Страница 13 из 23
– Я твоя подружка! Хочешь?
– Хочу ли я? Боги! Да я все спрашиваю себя, не сон ли это!
– А может быть, и взаправду сон? – шаловливо спросила Филира, целуя его в губы.
– Тише! – крикнула старшая. – Хоровод, кружись!
И опять полились жалобные напевы:
И опять прежняя печаль овладела душою юноши. Но, странное дело! Чувство блаженства не стало от этого слабее. Он одновременно и плакал, смотря на обреченных, и ликовал, чувствуя прикосновение руки Филиры.
– Нимфа, любимая! – шепнул он ей во время ответной песни. – Кто эти две, и зачем вы их оплакиваете?
– Спроси их сам, если хочешь. Только лучше не хоти!
Но он не мог не хотеть. Когда песня кончилась, он решительно выступил вперед. Не выпуская, однако, руки Филиры.
– Дриады могучие, ответьте мне! О какой смерти поете вы? Кто вас убьет?
Одна из плачущих, стряхнув слезы с ресниц, пристально посмотрела на него.
– Ты нас убьешь!
А другая прибавила:
– Но и сам будешь убит нами!
Архедем вздрогнул.
– Филира, милая, что они говорят? Заныло сердце у меня, как будто я проснулся, и от прежнего блаженства ничего не осталось.
Филира потупила глаза.
– Я же тебе говорила, чтобы ты не спрашивал. Вы, люди, только незнанием и счастливы. Но постой, я утешу тебя. Назови мне какое-нибудь желание, я исполню его.
– Желание? Я желаю, чтобы перестали плакать эти две несчастные, чтобы они были блаженны и радостны, подобно вам.
– Это желание ты сам можешь исполнить, если захочешь; но ты не захочешь. Нет, назови мне другое.
– Других у меня нет; все заснули.
– А ты их разбуди! Припомни, чего желал ты весь прошлый день?
Архедем припомнил и улыбнулся.
– Желал найти козу, исчезнувшую среди зарослей Гиметта.
– Вот это дело. Искал козу, и нашел нимфу. Но я не обидчива. Пойдем, я покажу тебе твою козу.
Юноша оторопел:
– Ты, надеюсь, шутишь?
– Я? Нимало. Я ведь не сказала, что отдам тебе ее – не могу, Анагир не велит. Но показать тебе ее могу. А дам тебе… – и она вторично поцеловала его, – дам тебе… себя. Доволен? Стоит нимфа козы?
Опять волна блаженства залила его. Филира же, нежно обвив его рукой, повела его обратно к Гиметту. Луна сияла на небесах, и в роще Анагира слышались, постепенно замирая, жалобы нимф о своих обретенных подружках:
Был холодный вечер осеннего дня. Необула с Архедемом сидели в красной хороме нового двора – действительно красной хороме, украшенной высоким порталом с фризом и фронтоном. Маленький Каллиген спал тут же, в колыбели, при матери. Необула нянчилась с ним сама – его няня, благочестивая женщина, ни за что не хотела переселяться в святотатственный двор и объявила, что скорее даст себя убить.
Оба были не в духе. Архедем тоскливо прислушивался к унылому завыванию осеннего ветра и к далеким раскатам саронских волн.
«В такую ночь они не выходят», – думал он про себя.
– Архедем, расскажи мне что-нибудь!
– Что именно, матушка?
– Что-нибудь. Ты теперь так часто выходишь по ночам, неужели с тобой не бывает никаких приключений?
Архедем вздохнул и ничего не ответил.
– Да вот, припомнила. Ты как-то обмолвился, что видел козу, похищенную у нас Анагиром, но взять не мог. Расскажи, как это было… Ну вот, ты улыбнулся; видно, вспоминать об этом тебе не противно. Расскажи!
– Что же, матушка, рассказать можно. Искал я весь день, десять раз занозил себе ногу, изодрал все платье об эти проклятые гиметтские колючки – ничего. Солнце зашло; пришлось думать о возвращении. Иду я, иду – и вдруг на полпути… какой-то голос говорит мне: «Пойдем!»
– Какой голос?
– Внутренний, матушка, – ответил Архедем, краснея как рак.
– Уж очень много вы с отцом в последнее время этих внутренних голосов слышите. Ну, и что же?
– И я пошел обратно.
– К Гиметту?
