Среди множества лиц он заметил лица отца и матери. Отец сидел словно каменный, мать плакала, вытирая платком слезы. Прокурор выступал с обвинительной речью: они воровали, грабили ларьки… Он сидел на скамье подсудимых, не смея поднять глаз. Рядом с ним — Джонни и вся кодла. Джонни хихикал и вертел транзистор. Прокурор прервал свою речь и сердито прикрикнул: «Закрутите эту гнусную музыку! Тут вам не улица!» Джонни спрятал аппарат. Потом прокурор указал на Альбинаса и громко сказал: «Взгляните на этого юного преступника, хорошенько всмотритесь в его лицо, которое он теперь прячет. Неужто он не заслужил строжайшего наказания?» В зале раздались всхлипывания. Это плакала мать. Стояла страшная духота. Пот стекал по лицу Альбинаса, капал за шиворот. На дворе грохотал гром, сверкали молнии. Кто-то крикнул: «Надо закрыть окна!»
Альбинас проснулся. Лицо было мокрое от пота. За окном брезжил рассвет. Он вспомнил суд: все было так, как во сне, только у Джонни не было транзистора и он не хихикал, а хныкал и подло изворачивался, пытаясь свалить всю вину на него. Паршивец! Сволочь! Трус! Будто не он все время корчил героя? Альбинас задыхался от ненависти. До утра он метался в кровати. А когда он заснул, ему приснилась колония.
У бабушки Альбинас не собирался сидеть без дела; в колонии он привык работать, и теперь не хотел таскаться зря.
Неподалеку, в нескольких километрах, строили мост. Альбинаса сразу приняли на работу. Он просеивал гравий, мешал бетон, махал лопатой. Работы должно было хватить до осени. А что потом? Куда ему деваться, когда начнется новый учебный год и бабушка спросит, почему он не возвращается в школу? У моста никто не спрашивал, откуда он взялся: там работало много народу из дальних мест. И что странного, если ученик хочет подработать на каникулах?
С первой получки Альбинас купил себе туфли и рубашку, а остальные деньги отдал бабушке. Бабушка была довольна. Она хлопотала: мыла пол, чистила окна, оттирала кастрюли; она ждала дачников, они вскоре должны были прибыть из города. Надо было хорошо их встретить — как же, деньги платят, пусть останутся всем довольны.
И они приехали. Однажды вечером, вернувшись с работы, Альбинас увидел во дворе новый автомобиль кофейного цвета. Автомобиль сверкал на солнце никелем и лаком. Пожилой человек в клетчатом джемпере нес в комнату вещи. В зубах у него дымилась трубка. Красивая белокурая девочка в зеленых брючках помогала ему. Полная женщина умывалась под кленом.
Альбинас растерянно поздоровался с дачниками, почему-то чувствуя к ним неприязнь. Чего они сюда приехали? Какой леший их принес?
— Это мой внук, — с гордостью сказала бабушка. — Ученик. Отдыхает у меня.
Мужчина протянул Альбинасу руку.
— Очень приятно. Будем знакомы, молодой человек.
Девочка, улыбаясь, тоже протянула ему свою бледную ручку.
— Вирга.
— Альбинас… — буркнул он, пожимая ее тонкие пальцы, и замолчал.
Больше Альбинас не сказал ни слова. Он молча съел подогретый обед (аппетит после рабочего дня был просто зверский), накопал червяков и, взяв удочку, отправился к реке. Под вечер, на заходе солнца, рыба хорошо брала; в реке водились язь, плотва, окунь, а Альбинас умел удить: бабушка каждый день получала свежую рыбу. Но сегодня ему не везло. Рыба не брала, даже срывалась с крючка. Такой уж день попался… Бывают же дни, когда все валится из рук, и что бы ни делал — все плохо. Кажется, кто-то смеется над тобой и всеми твоими усилиями… Альбинас менял крючки и приманку, но рыба все равно не клевала. Он раздраженно жевал веточку ивы.
