Лия

-- Ну, и что таково? -- спросил вдруг проснувшийся Струнка.

-- Не спится, -- ответил Борисов.

-- Я понимаю, -- сказал Струнка. -- От них мы никогда не можем избавляться; надо прямо сжигать весь дом.

Борисов ничего не ответил. Струнка поворочался на скамейке, и скоро в темноте раздалось его легкое похрапывание. Борисов вытянул ноги, положил голову на сложенный руки и стал дремать. Совершенная тьма окружала его. За окном поднялась снова непогода, гудел ветер, и в стекла ударял мокрый снег. Борисов дремал и в полудреме ему представлялась Лия с бледным лицом и прекрасными глазами. Он слушал её прерывающийся голос, любовался ею и жалел ее. Потом ему слышались отдаленные звуки выстрелов, трескотня пулемета, жалобные крики Струнки: "Вот у меня четыре сына, и всех их взяли. Двое, может быть, живы, а один убит наверное". -- "Кончится война, и будет общий мир, все будут братья и все будут счастливы", -- говорил кому-то Борисов и проснулся.

Тьма поредела, и бледные сумерки пробивались сквозь маленькие окна. Струнка поднялся и тер руками заспанное лицо.

-- И вы тут и спали? -- спросил он Борисова.

-- Да, здесь отлично, -- ответил Борисов, с трудом поднимая отяжелевшую голову и выпрямляясь на стуле. -- Где бы ополоснуть лицо? -- спросил он.

-- Сейчас! -- Струнка засуетился. -- Идите, пожалуйста, сюда.

Борисов прошел за ним в сени и над грязной лоханкой стал умываться из ковша, в который Струнка зачерпнул воды. Он освежил лицо, вытерся носовым платком и вернулся в комнату.

-- А где ваша дочь?

-- Ну, она себе спит... Молодая, -- ответил Струнка.

Лицо его осветилось улыбкой.

-- Вы бы ее все-таки отослали к матери, -- сказал Борисов.

Струнка только поднял плечи.

-- Что я сделаю? Я ей говорю, а она свое: "я от тебя не уеду". Ну, потом мы с нею вернемся вместе. Как только Мойше куда-нибудь пошлют, так мы и уйдем.

-- Ну, -- сказал Борисов, закуривая папиросу. -- Теперь, может быть, вы мне укажете дорогу?

-- Ну, и пожалуйста, с полным удовольствием, -- сказал Струнка. -- Может быть, вы хотите выпить чаю?

-- Нет, -- ответил Борисов, -- Надо торопиться, я должен был быть там вчера вечером. Пойдемте, если вам не трудно.

-- Почему трудно... Сделайте ваше одолжение.

Он тотчас стал надевать пальто. Борисов надел шинель, опоясался и, осторожно положив на стол два рубля, сказал Струнке:

-- Ну, я готов, пойдемте.

Он подошел к двери, сунул в нее голову и нежным, ласковым голосом сказал:

-- Лия, я пойду проводить господина офицера; ты запри дверь; через два-три часа я буду дома; ты приготовь что-нибудь кушать... У тебя есть гроши?

-- Двадцать копеек, -- ответила Лия. -- Ты иди, я все сделаю.

-- Ну, ну, благослови тебя Бог! -- сказал Струнка и обратился к Борисову: -- Пойдемте.

Борисов громко сказал;

-- До свидания, Лия.

И вышел следом за Стрункой.

IV.

Круглое лицо денщика Сурова расплылось в сплошную улыбку, когда он увидел Борисова.

-- Ваше благородие! объявились! -- воскликнул он, забывая отдать даже честь, -- а мы уже думали, что вы немцев сустретили! Совсем я душою упал. Говорят, они здесь плутают.

Борисов дружески улыбнулся.

-- Поживем еще, Суров!.. Заблудился я, -- сказал он. -- Ну, а где наше жилье?

-- Тут, пожалуйте. И очень даже хорошо устроились.

Денщик побежал вперед и провел Борисова в занятое для него и младшего офицера помещение. В теплом каземате для него и Крякина была отведена большая, светлая комната. Справа и слева у стен стояли койки; впереди под окошком большой сосновый стол, два стула и два табурета составляли меблировку. Крякин, одетый в боевое снаряжение, собирался выйти, когда увидел Борисова и вскрикнул от радости:

-- Очень приятно, что вы вернулись. Мы думали, что вы к немцам попали, -- повторил он слова денщика и крепко пожал руку Борисова.