– К Гиметту.
Необула пожала плечами.
– Ну, и что же?
– Подошел я к отрогам горы и чувствую, что будто я не сам иду, а мои ноги меня несут. И вижу – у самого подножья дыра. Спускаюсь через нее – дыра ведет в пещеру. Разделенная стеной как бы на две комнаты. Вхожу. В комнате светло – откуда был свет, не знаю, а только все было видно, хотя и не сразу. Дивлюсь. Вдоль стены какие-то люди, какие-то вещи, все бело, и никто не движется, и все молчит.
– И тебе не страшно стало?
– Мне? Ничуть!.. То есть да, конечно, очень страшно. Тем более что один человеческий образ показался мне знакомым. Не скажу, чтобы это был он сам, но все же он походил на него.
– На кого?
– На героя Анагира…
Необула вздрогнула.
– Архедем, ты и меня напугал. Нехорошо это, да еще в такую ночь.
– Тогда я лучше перестану.
– Нет, рассказывай дальше.
– Да и рассказывать-то осталось немного. Анагиру я все-таки поклонился и стал смотреть еще. И как ты думаешь? У ног его вижу вдруг ее.
– Кого?
– Да нашу козу. Она как есть. Я ей говорю: «Киссета, сюда!» Она лежит и не шевельнется; даже головой не двинула. Я ее хвать за бороду. И что же ты думаешь? И борода, и морда, и вся тварь – каменные! Вот диво-то! И тут я понял, что и Анагир, и все прочее – тоже из камня. Видно, здесь Персей побывал с головой Медузы – все какое-то каменное царство.
– А много ты еще видел?
– Еще видел… Да только, может быть, лучше не говорить.
– Начал, так и кончай. Кого еще видел?
– Тебя.
Необула с досадой вскочила и быстро зашагала по хороме.
– И все ты видишь такие вещи, которых никто, кроме тебя, не видит. Уж я раз спрашивала, не помешался ли ты, как наш Бакид?
– Когда спрашивала и кого?
– Отца твоего – после того как вы вместе ходили деревья рубить. Я, говорит, приказываю ему: руби. Он – раз. И вдруг как вскрикнет: «Ай, отец мой, кровь брызнула из раны!» – «Боги, говорю, да как же ты ранил себя?» Смотрю – стоит здоровешенек и секирой на дерево указывает: «Нет, говорит, из ее раны». Смотрю туда – дерево как дерево, кора рассечена, и с того места смола каплет. «Да открой ты глаза, говорю. Смола, а не кровь!» – «По-твоему, говорит, смола, а по-моему – кровь».
Архедем был бледен.
– Я правду говорил.
– А если правду, – вдруг заявила Необула, глядя на него в упор, то как же у тебя хватило смелости рубить до конца?
– А то что же было делать? Отец приказал.
Необула судорожно засмеялась.
– Узнаю сына Еврилиты! «Длинные белые руки», говорит. А как Агнон прикрикнул, так и страх забыла: пошла – и не вернулась.
– Послушай, матушка: грех тебе об этом вспоминать!
– И сама не рада, друг мой, прости. И нужно же, чтобы в память лезли сплошные ужасы, да еще в такую ночь!
Она подошла к столу и залпом выпила вино из кубка Архедема. Но и вино не вдруг согрело ее, и она тряслась как в лихорадке.
– Будь добр, Архедем, подложи еще дров на очаг: видишь, потухает. Только скорее приходи, а то мне страшно.
Архедем ушел, но вернулся не сразу. Он тащил два толстых сука, которые и принялся разрубать.
– Сухих дров больше нет; я принес из тех, которые мы привезли недавно…
Он не хотел добавить: из рощи Анагира. Но Необула это знала и так.
Она налила себе еще вина из кувшина и опять залпом осушила кубок.
– Слава богам, прошло! Теперь он и сам мне не страшен.
Свежие дрова загорались не вдруг. Старое пламя их окружило, но на расстоянии, образуя какую-то огненную беседку вокруг них. И сучья затрещали, зашипели, завыли – да, положительно завыли, и в этом вое мучимой сосны Архедему внезапно послышался знакомый напев:
Но ему не стало страшно: напротив, то прежнее чувство с новой силой вернулось к нему. Улыбка заиграла на его устах: «Филира, Филира, когда же я увижу тебя?»