Страница 102 из 118
Со стороны океана вдруг послышался нарастающий грохот. В следующее мгновение показался идущий на посадку самолет. Позолоченный лучами утреннего солнца, он напоминал елочную игрушку. Когда, сотрясая воздух турбинами, самолет промчался над берегом, Антонов различил на хвостовом оперенье красный околыш флага. Наш! Прилетел наш рейсовый!
Антонов бросился к машине. Он еще может успеть к самому началу высадки. Ничего, что в шортах, ехать домой переодеваться уже некогда.
С пляжа к шоссе вела грунтовая дорога, по сторонам которой росли колючие, в рост человека кусты. Дорога была плохонькой, с ямами и буграми; тянулась она почти на три километра, ехать пришлось на первой скорости.
Антонов миновал уже половину пути, как вдруг увидел впереди на небольшой полянке старенькое городское такси с желтым трафаретом на крыше. Что здесь может делать такси? Шофер сидел за рулем, кого-то ожидая. Антонов удивился еще больше, когда, проезжая мимо такси, разглядел в кустах двоих людей, стоящих к дороге спиной и даже вроде бы пытающихся поглубже спрятаться под защиту колючих зарослей. Это были белые, и один из них со спины показался знакомым: приземистый, полный, с округлыми плечами, плоским стриженым затылком. Так это же Мозе! Ну, конечно, Мозе. Но что здесь делает французский консул? В этих кустах? И почему приехал на такси, да еще таком обшарпанном? Поразительная встреча, ничего не скажешь. Но почему именно здесь? Почему? И вдруг догадался: как раз над этим районом проходит трасса идущих на посадку самолетов. В его цепкую, профессионально тренированную память впечатались четыре цифры 39-41, неброско проступавшие в черном квадрате под бампером.
Выехав на шоссе, он притормозил и, достав из багажника блокнот, записал номер городского такси, которое почему-то оказалось так далеко от города на проселочной дороге, среди колючего кустарника. На всякий случай!
В зале уже был Ермек. И как это ему удалось так быстро добраться из морского порта до аэродрома! Самолет прилетел почти неожиданно для посольства.
Гигант Ту-154 доставил в Дагосу всего пять пассажиров и три обещанные подмосковные елки, Ермек уже вызвал из посольства автобус для транспортировки дорогих, но запоздавших зеленых гостей.
— А куда отправлять? — поинтересовался Ермек. — Новогодняя ночь-то прошла.
— Одну в культурный центр, и побыстрее! — рассудил Антонов. — Там через два часа утренник для малышей. Ну о двух других — забота Малюты.
— А может быть, одну морячкам отвезти? — невозмутимое лицо Ермека вдруг оживилось. — Послезавтра «Арктика» как раз уходит в рейс. А еще впереди старый Новый год. Морячкам елка куда важнее, чем нам, посольским, которых ничем не удивишь. Здесь зелени своей полно, а там море кругом. Разрешите, Андрей Владимирович?
— Что разрешить? — не понял Антонов.
Ермек с нагловатой улыбкой взглянул в лицо своему шефу:
— Возьму елку и прямиком в порт. А?
— Да ты что! Малюта такое подымет! Елки — посольское имущество.
— Ну и наплевать на него! — Ермек еще больше распалялся, и Антонов знал, что, уж если он заведется, будет скакать на своем казахском шальном жеребце только прямиком и непременно галопом. — Зачем Малюте эти елки? Осыплются через три дня на жаре. А морякам радость. Ведь надолго уходят, Андрей Владимирович, в океан!
Антонов рассердился:
— Что ты ко мне привязался? Ни я, ни ты к этому делу отношения не имеем. Мы всего-навсего консульские работники. Разрешений я никаких давать не могу. Ты же отлично знаешь.
Ермек рубанул рукой воздух:
— Тогда я сам. Возьму и отвезу. И будь что будет. А?
Они взглянули друг другу в глаза. «А ведь у Ермека дикие, с чертиками, настоящие степные глаза, — подумал Антонов. — Трудно ему придется в жизни с такими глазами, но скучать не будет никогда». Антонов невольно улыбнулся:
— Черт с тобой! Давай! Но учти: никаких разрешений от меня ты не получал!
— Конечно! — Ермек чуть не плясал от радости.
Возле стоек паспортного контроля Антонову встретился Кротов в полной аэрофлотовской форме, даже при галстуке. Он иронически оглядел легкомысленный костюм консула, особенно задержавшись взглядом на резиновых шлепанцах, которые цепляются всего за один палец и предназначены исключительно для пляжа. «И это называется советский консул! — говорил взгляд аэрофлотчика. — Позор!»
