Страница 79 из 118
— Наш посол поручил мне сообщить Николаю Николаевичу и вам мнение посольства по поводу альбома… — начал он.
Катя шутливо всплеснула руками:
— Боже мой! Как высокопарно! Будто мы с вами заключаем международный договор…
Он весело, ей в тон, подтвердил:
— Вот именно, почти так оно и есть. Высокие договаривающиеся стороны… В общем, альбом вызвал интерес, и посольство готово вести переговоры о его приобретении, естественно, за компенсацию.
Он сделал паузу и осторожно закончил:
— В разумных пределах…
Лицо Тавладской вдруг помрачнело.
— Мне это не очень-то приятно слышать, Андрей Владимирович, — сказала она с грустью. — Не думайте о моем дяде плохо. С ним бывает такое. Заносит. В сущности, он добрый, открытый и неудачливый человек. Иначе бы не торчал в этой африканской глуши…
Она шла, глядя себе под ноги.
— …Мы уже говорили с ним по поводу альбома. Это вовсе не фамильная ценность, не портреты наших предков. В нем история русской авиации. Значит, России он и принадлежит. Какая тут может быть компенсация? Берите альбом и делайте с ним что хотите. Мы будем только счастливы, если он действительно пригодится. Напрасно вы поспешили прислать его обратно.
Антонов испытал радостное облегчение:
— Спасибо! Я не сомневался, что вы скажете именно это.
На самой вершине холм у края обрыва росли акации, за их кривыми стволами открывался вид на зеленый простор приморской долины, которую прочерчивала у берега узкая белая полоска дагосских кварталов, а за ней простиралось серо-голубое, трепещущее, живое полотнище океана. У края обрыва в жидкой тени акаций стояли скамейки. Вечерами их обычно занимают студенты, заезжие иностранцы — полюбоваться, как за городом в океане тонет солнце. Сейчас никого не было. Они присели на одну из скамеек.
— Красиво! — сказала Катя, бросив долгий взгляд вниз, в долину.
Он сбоку взглянул на соседку: интересно, как она отреагирует на самое главное, что он сейчас сообщит ей.
— Но переговоры между высокими договаривающимися сторонами еще не завершены, Екатерина Иннокентьевна. — Он возвратился к прежнему шутливому тону. — Есть еще одна важная статья нашего соглашения, которую мы не обсудили…
Она смешно, по-детски прикусила нижнюю губу.
— Не обсудили… — повторил он. — А как вы относитесь к тому, чтобы вам вместе с Николаем Николаевичем поехать в Москву и самим передать там альбом?
Катя взглянула на Антонова с откровенным недоверием:
— Вы не шутите, Андрей Владимирович?
— Такими вещами не шутят.
Она долго молча глядела вниз, в долину, потом тихо произнесла:
— Даже не верится… Чудо какое-то!
— Почему чудо?
— Потому что давно мечтаю о такой поездке. Недавно уговаривала дядю взять туристические путевки и поехать.
— Хотите увидеть родину своих предков?
— Разве можно не хотеть?
Они опять помолчали.
— Извините меня, Екатерина Иннокентьевна, но мне кажется, что у вас жизнь не так-то просто складывалась… Я чувствую это… — Он легонько дотронулся до ее руки: — Только, пожалуйста, извините…
Продолжая смотреть в долину, она кивнула:
— Вы правы. Непросто…
Может быть, при других обстоятельствах Тавладская не была бы столь откровенной. Но доверие, возникшее сейчас между ними, заставило ее разговориться. Антонов угадал: в жизни ей не очень-то везло. Родилась в Мукдене, в русской колонии. В семь лет потеряла родителей, воспитывал девочку друг отца, добрый одинокий человек. Был он горячим российским патриотом, выписывал советские газеты, мечтал вернуться на Родину. Когда ей исполнилось восемнадцать, он внезапно скончался. Оставшись одна, пошла работать продавщицей в универсальный магазин фирмы «Чурин». На другом конце света жили ее родные: дядя — во Франции, тетя — в Канаде, звали к себе, но девушка мечтала переехать на родину предков, писала куда-то прошения, ходила в советское консульство. Не получилось. Через год Катя оказалась в Гонконге, оттуда решила добираться к тетке, которую немного помнила с детства. Тетка была обеспеченной, в свое время удачно вышла замуж за владельца небольшого, но доходного ресторана.
