Страница 3 из 32
Живу между трех морей: на запад, север и восток — Гренландское, прибойные волны которого докатываются по фиорду до набережной Баренцбурга, и Северный Ледовитый океан, на юг — туманное Баренцево море.
Баренцево море, Баренцбург, остров Баренца — среди других островов архипелага… Недаром славят эти названия Виллема Баренца — голландского морехода. В XVI веке нидерландские купцы очень надеялись найти северный путь в Китай. И Баренц трижды пытался нащупать этот Северо-восточный проход. Именно во время третьей экспедиции, 17 июля 1596 года, увидел и описал он в судовом журнале землю, которую из-за острых вершин, торчавших над берегом, назвал Шпицбергеном.
Впрочем, есть сведения, что и викинги и русские поморы посещали эти берега куда раньше!
В Исландских хрониках есть коротенькая запись от 1194 года: «Открыли Свальбард». Фритьоф Нансен и другие норвежские ученые после длительных и тщательных изысканий пришли к выводу: этот «Свальбард», что в дословном переводе значит «Холодный берег», и есть Шпицберген. Норвежцы и сегодня называют архипелаг Свальбардом.
А русские называли его Грумантом. Нынче трудно установить, в какой именно год пристала к этим берегам первая поморская ладья, привезшая охотников на морского зверя. Передающиеся из поколения в поколение предания старинного поморского рода северных мореходов Старостиных утверждают, что на Грумант Старостины начали плавать задолго до того, как на островах Белого моря был построен знаменитый Соловецкий монастырь. А это значит, еще до 1435 года…
Первые люди на Шпицбергене — европейцы. «Местного населения» не было. Трудно также сказать сейчас, кто первый остался зимовать на архипелаге. Известен случай, когда высадились на берег с английской китобойной шхуны восемь матросов — пополнить запасы свежей оленины для экипажа. Поохотились и остались ночевать на берегу. А тут разразилась буря… Проснулись — корабля нет. Делать нечего — жить как-то нужно. Случилось это осенью 1630 года. Сезон кончался. Надежд на прибытие в скором времени другого корабля — никаких. Пришлось людям, которых постигло несчастье, устраиваться на зимовку. Отыскали они старый, тоже английскими китобоями построенный склад. Укрепили и утеплили как могли помещение, приволокли выброшенные морем на берег бревна, заготовили побольше оленины, моржового жира.
По-разному описывали эту историю в Англии, Голландии и других странах. Дельцы, заинтересованные в том, чтобы основать на Шпицбергене постоянные фактории, возили возвратившихся зимовщиков по корчмам и трактирам, заставляли их рассказывать о своих приключениях, поили любопытных, которые, разумеется, толпой окружали «чудом спасенных» китобоев. Однако добровольцев, согласных зимовать на островах, не нашлось…
В 1749 году корабль, который принадлежал фавориту императрицы Елизаветы Петровны графу Петру Шувалову, владевшему монополией на торговлю всем добываемым в северных водах России морским зверем, отплыл к Шпицбергену. На обратном пути судно попало в густой туман, заблудилось, и, когда туман рассеялся, русские зверобои увидели, что корабль их чуть не вплотную подошел к берегам острова Эдж. Перепугавшись, что они вот-вот могут сесть на подводные камни, рулевой повернул было в открытое море, но тут увидел: на одном из мысов острова поднимается в небо столб дыма. Решил подойти поближе. Рядом с костром воткнута в землю жердь, и на ней, на ветру, развевается оленья шкура. Вокруг костра прыгают и машут руками какие-то странные, одетые в меха фигуры. Оказалось, что это мезенские охотники: кормщик Алексей Химков со своим крестником Иваном и матрос Степан Шарапов. Прожили эти люди на Шпицбергене шесть лет и три месяца. Очутились они здесь не по своей воле: их ладья была затерта ледяными полями, пристали они к кромке сплошного льда. Четверо (с ними был еще матрос Федор Веригин, который умер на пятый год пребывания в ледовом плену от цинги) пошли к берегу на разведку. Может, дескать, придется зазимовать. Решили поискать подходящее место. Вернулись на следующий день — ни ледяного поля, ни ладьи…
Целых шесть лет всматривались они в морские дали — не покажется ли парус… И вот дождались! Рассказывали, что труднее всего приходилось зимой, во время долгой полярной ночи. Как и английские моряки, нашли они заброшенную хижину — верстах в двух от берега. Тут даже печь была, топилась по-черному. Уходя с ладьи, они прихватили с собой кое-какой припас, оружие, порох. Но этого не могло хватить надолго. Алексей Химков, старший здесь, распорядился заготовить мяса. Оленей на острове — множество. Непуганые. Настреляли, ободрали туши, закинули их на крышу своей избушки, чтобы труднее было добраться до запасов песцам и белым медведям. Мясо так замерзало, что отделить кусок можно было лишь топором. Жилище их заносило снегом. Наружу выбирались через дыру в крыше, дверь не открывалась. Однако, очутившись в беде, люди не пали духом, да и времени даром не теряли. На спасший их корабль они не только сами вошли — погрузили в его трюмы шестьдесят пудов оленьего жира, двести десять оленьих шкур, двести шкурок песца. Рассказ об их робинзонаде, записанный петербургским академиком Леруа, обошел весь цивилизованный мир.