— Вот этот пассажир ищет советского консула! — процедил Кротов уничтожающе официальным тоном, пропуская перед собой молодого человека. И, уже обращаясь к пассажиру, пояснил со спрятанной в углах губ усмешкой: — Вот он сам перед вами — консул Советского Союза!
Перед Антоновым стоял худенький черноволосый парень с небритым, помятым в дальней дороге лицом, растерянный от первых минут встречи с ошеломляющим, жарко-липким галдежным африканским миром.
— Простите, вы товарищ консул? — Молодой человек в некотором недоумении скользнул взглядом по мятой тенниске и заношенным шортам Антонова. И, получив подтверждение, продолжал: — Видите ли… В аэропорту, в Москве, ко мне вдруг подошла какая-то женщина. И попросила передать вам письмо. Именно вам, консулу.
Он раскрыл обшарпанный портфельчик, который держал в руке, извлек из него конверт.
— Передавать письма через пассажиров международных рейсов запрещено! — строго заметил Кротов.
— Простите, я не знал… — Молодой человек смутился. — Женщина так просила… Говорила, срочное дело.
Перепугавшись, он так крепко сжимал пальцами конверт, что Антонов его почти вырвал.
— Ладно! — буркнул, неприязненно взглянув на Кротова. — Сами как-нибудь разберемся.
Почерк на конверте был незнаком. Вскрыть бы, прочитать немедленно, да несолидно в теперешней ситуации. Сунул конверт в задний карман шорт. Поднял глаза на парня:
— Вы к нам, в Дагосу?
— Нет, в Монго. По линии торгпредства, инженер. Я в командировку на три месяца. — Он словно в чем-то оправдывался, торопясь сообщить о себе все официальное.
С надеждой взглянул на Антонова, потом на Кротова:
— Самолет на Монго только завтра. Мне бы в гостиницу… если, конечно, можно…
Опять эти вечные дагосские гостиничные проблемы!
— Номеров свободных в гостиницах нет! — сухо произнес Кротов. — Я уже вам объяснил: праздничные дни. Ничего не могу сделать. Если хотите, ночуйте в представительстве Аэрофлота на диване.
— Хорошо! — обрадовался молодой человек. — Пускай на диване. Я готов! Я привычный.
В разговор вмешался молчавший до сих пор Ермек. Бросив взгляд на Антонова, предложил:
— Давайте я его отвезу на «Арктику». Ребята там запросто устроят, каюту дадут отдельную, накормят.
Антонов поморщился:
— Да брось ты со своей «Арктикой»! — Он повернулся к парню. — Как вас зовут?
— Сережей.
— А с отчеством?
— Федорович.
— Вот что, Сергей Федорович, — сказал Антонов. — Поехали ко мне. Комнату и прокорм обеспечу!
33
Письмо было коротким:
«Уважаемый Андрей Владимирович! Обращается к вам Старкова. Я была другом покойного Алексея Илларионовича. Он писал, что вы и ваша жена стали в Асибии близкими ему людьми, и радовался этой дружбе. Алексей Илларионович был мне дорог, и для меня ценно все, что с ним связано. Поэтому беру на себя смелость просить вас встретиться со мной, когда снова окажетесь в Москве. Пожалуйста, не откажите. Для меня так важно! Я готова прийти куда скажете. А вдруг решитесь заглянуть ко мне? Мы с мамой будем безгранично рады. К нам добраться легко, живем в центре Москвы на Неглинке, адрес наш такой…»
Он снова и снова перечитывал письмо. За обеденным столом сидел расслабленный, «пристроенный» Сережа и позвякивал о тарелку вилкой, с аппетитом доедая яичницу, которую ему пожарил Антонов.
— Как выглядела эта женщина?
Сережа осторожно положил вилку на тарелку, обтер салфеткой пухлые губы, задумался, скосив глаза к окну:
— Честно говоря, трудно передать… Представляете, родные провожают, друзья, все галдят, наказы дают — и вдруг она, эта женщина. О чем-то просит. Я ее почти не запомнил. — Он снова медленно провел по губам тыльной стороной ладони, словно это помогало ему сосредоточиться. — Постойте! Кажется, она была в черном платке, повязанном, знаете, вроде бы домиком, на лице лежала густая тень, и из этой тени проступали тоже темные, очень большие глаза, прямо как на старинной картине! Это я точно запомнил — большущие глаза! И больше ничего! Я сказал: «Ладно, передам!»