Страница 6 из 18
– Шаоха, – прозвучал шепот.
Женщина-смерть.
И она вспомнила.
Демона на дороге. Кожу цвета океанской синевы. Поцелуй.
Мысли Миуко вернулись к тому моменту, когда наступил недобрый час, – к ощущению, как будто ее раскололи пополам, как будто в нее что-то проникло. Было ли это оно?
Метка?
Проклятие?
Лайдо попятился, сжимая в руках молельные четки.
– Демон!
Кто? Она?
Как он узнал? Из-за пятна? Голубой отметины? Но ведь он считался священным цветом, разве нет? Божественным?
Мысли разбегались, кувыркаясь в голове подобно гальке в реке. Ее второй, наименее предпочтительный из всех мрачных жрецов оказался прав. Миуко действительно нужно было вздремнуть. Всего лишь немного поспать, и тогда она вновь почувствует себя собой…
Лайдо попятился от нее, изобразив пальцами предупреждающий знак.
– Убирайся! Тебе нельзя здесь находиться!
Разум Миуко наконец-то догнал движения тела. Лайдо кричал на нее. Не только кричал, но и схватил брошенную кем-то метлу. Он неуклюже мчался на нее, как днем ранее она бежала на детей.
– Зло! – проревел он.
Миуко бросилась бежать, и крики Лайдо преследовали ее до передней части храма, где она, проскочив под воротами, споткнулась о нищего, закутанного в конскую попону, возле одной из колонн.
Миуко вскрикнула. Нищий хрюкнул.
Но она не остановилась. Побежала к постоялому двору, перескакивая через шипастую семенную шелуху и гравийные камни, которые едва ли ощущала под ногами из-за своей паники. И хотя Миуко не осмеливалась оглянуться, она знала, что, бросив взгляд за спину, увидит мертвые саженцы и пучки травы, сморщившиеся под ее ногами.
– Ягра!
5
Хороший сон
Когда Миуко примчалась в постоялый двор, вся в слезах и перепачканная грязью, отец не стал задавать ей вопросов. Воркуя на манер голубей и обеспокоенных родителей, он отбросил свою трость и притянул дочь в объятия в палисаднике среди камелий.
– Моя бедная дочь, – пробормотал отец в запутанные волосы Миуко. – Пожалуйста, прости меня. Я бы и сам отправился тебя искать, но доро… а затем еще… – Он замешкался, словно не знал, как продолжить.
Будучи в этот момент в весьма рассеянном состоянии, Миуко ничего не заметила. Если бы доро ягра, который, судя по всему, представился ее отцу и остальным жителям деревни просто как доро, остановился бы в трактире, отец не посмел бы его прогнать. В конце концов, Рохиро был человеком из служилого сословия, и его призвание было служить. Отказать такому гостю, как Омайзи Рухай, оказалось бы не проще, чем летать по ветру подобно облачному духу.
То, что отец просил других разыскать ее, что он находился в безопасности, что был счастлив видеть ее – этого было более чем достаточно для Миуко.
– Вы – мой единственный отец, – произнесла она. – Все уже давно прощено.
Нежно улыбнувшись, он выпустил дочь из объятий.
– Ну и ночка у тебя, должно быть, выдалась! Что стряслось, моя милая?
Миуко приоткрыла рот, чтобы ответить на вопрос, но, к своему удивлению, обнаружила, что впервые в жизни ей нечего сказать. Пережив за прошедшие двенадцать часов столкновения с демонами, детьми и одним мрачным жрецом, у Миуко не осталось ни сил на объяснения, ни малейшего понятия, с чего начать рассказ.
– Простите, что заставила вас волноваться, отец, – прошептала Миуко.
– Мы оба взволнованы после минувшей ночи, кажется. Мы можем обменяться историями, когда ты отдохнешь. – И подобрав трость, Рохиро жестом указал ей на задний двор трактира, где располагались кедровые ванны. – Позволь мне нагреть тебе ванну. Ты ела? Пока будешь мыться, я могу приготовить что-нибудь. Как насчет…
Несмотря на изнеможение, Миуко осторожно ступала на цыпочках по мху на тропе, что делало ее неровную походку еще более неуклюжей.
Отец приостановился.
– Ты ранена?
– Не совсем, – честно призналась Миуко, потому что отек, кажется, спадал, а боль поутихла.
