Страница 4 из 12
Лицо Сурова осветилось лукавой усмешкой.
-- Черносотенец?..
-- Почти...
-- Как ты?..
Кротов отрицательно покачал головой и сказал:
-- Я не мог уклониться от выборов и подал за октябриста, но в душе я -- кадет!
Суров весело и громко рассмеялся.
-- Черт возьми, совсем красный.
-- Смейся, -- сказал Кротов, -- и любовно прибавил:
-- Тебе, кажется, все еще 20 лет!..
-- С хвостиком...
Кротов снова обнял его.
-- Так не спорь с ним...
-- Что я дурак, что ли? Спорят только до 23 лет, да и то по глупости.
VI
Они вошли в уютную столовую.
Пухлов сидел уже на обычном месте и при входе незнакомого человека устремил на него свои круглые глаза. Маня толкнула брата и что-то шепнула матери.
Жена Кротова приветливо улыбнулась Сурову, которого подводил к ней муж, а потом дружески протянула ему руку и сказала:
-- Милости просим! Это наша Маня, это Петя. Оба большие уже. Этой весной кончают. А это -- наш старый знакомый -- и она назвала Пухлова.
Пухлов колыхнул ее грузным телом и протянул Сурову мягкую с короткими пальцами руку.
-- Совсем в наши Палестины или проездом изволите быть? -- сипло проговорил он.
-- Не знаю еще, -- ответил Суров, дружески пожимая руки Пете и Мане.
Потом он сел, и Кротова тотчас подвинула ему стакан чая.
-- Ведь это товарищ мой... по гимназии, -- радостно стал объяснять Кротов, -- двадцать три года не видались!..
-- А-а! -- протянул Пухлов, оглядывая Сурова. Жена Кротова тоже смотрела на него и, сравнивая с мужем, удивлялась.
-- Кажется, ровесники -- и какая разница!
У этого движенья быстрые, глаза и смеются и загораются, фигура словно у молодого, а муж -- как водевильный отец: приличная полнота, приличная плешь, солидная дряблость. Вероятно, и беспечный. Что ему?..
-- Вы, наверное, холостой? -- спросила она.
Суров вопросительно взглянул на нее.
-- Из чего вы заключили? Совершенно напротив. И женат был, и овдоветь успел.
-- А детей нет?
По лицу Сурова скользнула легкая тень.
-- И дети есть: двое. Совсем, как ваши: сын и дочь. Вас Маней зовут? -- обратился он к девушке.
Маня вспыхнула и кивнула.
-- А мою Маруськой.
Ему сразу понравились и жена и дети Кротова. Девушка и юноша с смелыми открытыми лицами, на которых ясно отражалось каждое их душевное движение; милая барыня с полным, несколько расплывающимся лицом, с добрыми серыми глазами, с плавными уверенными движениями и ласковым голосом.
Суров оглядел и уютную столовую и сервировку стола и понял всю несложную психологию мягкого и добродушного Кротова, который тем временем говорил, обращаясь то к Пухлову, то к жене и детям.
-- 23 года, как расстались, а как дружились и все тридцать! Одно время мы с ним неразлучны были. Помнишь, в шестом классе? Веселое время было! Помнишь, как мы фейерверк устраивали? А чтенья наши, библиотека? -- и, оживленный воспоминаниями лучших дней своей жизни, он рассказывал эпизоды их гимназической дружбы.
-- Дети и жена слушали его с видимым удовольствием; Суров несколько раз громко смеялся, а Пухлов становился все сумрачнее. Ему казалось, что, благодаря появлению этого гостя, он совсем отодвинут на задний план.
Он воспользовался перерывом в рассказах Кротова и, устремив на Сурова круглые глаза, спросил:
-- Что же, служить изволите или капитал имеете?
-- Капиталист, -- ответил Суров: -- руки и голова.
Пухлов снисходительна улыбнулся.
-- Служите, значит, по какой части изволите?
-- Такой же врач, как и я, -- ответил за Сурова Кротов, -- хочет вот по земству служить.
-- Где изволили раньше служить? -- спросил Пухлов, с наивной манерой провинциала, стремясь удовлетворить свое любопытство.
-- В Гдовском земстве, -- ответил опять за Сурова Кротов, -- а теперь на юг хочет.
-- А! -- сказал Пухлов, уже равнодушно оглядывая Сурова, и обратился к Кротову:
-- Что же, сыграем!
