Страница 11 из 32
Так как я не большой спец и в спорте разбираюсь скверно, любой удар по мячу и сопровождающие его победные клики возбуждают во мне скорее улыбку, чем энтузиазм. Потому я ничего определенного об этом матче сказать не могу, тем паче — об уровне мастерства здешних футболистов. Бегали, пинали мяч, толкались, кое-кому удавалось ударить головой.
После матча и прогулки по поселку гости и хозяева усаживаются в столовой за общий стол, который давно уже накрыт.
Товарищеский матч, дружеская трапеза, шумные проводы… И снова ложится на Пирамиду солнечная ночная тишина. Завтра на работу. Одинокая лошадь тащит по пустой дороге воз, груженный бидонами. Они позванивают, копыта глухо постукивают, такие домашние, знакомые, привычные звуки… Засыпаю под них.
6
…И откуда они только берутся, эти тучи?!
Одного цвета с ненастьем, ползут и ползут с юга и запада. А что же северные ветры? Спят, поди, у полюса, и все. Нет, хоть бы один навстречу этому серому безобразию поднялся! Дунул, принес на денек вёдро. Впрочем, на денек маловато. Прояснится, начнет думать начальство, что можно, мол, завтра в полет, а к утру, глядишь, снова затянуло, снова серо, пасмурно, мглисто. Нет, на день мало. Так дело не пойдет!
Собрались наши спортсмены слетать из Баренцбурга в Ню-Олесунн, еще раз в футбол с норвежцами сразиться. И вот уже чуть не неделю ждут. К ночи, хотя какая уж тут ночь — часам к двадцати двум яснее ясного, голубизна, ни облачка. Задергиваем шторы, укладываемся с уверенностью, что завтра наверняка полетим. А утром не только вершины Алкхорнета (этого Старого Рога — горы, и впрямь напоминающей острый рог), но и того берега фиорда не видать. Исчез в тумане… Консул связывается по радио с Ню-Олесунном, с норвежской телеметрической станцией. Обе стороны выражают свое — сожаление, и на этом пока все кончается. А еще говорят: «Матч состоится при любой погоде». Распаковывая чемоданы, мы на чем свет стоит клянем Атлантику со всеми ее Гольфстримами. Ну просто издевается — к вечеру ясно, а что будет дальше, никому не известно.
Однако на этот раз отступила. Проснулся Северный Ледовитый, вздохнул раз-другой. И стало от его дыхания чисто, свежо, просторно. Ни тучки, ни облачка. Только в узких ущельях позастряли клочья тумана. Да и те ненадолго. Скоро без следа исчезнут. С бореем не поспоришь!
Теперь, хоть в подзорную трубу оглядывай, — небо как стеклышко. Лети куда угодно. Летчики ходят именинниками. Радуемся и мы. Засиделись. Геологам давно пора приступать, их и тут и там дела ждут. Ну и мне требуется поспеть всюду, куда отправятся геологи. Сегодня, к примеру, есть случай побывать с ними у берегов Бельсунна.
Летим?!
Те, от кого зависит разрешение на вылет, направление и очередность маршрутов, напустили на себя такую таинственность — не подступишься: физиономии озабоченные, серьезные, словно решает начальство мировые проблемы. Зато парни, которым предстоит вести вертолет, общительны, острят напропалую. Для них полет привычная и приятная прогулка, а они были ее лишены. Вот теперь и радуются. Всюду они одинаковы, эти крылатые труженики, где бы ни доводилось мне иметь с ними дело — немножко пижонят, свысока относятся к нам, «рожденным ползать», но неизменно дружественны, бескорыстны, влюблены в свое нелегкое дело, короче говоря — отличный народ!
Первый пилот нашего вертолета Федор Бурлев согнулся над картой. Ориентиры, пеленги, связь да мало ли что еще! В этих местах каждый маршрут словно в первый раз: так быстро все может перемениться. Изучает человек сегодняшнее положение.
Второй пилот Андрей Мышеловка не перестает балагурить, поддевает нас, разыгрывает и заразительно хохочет…
Мотор начинает покашливать, лопасти вздрагивают. Двинулись, закрутились. Все быстрее и быстрее, пока не слились в прозрачный круг. Стоит такой рев, что и самого себя не слышно.
И вверх! Земля проваливается. Вот уже вровень с нами вершины гор. Летим!