Борисов повторил, что он заблудился.

-- Ну, а здесь не произошло ничего особенного? -- спросил он.

-- Ничего, решительно. Устроились великолепно. Кроме нас, здесь отличный народ собрался. Артиллеристы, кавалерия, казаки. Будем жить припеваючи. Офицерское собрание; всего вдоволь.

Крякин широко улыбнулся; он считался весельчаком и скучал без общества.

-- Вы куда собрались? -- спросил его Борисов.

-- Проверить посты и заглянуть в роту.

-- Отлично... А я пойду к нашему батальонному.

-- А оттуда идите в офицерское собрание, там позавтракаем.

-- Суров, приготовишь мне постель. Не спал всю ночь, -- сказал Борисов и вышел следом за Крякиным.

Они вышли на тесную площадку, и Крякин объяснил дорогу.

-- Пойдете все прямо, мимо батарей, а потом направо; там увидите беленький домик. В нем канцелярия и там же живет наш Иван Сергеевич. Он вам объяснит, где собрание. Ну я пошел.

Крякин оставил Борисова, и тот пошел по указанному направлению.

Мухин сидел в канцелярии и сосал толстую папиросу. Красное, круглое лицо его оживилось, едва он увидел Борисова, и, кивая круглой, коротко-остриженной головою, он сказал сиплым голосом:

-- Вернулись, батенька... Неужто столько времени зуб пломбировали?

-- Никак нет, -- ответил Борисов. -- Сбился с дороги и блуждал.

-- Как это блуждали? Садитесь, батенька, и расскажите.

Борисов пожал руку Мухина, сел и коротко рассказал происшествие ночи.

-- И отлично могли к этим немцам в лапы попасть, -- сказал, дымя папиросою, Мухин. -- В плен бы они вас не взяли, потому что сами они, как крысы, в западне, а пакость бы с вами сделали: глаза, что ли, выкололи бы, уши отрезали, все могли.

Борисов даже вздрогнул.

-- А как это на дороге жид очутился? -- спросил Мухин.

-- Возвращался от сына, -- ответил Борисов, -- сын его -- солдат. Сейчас в каком-то форту. К нему и ходил.

-- От сына?.. -- Мухин покачал головой. -- Все они тут между фортов по дорогам шныряют, кто от сына, кто от племянника. Подозрительный народ.

-- Что вы говорите, Иван Сергеевич, -- с укором произнес Борисов. -- Ведь, они здешние жители; поневоле ходить приходится.

-- Ну, да... поневоле. Не верю я им. -- Мухин сердито шевельнул усами, скрутил новую папиросу и, уже улыбаясь, сказал: -- А этих немцев, которые здесь заблудились, что ни день, наши приводят по два, по четыре, а намедни -- шесть зараз. Нахалы, а как захватят -- трусливее зайцев. Сейчас начинают прощенья просить. Им там наговорили, что мы мучаем пленных, а как только его покормят, сунут в рот папиросы, так он своих ругать начинает. Подлый народ.

-- Опасности пока нет? -- спросил Борисов.

-- Шут их знает... Сейчас притихли, но, кажись, готовят нападение. Посылали разведчиков. Говорят, тащат тяжёлые орудия. Ну, значит, как по-писанному: сперва ураганный огонь на добрые сутки, а там атака. Ну, да мы их тут встретим! Видали форт?

-- Нет, я только пришел...

-- Здоровая штучка, скажу вам. Бетон да железо. Батареи на славу. Ну, и народ есть. Пусть сунутся! -- капитан засмеялся и встал, подтягивая широкий ремень на своем животе.

-- Вот что, -- сказал он, -- пойдемте-ка в собрание завтракать.

В собрании было шумно и весело, словно не накануне боя, а во время маневров. Большая, светлая комната, с отдельными столиками вдоль стен и большим, длинным столом посредине комнаты, была полна офицерами. Борисов быстро познакомился со всеми. Крякин вернулся из роты, сел за столик вместе с Борисовым, потребовал отбивную котлету и стал жадно есть, говоря:

-- Все обстоит благополучно. Сейчас пришли разведчики и рассказывают, что появился конный отряд. От нас послали сотню казаков. Интересно, какие новости они привезут.

-- Непременно к вечеру будет пальба, -- сказал артиллерист с длинным носом и седыми усами.