Князь Барбашин 3

Как оказалось, бог принёс непонятную посудину, по виду похожую на шебеку, но с интересным парусным вооружением. Шарль Шакорнак не любил мусульман, но знал, что их шебеки довольно вёрткие посудины. Будь всё иначе, он предпочёл бы отойти к отряду, но встреченное судно явно сильно пострадало от шторма и представляло собой довольно лакомую добычу. Так что он решился...

Правду говорят: лучшее время переходить залив - с мая по сентябрь. В это время погода самая стабильная. А потом начинается полоса зимних штормов, когда пересекать залив идут или безумцы, или те, кому и без этого грозит смерть.

Обойдя Бретань, Святая эскадра вошла в Бискай в первых числах осени. Если бы пунктом назначения не был бы порт Бильбао, то Андрей, много слышавший о заливе от яхтсменов, но никогда тут не бывавший, предпочёл бы пойти прямой дорогой: Брест - Ла-Коруна. Но обстоятельства вынудили идти древним торговым путём, по которому ходили ещё галеры Древнего Рима: вдоль побережья. Но держась подальше от берега. Хорошо хоть волны в заливе двигались преимущественно с севера на юг и именно в таком направлении всегда было легче пересекать Бискай. Но ветра, формирующиеся в зонах перепадов низкого и высокого давления, в любое время суток были способны менять погоду за считанные минуты. Не избежали этого и посольские корабли, на хорошем ходу влетев в многодневный шторм. А по окончании оного обнаружилось, что одна из шхун пропала во время борьбы со стихией.

Поскольку всем командирам был заранее выдан маршрут и точки рандеву с наиболее точными портоланами, то искать пропавшего товарища русские не стали, взяв курс на юг. Ибо точкой рандеву был обозначен баскский берег Испании.

На рассвете после шторма корабли попали в полосу лёгкого тумана, который ограничивал видимость двумя-тремя милями, и на кораблях усилили наблюдение. Всё же французский берег был отсюда недалёк.

К обеду туман опал и корабли шли в бейдевинде при северо-западном ветре. Неожиданно до вахтенных начал доносится какой-то далёкий гул, который очень напоминал отдалённый шум прибоя. Но берег с кораблей был даже не виден, так что это было что-то явно иное. Неожиданно опытный и побывавший не в одном деле командир "Св. Евстафия" нахмурился и повернулся в сторону шезлонгов, где по-обычаю восседали князь и граф.

- Похоже, это пушки, адмирал, - уверенно сказал он. Впрочем, Андрей и сам был того же мнения.

- И кто же это сражается в этих водах? - задумчиво обратился он к графу.

- Либо наши корабли зажали кого-то из французов, либо французы берут на абордаж кого-то из наших купцов, - пожал тот плечами.

- Что же, я думаю, нам стоит сходить и посмотреть, кто это хулиганит на заднем дворе испанского короля, - уверенно произнёс князь, поднимаясь из шезлонга. - Отсигнальте на "Софрония" и "Евсхимона" чтобы выдвинулись вперёд и перекладывайте руль, капитан. И готовьте корабли к бою.

- Есть, адмирал! - чётко ответил командир и поспешил заняться делами.

Следующие полтора часа корабли выжимали из ветра всё, что можно, несясь в сторону всё более усиливающейся канонады. И раз бой ещё не был окончен, то либо купец был дьявольски удачен, либо там и впрямь шло сражение боевых кораблей.

Ещё через полчаса клубы порохового дыма выдали место разыгравшейся драмы. Подкорректировав курс, шхуны пошли на сближение. И каково же было удивление всех на палубе, когда наблюдатель с марса прокричал, что опознал в одном из сражающихся потеряшку "Св. Савву". Андрей, облокотившись о планширь, в нетерпении кусал губы. Светить подзорные трубы ему пока что не хотелось, так что в походе морякам приходилось как раньше довольствоваться своими глазами. Хотя для вперёдсмотрящих трубы всё же оставили, велев не сильно ими светить перед гостями.

На сражающихся кораблях приближающиеся шхуны заметили не сразу, а когда заметили, ситуация резко поменялась. Для французов, разумеется. Спускать им такое Андрей явно не собирался. Повинуясь команде "Св. Софроний" и "Св. Евсхимон" бросились в погоню за уже улепётывающей на всех парусах каравеллой.

А далеко в стороне на палубе своей каравеллы с тревогой прислушивался к далёким залпам Бернар де Бьевиль. Наконец, решив, что бой идёт слишком долго, он решил оставить трофей и поспешить на помощь товарищу. Однако не успел он пройти и несколько миль, как не поверил своим глазам, увидев спешащую к нему каравеллу Шакорнака, которую преследовали два корабля. Проклиная тупоголового Шарля, который ввязался в драку с превосходящими силами, он велел готовить свой корабль к бою. Два на два - это вам не два на одного, так что мы ещё посмотрим, кто тут смеет нападать на французских моряков, мирно проходящих мимо с призами.

То, что враг открыл огонь с куда более дальней дистанции и его ядра, что самое важное, долетели до цели, заставило Бернара недовольно поморщиться. Эти неизвестные сумели поставить на свои лоханки орудия помощнее, чем были на его кораблях, а это был довольно неприятный сюрприз. Впрочем, чем больше пушка, тем дольше её заряжать, так что у французов есть время сойтись на абордаж. Он дал команду идти на сближение и с удивлением увидал, что Шарль вовсе не спешит сократить дистанцию. Да что, чёрт возьми, тут происходит?!

Ответ на этот возглас дал, как ни прискорбно, враг. Пушки его стрелявшего борта, вопреки всем расчётам, жахнули вновь. И на этот раз каравелла де Бьевиля затряслась от попаданий.

Онемевший от изумления француз лишь спустя время смог дать команду отвернуть, намереваясь описать широкий круг и приблизиться к неизвестному с наветренной стороны. Однако тот легко перекинул свои странные паруса через корпус и вновь забрав ими ветер галсом бакштаг помчался вперёд, держа каравеллу на прицеле у ещё не стрелявшего борта. При этом ход его был явно больше, чем у французского корабля, что наводило на не очень хорошие мысли.

Повернув через фордевинд, де Бьевиль оборвал свой же манёвр и постарался вновь сблизиться с вражеским кораблём, поняв, что старый добрый абордаж его главное оружие в этом бою. Однако противник жахнул ядрами и вновь переложил паруса, меняя галс. Лёгкость манёвра и слаженность команды при работе со снастями вызвали у француза лёгкую зависть. Пожалуй, такой кораблик стоил потраченных на него усилий и потерь, ведь при его скорости и манёвренности от де Бьевиля уже не уйдёт ни один приз.

Ядра упали в воду перед носом каравеллы, но сюрпризы на этом не кончились. Повернув к французу другим бортом, чужой корабль вновь окутался облачками выстрелов. А поскольку расстояние между ними сократилось до смешного, то именно этот залп и был наиболее страшен. Ибо враг стрелял не по корпусу, а по снастям, причём чем-то другим, а не ядрами или картечью. На палубу, одним за другим падали превращённые в кровавую кашу люди, а следом раздался страшный треск, и грот-мачта каравеллы со всего маха рухнула за борт, изрядно затормозив и накренив корабль.

Французы изготовились к отражению атаки, однако враг просто проскользил мимо и ушёл на поворот. Закончив который, он вновь сблизился с каравеллой и обстрелял её. На этот раз это была точно картечь, и она собрала обильную жатву среди французских моряков. А враг вновь ушёл на разворот.

Сообразив, что их просто расстреливают, как куропаток, моряки рванули прятаться в трюм и за палубные строения. Вот только и противник, словно зная наперёд, в очередной раз стрелял вновь ядрами, отчего корпус каравеллы дрожал и разлетался в щепы, которые ранили людей не хуже свинца.

И тут де Бьевиль понял простую истину: враг не собирался захватывать призы, враг собирался утопить их как котят, после чего может и подберёт выживших, но, учитывая, что плавать умеют далеко не все моряки, скорее всего просто бросит их на произвол судьбы.

Однако госпожа Удача всё же решила смилостивиться над своим протеже и вражеский корабль сойдясь с каравеллой в очередной раз уже не разразился залпами, а с него прокричали команду на немецком, который кое-кто из моряков понимал, чтобы команда спускала шлюпки и покинула корабль. Им гарантировалась жизнь, но не свобода. Де Бьевиль даже не успел задуматься над странностью фразы, как его моряки уже бросились выполнять сказанное. И спустя каких-то полчаса всех их по одному стали принимать на борт корабля-победителя, сразу же загоняя в душный трюм. На палубе оставили лишь де Бьевиля и его штурмана.