-- Тебе все равно? -- спросил Кротов у Сурова.
-- Сделай одолжение!
Маня достала доску с фигурами и, передав их отцу, села опять к столу.
В этот вечер ни она, ни Петя не ушли после чая в свои комнаты. Новый знакомый показался им очень занимательным и притом во всех его рассказах слышалось что-то недоговоренное, заманчиво таинственное.
Жена Кротова сразу разговорилась с ним дружески. Она передавала ему эпизоды их прежней жизни, женитьбу, мытарства, смерть детей и сама расспрашивала его о жене и детях и о его прежней жизни. Суров охотно отвечал. Маня и Петя принимали участие в этой беседе. Слушать рассказы Сурова было очень интересно.
Где он ни побывал только: и юг, и север, и Западный край, и Урал и Сибирь, и Кавказ, и Крым. Везде был. В рассказах его проявлялось столько различных знаний, остроумия и живости, что Петя и Маня слушали его, как зачарованные, а Кротов отрывался от игры и возвращался к ней только после нетерпеливого окрика Пухлова:
-- Что же вы? Ваш ход!
-- И где вы только не были, -- с улыбкой заметила жена Кротова, -- прямо Одиссей! Ну, а где вас застал конец 1905-го года?
-- В Сибири, по всем городам по очереди. В Красноярске был, а потом в Новороссийск попал! -- он замолчал, как бы вспоминая те дни, и потом тихо сказал: -- да, свет блеснул так ярко, что на время всех ослепило... а надо было зрячими быть... и момент упустили... -- он не окончил и торопливо стал допивать чай.
-- Власть упустили, -- насмешливо отозвался Пухлов, -- конвент, директория и всякое такое! Там -- гражданин; у нас -- товарищ. Хе, хе, хе!
Кротов просительно взглянул на Сурова. Тот едва заметно повел плечом и чуть усмехнулся.
Партия окончилась. Пухлов стал расставлять фигуры для новой игры, и не без внутреннего удовольствия заговорил докторальным тоном:
-- Иначе не могло и быть! Есть кучка недовольных, смутьянов, на придачу жиды -- и только! Наш уклад покоится на твердых устоях народного сознания, на старых традициях, в жертву которым еще задолго до нас принес свою жизнь Иван Сусанин! И никакие "товарищи" не пошатнут их. Да-с! Вот, если вы изволите следить за третьей Думой...
Кротов чувствовал себя неловко. Маня и Петя горячими глазами впились в худощавое лицо Сурова, который только улыбался концами губ.
-- Все входит в свое русло. Дума идет навстречу правительству, правительство... -- Пухлов поднял палец, украшенный толстым перстнем... Суров обратился к нему и сказал:
-- Глеб Степанович уже сделал ход. Ваша очередь.
Пухлов словно поперхнулся и вытаращил глаза, потом с тяжелым сопеньем вздохнул и, не окончив фразы, угрюмо обратился к шахматной доске.
Время шло; вечерний чай сменился ужином и в начале первого часа Пухлов поднялся и стал прощаться. Кротов вышел, по обычаю, проводить его в переднюю. Пухлов, сопя, тыча ноги в галоши и обертывая толстую шею длинным гарусным шарфом, вполголоса говорил ему:
-- Ну, знаете, не поздравляю вас с таким приятелем! Что-то очень припахивает "товарищем"; его, наверное, ни в одном земстве и года не держали. Сплавляйте-ка его поскорее.
Кротов добродушно пожал плечами.
-- А Бог с ним! Он у меня гость на время.
-- И на время не советую. Теперь за этим следят, -- и, шаркая галошами, он прошел в холодные сени.
Маня с вспыхнувшим лицом воскликнула:
-- Но почему вы ему ничего не ответили? -- и глядела на Сурова с укором.
Петя заступился:
-- Алексей Викторович отлично его оборвал. Чего тебе еще?
Суров сказал:
-- Для чего я вступил бы с ним в спор?
-- Ради выяснения истины, для зашиты своих убеждений! -- пылко ответила Маня.
-- Ой, как громко! Словно на сцене! Ну, чего же ради я сцепился бы с этим ихтиозавром? Он не спорил бы, а ругался. Убеждать его ни в чем не надо, потому что раз он увидит, что у него ничего не отнимут и он может спокойно произрастать, -- он будет доволен всяким порядком. Ну, его! -- Суров качнул головою.