— Как ловится рыба?
Альбинас вздрогнул и обернулся: на откосе стояла девочка в зеленых брючках. Она улыбнулась ему.
— Плохо, — сказал Альбинас. — Сегодня клева нет. Такой уж день…
— А так ты много ловишь?
— Всякое бывает… — буркнул Альбинас.
Чего она пришла? Только мешает. Теперь-то уж точно ничего не поймать. Каюк.
Он неуклюже забрасывал удочку, пока наконец не запуталась леска. Напрасно старался он ее распутать. Девочка села на бережок и все выспрашивала: в каком городе он живет, в какой школе учится и так далее. Проклятое женское любопытство! Альбинас отвечал неохотно, отдельными словами. Зато она охотно говорила о себе. Выяснилось, что живет она в том же городе, что и он, и в этом году пойдет в десятый класс. Девочка рассказала все, словно у нее не было никаких секретов. Но Альбинас недоверчиво косился на нее.
— Почему ты такой неразговорчивый? — с упреком спросила она.
— Не знаю… Не люблю много говорить.
Девочку позвала ее мать. Пора ужинать. Она встала и ушла. Альбинас мрачно распутывал леску. Плечи ломило, горели руки. Ладони были в мозолях — натер черепок лопаты. Он весь день проработал на солнцепеке. Солнце сожгло спину; спина ныла.
Альбинас отшвырнул удочку, разделся и прыгнул с берега в реку, распугивая рыб и соловьев, которые уже начали петь в ивняке.
Альбинас держался в стороне от дачников. Особенно избегал он отца девочки, который донимал его вопросами, словно подозревал в чем-то. А однажды он стал рассказывать ему, как воришки украли колпаки с колес его машины, и «дворники» тоже. Альбинасу от таких разговоров становилось погано на душе (вдруг это они с Джонни?), и он еще упорнее избегал попадаться ему на глаза. Скорее бы они уехали! У Альбинаса не было ни малейшего желания раскрыть свою биографию. Пускай его оставят в покое. Он работает у моста, в ноте лица своего честно зарабатывает на хлеб — и знать ничего не хочет.
Девочкин отец предлагал ему попытать счастье со спиннингом (у него было целых два), но Альбинас отказался. Спасибо. Ловить спиннингом он не любит; с него хватит и удочки. Конечно, щуку ему не взять. Ну и что? Связка окуньков тоже не плохо.
Рыбу Альбинас теперь чаще всего отдавал девочке. Они все-таки подружились. Вирга была веселая, простодушная, и Альбинас понемногу разговорился. Ему даже приятно бывало, когда Вирга заговаривала с ним или приходила к реке, когда он сидел с удочкой или пас в оврагах бабушкину корову. Вирга призналась, что не умеет плавать (подумать только — не умеет плавать!), и Альбинас предложил ее научить, сам дивясь собственной смелости.
Вирга согласилась. Он показал ей, как надо держаться на воде, как дышать, чтобы не набрать в рот воды, какие движения делать руками и ногами. Наука плавания давалась ей с трудом. Она боялась воды, хоть в реке и не было глубоких мест. Страх сковывал ее движения, она захлебывалась. Альбинас подшучивал над ней, когда она испуганно била руками на мелководье. Как-то он решился ей помочь: обнял за талию и велел плыть медленно, неторопливо. Его рука обхватила ее гибкую талию, потом нечаянно соскользнула и прикоснулась к упругой груди. Альбинас вздрогнул, сердце отчаянно забилось; он тут же отдернул руку. Но Вирга уже плыла одна, все дальше отдалялась от берега. Она смеялась и ликовала, она наконец научилась плавать! И тогда с холма раздался строгий, властный голос:
— Вирга! Вирга! Скорее домой!
Это кричала ее мать. Она вечно все видела. Альбинас в смущении опустил глаза.
Вирга переоделась за кустами, выжала купальник и неохотно взобралась на холм. Но на холме она на мгновение остановилась и помахала ему платочком.