Сказки под ивами

Барсук, слишком слабый для того, чтобы предпринимать какие-то активные действия, просто-напросто позволил поднять себя над головами наступавших, словно полковое знамя. Когда стало ясно, что на такой высоте ему мало что угрожает, Барсуку даже понравилась вся эта затея.

Тоуд одним из первых достиг передовой шеренги неприятеля, получил едва ли не наибольшее количество оскорбительных выкриков в свой адрес, равно как и изрядное число весьма чувствительных ударов. Азартный по натуре, Тоуд знал, что нужно использовать любой шанс добиться своей цели или, на худой конец, размяться и развлечься. Говорить так говорить, драться так драться, и он стал прокладывать себе путь вперед, орудуя любезно предоставленной ему одним из горожан садовой мотыгой.

О ходе этого исторического сражения осталось не так много свидетельств, да и те изрядно расходятся друг с другом. Достоверно известно лишь, что в конце концов Тоуд был отправлен в нокаут, получив от одного из судейских егерей сильнейший удар по голове. Но случилось это уже тогда, когда ничто не могло остановить наступавших. Смяв оборону противника, они бросились вверх по склону Латберийского холма.

Большую часть битвы Тоуд пролежал в полубессознательном состоянии в вересковых зарослях, едва отдавая себе отчет в том, что происходит вокруг него.

Он не видел, как полиция, перестроившись у моста, бросилась в погоню за нарушителями, решив непременно взять реванш за поражение в первой стычке. Не видел он и того, как с вершины холма стали спускаться наперерез горожанам спрятавшиеся в засаде работники и егеря усадьбы судьи, который благоразумно не стал выставлять все свои силы у моста.

Опьяненные первым успехом, оставшиеся без командира восставшие беззаботно бежали к вершине холма, где и попали в хитро подстроенную судьей ловушку, были избиты, остановлены и обращены в бегство.

Ни о чем этом Тоуд еще не знал, когда, придя в сознание, попытался выбраться из вереска и осмотреться. Когда ему это наконец удалось — несмотря на болевшую и кружившуюся голову, — он понял, что сражение можно считать проигранным, и со стоном вновь повалился в вересковый куст.

— Теперь меня точно арестуют, — сказал он себе. — Арестуют и на веки вечные посадят в городскую тюрьму, из которой мне уже никогда не выбраться!

Лежа на спине и глядя в небо, Тоуд чувствовал себя очень странно. Голова сильно болела, но это нисколько не занимало его. Ныло все тело, но и это было не важно. Более всего волновал тот факт, что, пожалуй, не было во всей его жизни дня, когда ему удалось бы сделать что-то столь же значительное и достойное похвалы, как сегодня.

Столько народу слушало его; столькие последовали за ним. А ведь в его арсенале было только слово, его собственное красноречие и гордость.

Некоторое время Тоуд пролежал, размышляя о собственной значимости, и пролежал бы так до тех пор, пока констебли не наткнулись бы на него, если бы не душераздирающий стон, раздавшийся где-то неподалеку.

Вновь заставив себя привстать, Тоуд увидел то, что вынудило его забыть о собственной боли и оторваться от честолюбивых размышлений. Стонал, оказывается, бедный Крот, голову которого украшала наспех сооруженная повязка. Его поддерживал Племянник, сам получивший несколько основательно кровоточащих ссадин. Чуть поодаль внук Барсука деловито накладывал повязку на лапу деда.

— Тоуд, помоги Кроту, — буркнул Внук, увидев вылезшего из кустов «предводителя восстания».

— Крот, дружище, — обратился Тоуд к Кроту, опускаясь рядом с ним на колени.

Услышав знакомый голос, Крот открыл глаза и спросил:

— Мы потерпели поражение? Скажи честно.

— Пожалуй, я не стал бы утверждать, что мы одержали победу, — негромко сказал Тоуд, глядя, как демонстранты бредут к мосту, где, вполне вероятно, им предстояло быть арестованными.