Рохиро усмехнулся и протянул ей руку.
– Какая из нас прекрасная пара! Си пайша, си чирей [12].
Как отец и дочь.
Он помог Миуко подняться на портик ванны, под которой развел огонь, и начал рассказывать о доро и разводившем шелкопряда фермере, которые после рассвета вместе отбыли в столицу.
Миуко слушала отца вполуха, уставившись на свои грязные башмаки. Ягра, так Лайдо прозвал ее. Шаоха.
Миуко не была демоном, в этом она не сомневалась. Будь она демоном, чувствовала бы себя как-то иначе, как при болях в животе или во время скачки на лошади. Однако с тех пор как она проснулась на берегу реки этим утром, Миуко изменений в себе не ощущала: она по-прежнему была слишком громкой, излишне нетерпеливой, словно ей нигде не находилось места, кроме отцовского трактира.
Но голубое пятно…
Возможно, оно и не являлось меткой демона, а всего лишь божественным знаком. Ведь индиго, в конце концов, был цветом Амьюнаса [13], Декабрьского Бога и первого из всех Лунных Богов, возникшего из первозданных вод, благодаря которым было создано все сущее и к которым все, в конечном итоге, возвратилось. Цвет жизни и смерти, цвет божественности и загадочности. Может, существо на дороге было вовсе не демоном, а посланником, отправленным Амьюнаса с какой-то целью, непостижимой для немощного человеческого разума Миуко.
Послышался плеск воды, наполняющей ванну, а затем раздалось негромкое клацанье деревянных сандалий, которые поставили на каменные плиты.
Но Лайдо знал, кем она была – шаоха – и не сомневался в ее демонической сущности. Более того, она даже не могла отрицать ту злобу, исходящую от существа на Старой Дороге, тот зловещий холод.
Если ее действительно настигло проклятие, она должна была немедленно от него избавиться. Достаточно прошептать несколько заклинаний, поджечь травы, возможно, вымочить их, словно грязную тряпку, в благословенной воде, и тогда она освободится от демона. Вновь станет Миуко, дочерью Отори, девушкой, на долю которой не выпало приключений.
Как ни странно, но эта мысль не принесла облегчения.
– Залезай, когда вода достаточно нагреется. Поговорим после. Я должен многое тебе рассказать, – сказал отец и поцеловал ее после в макушку. Он скривился, вытирая рот. – Тьфу. Грязнуля.
– Ха! – с присущей ей наглостью выкрикнула Миуко вслед отцу, пока он, прихрамывая, направлялся в сторону кухни. – Теперь я хоть смогу отпугивать поклонников, даже не открывая рта!
Отец, отмахнувшись от нее, пробормотал что-то невнятное, но она его не расслышала.
Оставшись в одиночестве, Миуко села на пол и скрестила ноги, чтобы получше рассмотреть ступню. Проклятие все еще находилось там, среди грязи и ссадин. Теперь, когда у нее появилось время на изучения метки, Миуко обнаружила, что она напоминала поцелуй.
Зевнув, она опустилась на истертые половицы и принялась ждать, пока нагреется вода. Она расскажет отцу о проклятии сразу же, как только вымоется и переоденется. Это не займет много времени, и не случится ничего плохого, если она сохранит эту тайну еще на полчаса.
Миуко не помнила, как закрылись ее глаза, и не успела она опомниться, как сон настиг ее столь же стремительно, как и доро на своем скакуне. Сон, однако, не принес ей покоя: в голове кишели образы жрецов, факелы, песнопения, маслянистое пятно паники и что-то еще, чему она не могла дать определения, но ощущала под веками и под кожей, – нечто холодное и убийственное.
Миуко присела, почувствовав в воздухе запах дыма, слишком плотного и зловонного, чтобы исходить от маленького пламени под ванной.
Горело нечто другое, нечто большое, нечто, что находилось поблизости.
12
Поскольку «пайша» и «чирей» на аваранском наречии являются гендерно-нейтральными терминами, эта фраза также может означать «как мать и дочь», но об этом значении Миуко пыталась не думать.
13
Дословно «все непознаваемое, образующее духов». Самый могущественный и таинственный из всех Лунных Богов. Тело Амьюнаса состоит из первозданных вод, из которых они впервые появились, а лица такие же безупречные и белые, как сама луна.