Имбанутый. Том 4

Глава 20 Внезапная голова

— Я не советую этого делать, — спокойно сказал Ваулур. — Подумай сам. Если в анклаве узнают, что ты делаешь с инициированными высшими.

Я улыбнулся, многообещающе перекидывая нож из руки в руку:

— Тогда скажи, кто и зачем вас прислал? Кто хочет меня убить?

— Я не могу ничего рассказать. Ты не знаешь, как устроены наши законы. Мы не боимся боли и смерти. Но если я проболтаюсь, то меня накажут вечным погребением. Это-то ты понимаешь, что такое?

— О! То есть я тоже могу тебя закопать?

— Разумеется.

Встряла Катя:

— Блефует. Видно же. Выберется, как только мы уйдем. Да и магией сможет пользоваться. Нужен настоящий саркофаг. С магическими нейтрализаторами, которые нужно постоянно перезаряжать. Они не могут работать вечно. Значит, в анклаве есть специальные погребальни.

Леголас кивнул:

— И тюремщики, что охраняют их. Вампирская тюрьма страшна. Не хотел бы, чтобы меня закопали на пару сотен лет.

Ваулур еле заметно улыбнулся:

— Если бы только закопали. Чтобы провинившийся не впадал в сон, его каждый день… бодряд. У вампиров есть на это средства.

Катя, раскрасневшаяся, как сочинский таксист-армянин, сделала очередной вывод:

— Помнишь, Трайл, как тебя поймали Астария и Дриайя? Когда мы шли через подземный переход к особняку в Гашарте.

— Ага. Все тело раскалывалось и ослабло.

Астария нагло смотрела на меня и лыбилась, Дриайя делала вид, что рассказ Аши о грибах намного интереснее вампирских пыток.

— Мы называем это пыльцой, — усмехнулся Ваулур. — Многие пытаются приобщиться к нашей силе, но единственное, что они смогли — выдавить из зубов вамисов яд и использовать против нас. Но ты права, мы тоже умеем пользоваться пыльцой, чтобы не дать вампирам впасть в анабиоз и заставить страдать сотни и даже тысячи лет. Говорят, что у анклава есть и такие. Теперь ты понимаешь почему я ничего не скажу? Я лучше перетерплю все, что ты мне придумаешь, чем тысячу лет буду сходить с ума в стальном гробу.

— В стальном? — удивился Гурон. — Можете плавить сталь?

Ваулур не обратил на гнома внимания, чем заслужил его недовольное сопение.

Блин, а ведь аргумент. Я бы на его месте тоже держал рот на замке. Я решил спросить последний раз:

— Ты вообще ничего не можешь рассказать?

— Ну почему же. Тебя ждет смерть. Долгая и мучительная. И ты сам идешь в ее объятия…

Я закатил глаза:

— В ее объятия, блять. Так, ладно. Кто ему отрежет голову?

— Я! Я! — обрадовалась Катя и взяла у меня клинок.

Гурон заерзал:

— А ты уверен, хозяин? Как-то это жестоко, молотом мне по голове. Может и правда лучше сжечь? Меньше волокиты.

— Э, не. А вдруг он что-то интересное расскажет?

Ваулур стал еще белее:

— Ты не…

Я махнул рукой, подавая сигнал Кати рубить. Просвистел ветер и клинок плотно засел посередине вампирской шеи. Брызнула кровь. Ваулур раскрыл глаза от ужаса.

— Хм… — оценил я старания Кати.

— Хм… — согласился Леголас. — Между позвонками не попала, госпожа Катарсия.

— Ц.

— Мамочки, — вжалась в плечо Гурона Дриайя. — Опять кровь. Как же я от нее устала-а-а-а!

Под ор Ваулура Катя затараторила, выпиливая позвонок:

— Я вообще-то не ловчая. Я аристократка. Да не кричи ты. Сам же сказал, что не больно.

Я пожал плечами, отвернувшись от малоприятного зрелища:

— Ну ты сама изъявила желание. Я хотел Ашу попросить.

— Не.

Мы отправились в путь. К нашей пати присоединилась говорящая голова. Мы засунули ее в сколоченный деревянный ящик и не давали регенерировать, постоянно обрубая «лишние» части.

— Просто убейте меня, — ныл Ваулур.

Я посмотрел на Катарсию:

— Не понимаю, как он может разговаривать.

— Предполагаю, что у него в горле выросли часть легкого, гортань, грудина, пищевод. Все органы речи.

— Все равно не понимаю. Там же все сложно. Нервы-хуевры, мясо-хуясо. Нельзя просто взять и разговаривать отрубленной головой.

— Ты же видишь, что можно.

— Нет, нельзя. Отказываюсь в это верить.

— Неверие в реальность — плохой признак, — с любопытством посмотрела на меня Катя.

— Э-э-э, не смотри на меня так. Я не твой подопытный кизрум.

— Мяугкх! — возмутился котоящер на моем плече.

Я задумался. Итак, к вечеру мы дойдем до пустыни, а там целая неделя очень утомительного путешествия. Эх, жалко, что только я могу превращаться в летучих мышей. Ну ничего… не так уж я и тороплюсь. Особенно в одиночку.

Астария подошла к Йолопуки, тащившему закрытый ящик с головой:

— И почему эта вампирская собачонка не может использовать заклинания? Низшие заклятья вообще можно использовать мысленными указами.

После того, как мы отрубили голову вампиру, я отключился от него. Сопротивляться башка не стала, как и использовать заклинания.

— А смысл? — пожал я плечами. — Будет рыпаться, мы и голову сожжем.

Я подошел ближе и пнул ящик:

— Правильно я говорю?

— М-м-м-м!

— Не понял?

— М-м-м-м!

Я открыл крышку.

— Твою мать, кто ему кляп в рот засунул⁈ А я-то думал, че он такой тихий!

Все заозирались. Разоблачить виновника оказалось просто:

— Аша!

— А?

— Зачем?

— Чтобы ничего не говорил.

— Тебе-то он чем мешал? Пуки, а ты почему молчал?

— Йолопуки ничего не видел, — нагло соврал тролль и заулыбался.

Я приоткрыл деревянную крышку пошире, вытащил утрамбованную тряпицу изо рта. Голова раскашлялась, противно сокращаясь кусками мяса в том месте, где должны быть плечи.

— Вы безумцы… Кха-кха!

Я почесал макушку:

— Где-то я уже это слышал. Слушай, мы почти дошли до пустыни. И я уже придумал два способа развязать тебе язык. Первый. В песке выкопаю глубокую яму и выброшу голову туда. Как тебе?

— Я восстановлюсь, — сурово посмотрела на меня башка. — Медленно, но верно, я выберусь из-под толщи. И ты станешь моим самым страшным врагом.

— Хм, ладно, аргумент. А если я все наше путешествие буду держать тебя на раскаленном солнышке? Оно на нас влияет очень хуево.

Вампир поморщился от нового слова, но вопросов не задавал. Похоже он знает обо мне больше, чем я думаю.

Вскоре солнце ушло в закат, и ветер с пустыни чуть меньше жег наши лица. Мы впервые ступили на золотой песок. Но даже через обувь, я чувствовал, как он горяч.

Леголас нахмурился: