Страница 109 из 118
— К оружию, граждане! — Голос президента возвысился, и в нем теперь звучал азарт трибуна, привыкшего говорить с массами. — Все, кто способен взять в руки оружие — винтовки, вилы, мачете, — на улицы! Мы победим! Да здравствует революция! Они не пройдут!
И сразу же раздался в динамике барабанный бой, звуки труб, и низкий, густой, клокочущий мужеством и силой бас, принадлежавший известному асибийскому певцу Джону Акоджину, заполнил эфир:
Это был первый в истории республики гимн, именно о нем говорил президент, когда были у него с визитом посол, Камов и Антонов. И вот сейчас, в это тревожное утро, гимн звучал впервые.
— Очень кстати получилось, — одобрил Демушкин. — В самую точку!
Он вышел из-за стола, прошелся по кабинету, так же, как посол, заложив руки за спину. Обычно в лице, да и во всей фигуре Демушкина присутствовала этакая тропическая ленца и заторможенность, свойственная европейцам, проработавшим в африканских странах не один год, — темпы местной жизни не могли на них не отразиться. Сейчас поверенный был подтянут, собран, целеустремлен, решителен…
В кабинет входили сотрудники, докладывали о новостях, некоторые оставались в кабинете, потому что сейчас здесь образовалось что-то вроде штаба, в котором к обсуждению дел были подключены все ведущие посольские мозги.
Позвонил посол. Демушкин коротко сообщил о происшедшем за минувшие полчаса, прежде всего о том, что многие из сотрудников советских учреждений в Дагосе, которые жили недалеко от посольства, находятся теперь здесь, на посольской территории, под защитой государственного флага СССР.
— Слободкина? Нет, пока не звонила. — Демушкин бросил взгляд на настенные часы. — Через пять минут ждем. Да, да! Конечно. И я тоже волнуюсь. Там же дети. Референтура? Да, Василий Гаврилович, как положено! Все на своих местах.
Демушкин взглянул на стоящего у стола с непроницаемым, как будто отключенным от всех происходящих событий лицом заведующего референтурой Генкина.
— Он как раз здесь. Посылаем немедленно!
Генкин только что принес Демушкину какую-то бумагу на подпись. Должно быть, срочная депеша в Москву о происходящем.
Положив трубку телефона, Демушкин озабоченно покачал головой:
— Плох Василий Гаврилович, плох! Еле языком ворочает. И надо же, именно в такой день!
Снова вышел из-за стола и, вспомнив о той роли, которая сейчас предназначена ему, поверенному, распрямил плечи и стал расхаживать по кабинету с озабоченным видом. Сейчас ему не терпелось действовать. Но что остается делать посольству иностранной державы в этой ситуации — только ждать!
Стрельба в городе усилилась.
Приехал из портового района, где жил, представитель Минрыбхоза Богма. Рассказал, что на одной из центральных улиц его машину обстреляли, пули пробили кузов в нескольких местах, но Богму, который вел машину, не задели. Кто обстрелял — неизвестно. Несмотря на пальбу, на улицах полно народу, рассказывал Богма, бегут куда-то, и каждый вооружен чем попало — мачете, кольями, кухонными ножами. Вид свирепый, глаза горят — аж страшно!
— Ага! — обрадовался Демушкин. — Значит, обращение президента не осталось без отклика. Значит, народ поднялся!
— Заварушка будет. И крови много будет, — мрачно оценил обстановку военный атташе. — Операция, естественно, тщательно продумана. Бесспорно, воздушный десант рассчитывает на боевую поддержку на земле. Теперь надо ждать бунта какой-нибудь воинской части. В армии контры немало.
— Но, насколько мне известно, президента заранее известили о возможности налета извне… — По-прежнему расхаживая по кабинету, Демушкин бросил на Антонова короткий предупреждающий взгляд, мол, об этом более того, что я сказал, говорить не следует — в кабинете полно людей.
Военный атташе махнул рукой:
— С их-то безалаберностью! — Он вместе с Демушкиным тоже прошелся по кабинету. У обоих был вид пассажиров, заждавшихся поезда.
Снова тревожно прозвучал звонок телефона, и Демушкин поспешно бросился к трубке.
— Мария Петровна, вы? Ну как? Живы?
Слободкина сообщила, что бой идет уже вблизи дома. На верхнем этаже в некоторых окнах пули выбили стекла.
— Спрячьтесь с детьми немедленно! — кричал ей Демушкин. — Куда-нибудь в подвал! Слышите? Немедленно! Это мой приказ! Главное — берегите детей!
Звонок на несколько минут вывел Демушкина из мобилизационного равновесия. На всегда сухом, закаленном тропиками лбу поверенного выступили капельки пота. Он обтер лоб ладонью.
— Не нравится мне это! — произнес хмуро. — Не нравится.
Два кондиционера, установленные в кабинете, вдруг странно громыхнули, вздрогнули, словно по ним ударили чем-то тяжелым, и тут же заглохли.
— Ясно! — невозмутимо произнес военный атташе. — Отключили подачу энергии.
У него был такой вид, будто он, как подлинный стратег, заранее знает логику развития военных действий.
Через несколько минут за окном свирепо взревел старенький посольский движок, и кондиционеры снова удовлетворенно загудели. План действий на случай чрезвычайных обстоятельств пока осуществлялся безукоризненно.
Вошел в кабинет, как всегда деловито озабоченный, Малюта и доложил, что запасные баки с питьевой водой заполнены до предельной отметки.
— С продуктами тоже, Илья Игнатьевич, порядочек! Хватит на десять дней осады. А если норму выдачи на человека уменьшить до…
— Товарищ Малюта! — резко оборвал его Демушкин. — Попридержите язык и не сейте панику!
— Извините, Илья Игнатьевич. Это я так, для информации… Чтоб порядок был… — и попятился задом к двери.
Снова раздался телефонный звонок. Звонила Слободкина. Лицо Демушкина вытянулось, когда он выслушал ее короткое сообщение.
— Будем что-то предпринимать! — крикнул он. — Держитесь, Маша, держитесь!
В трубке тревожно вскрикивали короткие гудки. Демушкин медленно положил на рычаг трубку, отсутствующими глазами оглядел собравшихся в кабинете.
— Они ломятся к ней в дверь и стреляют по окнам…
Встал из-за стола, задумчиво потрогал подбородок:
— Как же быть? Как? Там дети!
— Разрешите, Илья Игнатьевич, я поеду к ней, — сказал Антонов. — Это моя прямая обязанность.
Демушкин взглянул на него с недоумением:
— Но там идет бой!
— А что делать? Я консул и обязан защищать интересы наших граждан. У меня на машине дипломатический номер. Авось не тронут…
— Тронут! Еще как! — мрачно предупредил Четверик. — Плевать они хотели на ваш номер. На войне как на войне!..
Возле Четверика вдруг резко остановился расхаживающий по кабинету Демушкин, взглянул по-птичьи, сбоку, прицелившись в него острым подбородком.
— Может быть, им и наплевать на дипломатический номер, — задиристо вскрикнул он. — Но на флаг — нет! Извините! Пускай попробуют поднять руку на флаг. На наш государственный флаг!
Он потряс в воздухе кулаком, словно кому-то грозил заранее. Решительно шагнул к двери:
— Клавдия Павловна! Срочно к подъезду машину посла. И под флагом. Слышите? Под флагом!
— Кому за рулем? — растерянно спросила Клава. — Потеряйкину?
— К черту Потеряйкина! Климчук поведет.
Обернулся к Антонову:
— Вы поедете со мной!
Взбудораженный боем город: клубы пыли, полотнища дыма, тревожный птичий гомон над деревьями, беспорядочные резкие звуки пальбы где-то за ближайшими домами, на улицах ощерившиеся кольями толпы, черные мундиры полицейских, сизый отсвет винтовочных стволов…
На площади, где, судя по всему, проходила линия, разделяющая противников, горел поваленный на бок грузовик, поднимая пыль и истошно вопя, бежал перепуганный мул. Шоферу пришлось сделать резкий зигзаг, потому что впереди на мостовой в луже крови лежал человек. Он был в мундире полицейского.