Впервые оглядываю Шпицберген с воздуха. Здесь, как и повсюду, вид у земли сверху куда более аккуратный, чем на самом деле. Она кажется прибранной, строже организованной. Даже камнепады, беспорядочно усеявшие подножия гор, производят впечатление специально уложенных украшений.
Баренцбург под нами. Делаем прощальный круг. Разбросанные по склону горы домики поселка выглядят отсюда такими миниатюрными, что хоть собирай их в лукошко. Трубы электростанции попыхивают дымком, у причала, прижавшись к нему бортом, стоит длинный изящный и тоже игрушечный кораблик. Даже он, угольщик, строен и красив сверху.
Бегут по прибрежной тундре жилки горных речек. Розово-мутные, извилистые, вбирающие на своем пути к морю множество ручейков-притоков, они как бы нарисованы на земле. Да и сама тундра отсюда ровнее, чище, светлее.
Вертолет входит в вираж. Чуть не ложимся на бок. Под иллюминаторами — фиорд. Резко, будто циркулем, очерчены границы между его водами и водой впадающих в него речек. Муть большими полукружьями отмечает их устья. Границы резкие, никакого перехода от этой мути к прозрачно-зеленоватой морской воде нету.
Спускаемся на ровную площадку, странным образом похожую на пустынную лунную равнину. Оставляем тут двух попутчиков. Полетим обратно — подберем. Грибники. Уверяют, что здесь, на склонах гор, уйма грибов. Ну что же, счастливой охоты!
Тарахтим дальше. Летим невысоко, над краем ледника.
Красивы ледники с моря — глаз не оторвешь. Но сверху!.. Фантастично. На чистейшем льду играет отблеск солнца, словно хочет оно высветить все его грани, впадины, трещинки — полюбуйтесь, мол, на эту сказочную красоту. Все сияет, сверкает, горит, будто сама толща льдов излучает мощный, спокойный свет. И этот восходящий к небу могучий голубой луч вроде бы беззвучно играет величественную фугу. Аккорды ее мелодии рождают сгустки звуков — голубые странствующие айсберги.
На одном таком осколке вечных ледников внизу под нами отдыхает морской заяц, или лахтак, как называют их на Севере. Не подумайте только, что раз заяц, то, значит, мелкий зверек. В отличие от своего сухопутного тезки лахтак вымахивает метров до двух в длину и набирает вес под три сотни килограммов. Вот вам и зайчик!
Нежится темношкурый лахтак на голубом льду. Ничего не скажешь, прекрасное себе ложе отыскал — теплое, мягкое, надежное. А впрочем, зайцу действительно уютно — слой подкожного жира превращает холодную алмазно-твердую льдину в теплую и мягкую постель. А тут еще солнышко пригревает. Покачивается на волнах, несет тебя куда-то хрустальная колыбелька. Чем плохо!.. Мы опускаемся ниже, пролетаем над самым лежебокой, но он только лениво приподнимает голову, оглядывает огромную ревущую стрекозу и снова спокойненько укладывается на лед. Это оранжевое тарахтящее существо нисколько не интересует и не пугает его. Как прилетело, так и улетит.
Миновали мыс Лине, на котором расположена норвежская радиостанция. Это главная станция связи между Шпицбергеном и Норвегией.
И снова внизу бегущие к морю речки, озера в горных долинах, морские берега.
Под нами залив Бельсунн.
Пологие, не иссеченные фиордами и шхерами, ровные берега. Пустынно. И море абсолютно пустое. Ни кораблей, ни морского зверя. Только ленивые волны до самого горизонта…
Знаменитый Бельсунн — прошлое Шпицбергена.
Когда англичанин Генри Гудзон в 1608 году вернулся из арктического похода, он поведал всей Европе, что, воспользовавшись благоприятным ветром и свободным от льдов морем, сумел достичь на своем корабле 80°32′ северной широты. По тем временам это было рекордное плавание. Так далеко на север не проникал еще ни один европейский капитан. Генри Гудзон прошел возле западного побережья Шпицбергена и обогнул архипелаг с севера.
Хотя официальное открытие островов состоялось лет за десять до похода Гудзона — первым нанес их на карту Виллем Баренц. Европа только со слов Гудзона узнала, что возле далекого северного архипелага на необозримых морских лугах пасутся бессчетные стада китов.