Верпентальён

Силучи верил, что бывают особенные типы магии. Разительно отличаемые от той, которой владеют прайдовские чародеи. Магия удачи, неудачи. Магия предметов, знаний, которые возникают в нужный момент. Слов, глаз, звуков и движений.

… магия стечения обстоятельств.

– Эй, старик!..

… что это, как не оно?..

Отец рассказывал, что бывают люди, увидеть которых можно только что зная, что они где-то рядом.

– Классный костюм! Эй!..

Друзья говорили, что встречаются такие, кто словом может уверять о непроходимом безумии, и все вокруг им будут верить.

– … эй! Куда это ты?!

– А ну стоять!

Свирепый сказал, что бывают люди, изначально созданные для войны. Такие просто так сильнее всех остальных.

– Беги-беги, старик!! На долго тебя не хватит!

Силучи знал, что бывают места, созданные для смерти. Особенные места, самопроизвольные. Такие нельзя отметить на карте, потому что они не ограничиваются точкой в пространстве. Они, как пески Аддана – затяжной эффект, в своём безумии возникающий то там, то тут, пустотной плешью расползаясь, и расталкивая всё живое от того, что должно быть мертво.

Силучи бежал по пустой серой улице, с которой словно вытянули все тёплые оттенки. Над которой, словно бы, нависла серая туча.  Они бежали вслед за ним. Ругались и выкрикивали, приказывали ему остановиться. А он бежал так быстро, как и подумать не мог что умел. Силучи надеялся добежать до конца. До конца этого места, но оно не заканчивалось. Оно жадно его преследовало, растягиваясь всё дальше.

Он обернулся посмотреть, догоняют ли они его?

Догоняли. Не так быстро, как им хотелось бы. Это было видно по их сморщенным, ненавидящим лицам. В этот короткий миг, в который Силучи на них взглянул, они ему показались даже не похожими на людей. Это испугало его ещё сильнее, и возможно, он сделал рывок. Быть может от этого, в пространстве перед ним вырос дом. Старик врезался в него, ударился плечом и обернулся, вдавливаясь спиной и ладонями в заколоченное, пустое жилище, немного похожее на то, что оставил им Филип.

Он хотел убежать, двинуться, но не мог решиться, в какую сторону?..

Тогда-то, Силучи, наверное, и понял, что самый главный его враг, преследующий его всю жизнь – это нерешительность. Он мог предупредить отца, он его и предупреждал, но… Не достаточно настойчиво. Не слишком решительно, словно бы чего-то боясь. Не нужно было бояться. Нельзя было. Много кого из своих друзей он мог бы спасти, решительно настояв на своём. Много кого не было бы, при падении Артирия. Ну а сейчас, нерешительность пришла и за ним. А ведь Сая точно бы знала куда бежать…

Сейчас, глядя на парочку что за ним гналась, Силучи для себя вдруг обнаружил, что оба они – стоят на месте. Просто посреди дороги. Там, где одна улица тупиком вбивалась в другую. Один из них, выставил перед другим руку, как словно бы останавливая его, и оба они пристально смотрели чуть выше Силучи. Испуганные глаза старика тоже поднялись вверх, и там, у козырька старой халупки над собой, он увидел ножки.

Две свисающие маленькие ножки, плотно затянутые в белые ленты, какими воины в Артирии часто обматывались под доспехи. Они покачивались, при делах тому яростному хрусту, который услышал Силучи как только на них взглянул. Кто бы это ни был, он кушал, и был полностью этим увлечён. Это подтверждала тонкая, тянущаяся янтарная нить, не обрывающаяся от самого козырька до земли.

Его преследователи, пригнувшись пятились назад. Силучи много раз делал так же как они, натыкаясь в лесу на дикого зверя. Казалось, эти двое полностью о нём позабыли, а глаза их, что смотрели в то же место, осторожно что-то выжидали.

И вот тут, ножки перестали ёрзать.

– Чьо. – сердито-непонимающе донеслось оттуда. Сразу стало очевидно, что это девочка.

– Чьо это вы смотрите сабаки. – маленькая, маленькая девочка.

Секунда осознания созрела в понимание, и говор её изменился.

– … вы сдохните.

Нет, она сказала не эти слова. Что-то про вафли, и то что она их не отдаст, но в груди её эти слова прогудели именно соответствующим смыслом.

