Страница 15 из 32
Какой он все-таки здоровенный, этот наш буксирчик, когда болтаешься рядом с его могучим бортом в алюминиевой скорлупке… Машет рукой бородач боцман, машут механики, кочегары, штурман. Черный борт все удаляется и удаляется. Мы весело бежим по зеленой воде, близятся скалы — розоватые и темные, близится каменистый берег, изгрызенный трещинами шхер.
Анатолий сбрасывает газ, глушит мотор, старается держаться на хребте полого вздымающейся, медленной волны. Она плавно выносит нас на береговой гравий и откатывается, обнажая крупные, с лошадиную голову, камни. Счастливо миновали их.
Выгружаем новую порцию ящиков, и Анатолий, захватив Глеба, пускается в последний рейс. Удаляется надежное постукивание мотора.
Каменное безмолвие. Только ритмичный плеск волны, только звонкие капли, падающие в воду с крутого, подмытого морем песчаного карниза. И крики чаек не поймешь откуда: то ли с гор, то ли с моря, а может быть, из шхер.
Оставшись в одиночестве на скалистом северном берегу, начинаешь слышать великое безмолвие, ощущать беспредельность мира.
Наконец к извечным шумам природы примешивается посторонний звук — тарахтение мотора. Короткими рывками, когда мотор взвывает, приближаются к берегу Анатолий с Сергеем. У них на буксире самый сложный груз — бочка с бензином. Бочка то выныривает, то почти целиком погружается в воду, и «Казанка», следуя ритму ее танца, то идет вперед, то натужно замирает на месте.
В небо взлетают зеленые ракеты. Шипят, падают и гаснут, оставляя дымовые хвосты. Это знак «Коммунару», дескать, все в порядке. «Коммунар» окутывается клубом пара. И лишь когда рассеивается пар, долетает до нас прощальный гудок корабля.
Вскоре буксир растворяется, исчезает за горизонтом.
Торчащие у берега скалы медленно скрываются под водой. Начался прилив. Море наступает на сушу.
Наша географическая широта — 79°40′. Десять с небольшим градусов до полюса. А солнце жарит — хоть загорай. Мы так и делаем, устраиваемся в затишке, за гранитными утесами, и нежимся на солнышке рядом с грудой мешков и ящиков. Похлебываем горячий чаек, только что заваренный Анатолием, и блаженствуем. Лень пошевелиться.
Славные ребята Сергей и Анатолий. Они коренные ленинградцы. С такими и на голых камнях уютно. Сергей уже не впервой на Шпицбергене, а до этого довольно долго работал на Кубе. Помимо геологии, интересуется птицами и всякой другой живностью. Рассказывает, как они с дружком везли с Кубы крокодила. Примчались в гаванский аэропорт в самую последнюю минуту — самолет на Москву вот-вот готов улететь. Все было бы в порядке, да больно неудобный у них багаж — три чемоданища и живой крокодил без всякой упаковки. Ни в ящике, ни в мешке, даже в бумагу не завернут. Один тащит пару чемоданов, другой чемодан и крокодила под мышкой. Хвост по земле волочится. Не совсем удобно — хищное пресмыкающееся. Ну, Сергей и сообразил, снял с приятеля галстук и перевязал крокодилью пасть. Так они и вбежали по трапу. За ними гонятся, кричат что-то, а они уже в самолете: некогда, мол, вылетаем. Уселись рядом, крокодила растянули на коленях, держат. Так и доставили в Москву. Московские таможенники долго этот живой груз рассматривали: все честь по чести, морда галстуком перевязана. Смотрели, смотрели, потом взвесили, записали вес, но за контрабанду не посчитали: в инструкциях, говорят, о крокодилах до двухметровой длины никаких указаний нету. Разрешили к ввозу.