— Значит, мы не обрели свободы, о которой ты говорил, — прошептал Крот. — И не дошли до свободной страны…

— Свобода? — переспросил Тоуд. — Справедливость? Ну да, я говорил что-то такое, но… но ведь я…

В голове Тоуда снова что-то завертелось, замелькало, затрепетало. Он попытался привстать. Боль, словно только и ждавшая подходящего момента, мигом залила все его тело. К этому добавилось странное ощущение сдавленности в груди и стесненности в горле. Обнаружив это, Тоуд не на шутку испугался. Не меньше напугало его и зрелище, открывшееся перед ним: отступающие вниз по склону латберийцы и прислужники судьи, стоящие на вершине холма, — шесть егерей, несколько констеблей и большая компания конюхов. Во главе этого отряда выступал комиссар полиции.

— Крот, — обратился к другу Тоуд, — дашь мне ненадолго свою дубинку?

Озадаченный Крот даже не сразу ответил.

— Да, конечно. Бери ее, Тоуд. Только скажи…

Взяв в руки оружие, Тоуд улыбнулся изумленно глядевшему на него племяннику Крота. Улыбнулся так, как никогда еще мистер Тоуд из Тоуд-Холла не улыбался никому, — печально, открыто и словно извиняясь за что-то.

Встав на ноги и расправив плечи, Тоуд заявил:

— Знаешь, что я тебе скажу, друг мой Крот? Это несправедливо!

— Что несправедливо? — простонал удивленный Крот.

— Это! — воскликнул Тоуд, обводя лапой пейзаж проигранной битвы. — Вот это — несправедливо! Свободу обрести можно и нужно, как можно и нужно добраться до страны свободы. Уверен, будь Рэтти с нами, он бы так просто не сдался. Мы должны сражаться дальше!

Тоуду довелось произнести много речей за его жизнь. Но никогда еще слова его не были столь просты, призывы — столь внятны, а стремления — откровенны, как в тот миг, когда он обращался к Кроту на поле боя.

— Но как же… Тоуд! — встревожился Крот. — Ты куда? Нет, нет, нельзя… не вздумай… Да подожди же ты меня!

Какими же маленькими, слабыми и уязвимыми казались эти двое, поддерживающие друг друга на пути к стране свободы. Они ковыляли вперед, не оглядываясь, и не видели, как вновь загорелись надеждой глаза Племянника, как восхищение захлестнуло Мастера Тоуда, как одобрительно кивнул Барсук своему внуку, поняв, что Тоуд из Тоуд-Холла изменился окончательно и бесповоротно.

— Нельзя бросать их! — воскликнул Племянник.

— Ни в коем случае, — согласился Мастер Тоуд. — Слушай, у меня есть идея. Если у тебя хватит сил, подними меня на плечи, и я попробую обратиться за поддержкой, потому что один — сам понимаешь…

Племянник мгновенно понял, чего от него хотят, и опустился на землю, чтобы дать Мастеру Тоуду возможность вскарабкаться ему на плечи. С трудом, при активной помощи внука Барсука ему все же удалось подняться на ноги.

— Эй, вы! — крикнул Мастер Тоуд.

— Громче! — прохрипел Племянник.

— Слушайте все!

— Еще громче! — совсем задыхаясь, произнес Племянник, которому Мастер Тоуд казался с каждой секундой тяжелее и тяжелее.

Тогда Тоуд-младший издал какой-то дикий вопль, привлекший внимание всех, кто находился на склоне холма. Указав лапой в сторону Крота и Тоуда, он закричал:

— Смотрите! Это мистер Тоуд! И он не побежден! А с ним — мистер Крот, тоже не побежденный! Поворачивайте и идите за ними! Помогите им в борьбе против несправедливых землевладельцев, против…

Бедный Племянник не смог больше держать на себе такую тяжесть и, покачнувшись сначала в одну сторону, а затем в другую, рухнул как подкошенный в поросшую вереском торфяную яму.

Речь осталась недосказанной, но и того, что Мастер Тоуд успел произнести, оказалось достаточно. Те, кто находился неподалеку, увидели Крота с Toyдом, и по Латберийским угодьям прокатился рокот: «Борьба не окончена! Сражение не проиграно! Вон они — мистер Тоуд и мистер Крот, они снова идут вперед, снова наступают!»

Это зрелище произвело на латберийцев невероятное впечатление. Во-первых, их герой, их предводитель не считал себя побежденным, а во-вторых, если даже его столь слабый, весь израненный соратник — Крот — следовал за ним, то они, сильные, решительные мужчины, были просто обязаны оказать ему помощь.