Силучи видел много детей. Очень много, ведь в Артирии, он жил неподалёку от детского приюта. Он часто проходил мимо него, когда шел к своему приятелю, семья которого плотно занималась специями. Силучи помогал перебирать, расфасовывать. Туда приходили многие люди, постарше, помладше, дети тоже были.

Платили там очень хорошо, поэтому часто там были очереди приютских детей. Но никогда он не слышал, что бы голос ребёнка был настолько решительно опасным.  И это откликнулось в лицах парочки, застывшей на дороге.

Они не знали, что делать. Так же, как и Силучи только что.

В их физиономиях читалось что они хотят убежать, но не знали куда. Разве ребёнок может производить такой эффект на взрослых?.. Вместе со всем этим, тёплые цвета вновь наполнили всё вокруг. Где-то накатилось постукивание копыт по каменой дороге, а вот и первые редкие прохожие, без особой заботы выходящие прямо из уголков обозримой картины мира.

– Я не отдам вам вафли!! – вскочила, и разразилась девочка.

Вслед за этим, за секунду до того, как двое на дороге бросились назад, в плечо одному из них легонько вбилась стрела. Она вошла в его тело, но тот, казалось, почти даже не почувствовал этого.

– Ой блин! – растеряно выкрикнула девочка, очевидно чего-то не ожидая, и явно накладывая новую стрелу, рявком прокомментировала это:

– Я промазала!..

Когда Силучи выбежал из под козырька, на ходу он обернулся.

Всё что он увидел, это глаза. Они резко перевелись на него, ещё даже быстрее чем он успел посмотреть. Они были огромными, прямо под цвет той части неба, которую ещё не затянули грозовые тучи. Они сливались с голубым фоном, потому сложно было рассмотреть черты её лица, но волосы этой девочки, немного спадающие на её лик, были под цвет варёного сгущённого молока.

– Чьо. А ты чьо смотришь?!

Негодование от чужих глаз злило её. Её тельце взвилось, когда она сказала ему, но когда Силучи обернулся что бы ускориться, он услышал: – А чьо это там у тебя?

Силучи бежал по улице, примерно так же быстро, как и от тех двоих. Прохожие пропускали его, оборачиваясь в след. Силучи не знал, преследуют ли его, это было невозможно определить. Он не чувствовал на себе чьих-то глаз, но он точно знал, что следовало бежать.

Когда он остановился, увидев где-то там вдали Саю, которая подметала место перед их временным жилищем, он сразу потеряно взглянул на руки. Лепёшка печенья. Он выронил её, когда бежал?.. Это немного удручило его. Ведь Сая бы обрадовалась. Она каждый раз радуется.

Но когда Силучи прошел половину пути до дома, там, впереди на крыше, он увидел… точно такую же девочку.

Она сидела свесив ножки с козырька, и смешно подтягивала их каждый раз, как кусала большущую лепёху печенья… точно такую-же, как была и у него.

Эта лепёшка была для неё слишком большой, и создавалось впечатление, что рот девочки растягивался сверх возможной ширины, в тщетных попытках зачем-то откусить как можно более значимый кусок.

Силучи проходил мимо неё, и они смотрели друг на друга. Странное ощущение. Она всепоглощённо грызла лепёху, а две точки её глаз неотрывно преследовали его, создавая стойкое ощущение, будто бы следующим, после печенья, вполне себе может оказаться и он.

Вот это глазищи.

Где-то в далёком небе блеснула молния, и кувалда грома шарахнула по небосводу, разливая раскатистый бабах по земле. Силучи не испугался. В Артирии часто шли дожди, и он с детства привык к грозам, так что он даже не вздрогнул.

Но вот девочка, от которой его глаза уже почти отлипли – исчезла. Стоило блеснуть молнии, как она тут же подняла милое личико к небесам, а когда ударил гром, так показалось что он и вовсе переключил реальность, в ту, в которой она была где-нибудь не здесь.

Когда Силучи подходил к дому, дождь лился уже во всю силу. Но этого было недостаточно что бы заставить его бежать. По его ногам разливалась жидкая вата усталости, ему и идти то было сложно. Но когда в дождь из дома вышла Сая, растягивая над собой старую шкуру хищного плакстонского зайца, которая лежала у кровати, Силучи ускорился ей на встречу.