Однако в Гонконге все планы пошли кувырком самым неожиданным образом. Однажды встретила русского человека, тоже без родины, без племени, вышла замуж, через год родился сын.
Замужество оказалось неудачным, и, когда стало невмоготу, Катя собрала свои вещи, подхватила годовалого сына, приехала в порт и поднялась по трапу теплохода, который шел в Канаду.
— Вот и вся моя история, Андрей Владимирович, — коротко улыбнулась она. — Живу в Квебеке у тетки, тетка теперь вдова — муж ее умер. Ресторан пришлось продать из-за долгов, живем на доходы от дивидендов по немногим акциям, которые в свое время приобрела тетка.
Она поднялась со скамейки:
— Видите, солнце скоро утонет в океане… Какое оно красное! Даже страшно!
Они молча постояли у края обрыва.
— А сыну моему уже семь лет, — сказала Катя, возвращаясь к прежнему разговору. — И зовут его так же, как вас, — Андреем…
— И надолго вы в Африку? — спросил он.
— Да нет! На несколько недель. Могла бы побыть с дядей и подольше, но он все время в разъездах.
— Он одинок?
— Не то слово! — Катя грустно покачала головой. — Скитается по чужим краям как степной волк. В африканских странах в белых колониях интеллектуальный уровень низкий, интересы убогие. Только и думают о том, чтобы побольше подсобрать впрок «длинных тропических франков» на будущее, на старость копят деньги да еще пьют. А старость-то вот она, уже у порога. И будущего почти ни у кого нет. Какое будущее у моего дяди? Ни дома, ни семьи, ни родины…
В ее голосе прозвучали нотки отчаяния, и Антонову показалось, что в глазах блеснули слезы. Он подумал, что в этот момент Катя говорила не только о своем дяде, но и о себе самой.
— Я уверен, поездка в Москву вас развеет! В Москве есть что посмотреть. Напишу своим друзьям, они покажут вам город…
Катя кивнула:
— Спасибо! Это будет прекрасно!
Они пошли по дорожке, которая вилась почти над самым обрывом. Вдруг Катя сдержала шаг, повернулась к Антонову. В ее зеленых глазах была такая завораживающая мягкость, что у него всколыхнулось сердце.
— Я хотела вас, Андрей Владимирович, спросить… — Голос ее осекся, словно она вдруг заколебалась, продолжать ли. — Я… не конкретно. В принципе. Вот, к примеру, я, канадская гражданка, русская по происхождению, имеющая русского ребенка, могла бы приехать в Советский Союз и… остаться там навсегда?
Он молчал, и Катя, будто все зависело только от него, стала убеждать:
— Ведь я бы могла, Андрей Владимирович, быть там полезной. Знаю три языка. Готова работать секретарем, официанткой, уборщицей. На все согласна! Это возможно?
— У вас в Квебеке дом, тетка, достаток… — Он искал возможность уклониться от прямого ответа.
Она это поняла. Голос ее вдруг померк:
— У меня в Квебеке ничего нет. Ничего. Кроме сына. Одна пустота.
— Видите ли, Екатерина Иннокентьевна, вопрос этот не простой. Дело в том, что…
Она перебила его, горестно покачав головой:
— Знаю, какой непростой вопрос…
— Мы еще поговорим с вами об этом, вот побываете в Москве, осмотритесь там… Хорошо?
Катя вяло согласилась:
— Хорошо…
Они прошлись до конца аллеи. Отсюда вид на Дагосу был особенно впечатляющий. Здесь, на окраине столицы, располагались виллы богатых людей, баловней прошлых режимов, одна вилла выхвалялась перед другой либо помпезностью архитектуры, либо роскошью отделки, либо пышностью приусадебных территорий. Эти светлостенные, яркооконные, в горячей ласке бурлящей тропической зелени кварталы, стоящие на переднем плане панорамы, скрывали истинную сущность небогатого приморского города, создавали впечатление того, что там, внизу, мир всеобщего покоя, сытости и благополучия.
— Что-то вроде Зурбагана, — заметил Антонов, глядя вниз.
— Кого? — не поняла она.
— Был у нас такой хороший писатель — Александр Грин. В его книгах счастливые люди жили в выдуманных счастливых городах — Зурбаган, Лисс…