Немало подвигов совершили на далеких северных островах люди из разных стран. Много всяких приключений, заканчивавшихся и счастливо, а порой и трагически, переживали они на Шпицбергене. Сколько раз морякам, приплывавшим летом в воды архипелага, приходилось взламывать в избушках двери, припертые изнутри кольями, и находить там лишь трупы оставшихся зимовать охотников. Цинга собирала свой урожай. От нее, а не от холода, гибли люди.
Много на Шпицбергене, особенно на западных его берегах, одиноких могил. А в местах, где люди селились чаще, — целые кладбища. Груды каменных глыб, покрытых белыми и бурыми пятнами лишайников, — памятники китобоям и морякам, которым не довелось вернуться к родным берегам. Одних похоронили товарищи, других взяло море. А над печальными этими холмиками — скалы и ледники, суровое безмолвие Севера. Не услышишь тут ни шелеста листвы, ни жужжания пчелы, не пролетит в небе ласточка. Лишь ветры гудят в расщелинах, лишь мерный прибой как бы отсчитывает секунды, напоминая о том, что время не остановилось, что оно идет, идет жизнь.
Да, неласково встречал Шпицберген людей, но они все-таки стремились сюда. После знаменитых плаваний Генри Гудзона в начале XVII века в северные моря неудержимо хлынули жадные к наживе китобои. Между ними часто вспыхивали драки, а то и настоящие побоища — не могли мирно поделить охотничьих угодий. Посему правительства Англии, Голландии, Дании слали к архипелагу военные корабли «для защиты своих подданных». Англичане утвердились на побережье от залива Хорнсунн до Ис-фьорда и далее до залива Магдалины, датчане и голландцы — на островах Датском и Амстердам, ганзейские купцы из Бремена и Гамбурга обосновались у Гамбергбукты. Русские поморы в эти свары не ввязывались — охотились у восточных берегов Шпицбергена, которые из-за ледяных полей и айсбергов были труднодоступными, и потому на них никто особенно не претендовал.
Насколько известно, дольше всех прожил в прошлом веке на Шпицбергене русский помор Иван Старостин, представитель рода Старостиных — известных морских охотников и кормчих, о котором я уже упоминал. Целых тридцать две зимы провел Иван Старостин на острове Западный Шпицберген. Сначала зимовал с перерывами, а последние пятнадцать лет жизни уже не возвращался на родину, круглый год занимался охотой. Каждую весну приплывали родственники, снабжали его продовольствием, припасами, забирали добычу, а Старостин все оставался в своем домике у берегов Ис-фьорда. Умер старый помор в 1826 году и похоронен был на одном из мысов.
Прибыв на Шпицберген, русские люди, да и не только русские, считали своим долгом поклониться могиле помора. Однако к концу прошлого века могила, на которой не было надписи, затерялась, и теперь уже никто точно не знает места, где покоится Старостин. По предложению известного шведского исследователя Севера Нильса Адольфа Эрика Норденшельда, который неоднократно проводил на Шпицбергене научные изыскания, а впоследствии впервые в истории человечества прошел на корабле Северо-восточным путем от Норвегии до Аляски, мыс, где был похоронен Иван Старостин, назван именем русского помора.