Анатолий, как я уже писал, мастер на все руки. Именуется он по штатному расписанию «старшим механиком», а на деле прежде всего прекрасный повар. Видывал я умельцев, которые могут, как говорится, из топора суп сварить. А наш Анатолий любого за пояс заткнет. Кроме того, он превосходный радиоспец… Не только способен браво отстукивать морзянку и с первого писка соображать, что ему отвечают, но и большой мастер по части внутренней начинки всех этих приемопередающих устройств. Умеет он и заупрямившийся мотор при надобности разобрать, вытащив из кармана горсть всяких проволочек, винтов и гаек, перемонтировать какой-либо из его агрегатов, вновь собрать — и порядок, работает! Все это для Толи сущий пустяк. Короче говоря, радист, моторист, радиометрист, техник-геолог, повар, завхоз, хлебопек… А когда это нужно для геофизических исследований, еще и взрывник. Куда там до него пресловутым «швецам, жнецам и на дуде игрецам»! Он тоже старый шпицбергенец. А до этого где только не бывал, по какой тайге не хаживал с геологическими партиями. Дважды на дрейфующих станциях зимовал, на льдине. В последний раз чуть не до самого полюса добрался — их льдина всего восемнадцати километров до пупа земного не дошла — переменился ветер, и льды двинулись восточнее.
Не хвастая, скажу, что тоже доводилось в разных переделках бывать, так что вся наша троица — люди, как говорится, стреляные. Как-нибудь сумеем перебиться, хоть и на необитаемом острове.
Похлебываем ароматный чаек, растянулись в ложбинке. Уютно. Солнышко пригревает. Одно плохо: потянет ветерком — вроде ледяной воды за шиворот плеснули, невольно кутаешь шею шарфом.
Однако пора подниматься. Жить-то не здесь будем. Пора двигать дальше. Прилив скрыл все прибрежные камни и уже покушается на наш запас бензина.
Обвязав бочку веревками, выкатываем ее подальше от берега. Тут до нее не доберутся ни волны, ни прилив. Здесь и будет наш временный склад горючего. Бочка останется ждать нас. В лодку ее не закатишь, а буксировать на плаву по шхерам — опасаемся. Жаль мотора, да и на камнях можно пропороть. Первое время будем ходить сюда, чтобы пополнить запас бензина. А вот когда наполовину опорожним, тогда уж перетащим к месту постоянной прописки — в Бьёрнхамна, в Медвежью бухту, где. будет наша база.
Я немало поколесил по земле и давно уже понял, что и неодушевленные предметы, особенно те, от которых зависит успех или неудача путешествия, обладают собственным характером, причудами и привычками. Одни постоянно доброжелательны, хорошо относятся к человеку, а другие только и ждут, как бы подложить ему свинью. С иными можно сговориться, если действовать ласково и вежливо… Вот как Анатолий сейчас:
— Думаешь, что этот мешочек слишком тяжел? — Это он беседует с «Казанкой». — Не тяжелый, просто большой. Видишь? Неудобно? Ну мы сейчас вот этот ящичек подложим к тому борту. Порядок? А ты боялась… Переплывем за милую душу, переберемся. Что для нас какой-то проливчик?!
Лодчонка держится храбро. Интересно, что почувствует она, когда поверх груза взгромоздится наша троица?
Остров Датский отделен от Западного Шпицбергена проливом Сёргатет — что значит «Соленая улица». Пролив как пролив… Могло быть хуже, а могло бы и поуже… Одно счастье, что море спокойное, хоть затягивай осанну господу богу. Только морщинят водную гладь два встречных течения — одно из фиорда в море, другое с моря в фиорд.
— Я же говорил, что во время прилива он как часы работает. — Поглаживает Анатолий кожух мотора, словно перед ним живое существо. И мотор, чувствуя ласку, рокочет от гордости и удовлетворения, тянет ровно и сильно, старается, умница, спешит поскорее доставить нас в эту Медвежью бухту.
Целый час тарахтели, пока перебрались. «Казанка» круто поворачивает, и нас выносит на мелкий береговой гравий.
— Прямо в медвежье ушко въехали! — шутит Анатолий, заглушив мотор.
Ушко не ушко, но бухточка словно по заказу сделана. Какой бы крученый-перекрученый ветерок ни задувал, большая волна сюда не докатится. К западу — крутая гранитная гора, на вершине которой сейчас застряло облачко. Чуть подальше, в седловине, — ледник. На севере — фиорд, на юге — море, на востоке, за проливом, — остров Датский.
Стоим мы на уютном мыске, солнечно, тихо. На нашей карте точка эта обозначена — Тиролеркаммен. Может, что-то вроде «Тирольского приюта».
И точно, здесь есть домик. Деревянная избушка, посеревшая от времени, обитая облупившимся толем.
Значит, новый наш адрес звучит так: «Западный Шпицберген, Соленая улица, Медвежья бухта, «Тирольский приют». А что? Неплохо.