Двое в океане

— Но раз официально приглашают, нам не положено отказываться, — резонно возразил Ясневич. — Это могут не так истолковать.

— Тоже верно! — вздохнул Золотцев.

Было решено, что руководство разделится на две группы. Капитан исключается — нездоров. Мистер Холл обещал прислать к нему врача, и вместо капитана в этих визитах экипаж будет представлять Кулагин. Он, Золотцев и Смолин едут к официальным лицам, Ясневич, Мосин, Доброхотова и Чуваев назначаются на встречу с представителями общественности. Академик Солюс и Крепышин будут принимать на борту представителей университета и местных ученых.

Распределением Ясневич остался недоволен. Он считал, что тоже должен ехать на встречу с официальными лицами: как можно обойтись при визитах к столь высоким должностным лицам без него, Ясневича, человека наиболее политически подготовленного в экспедиции?

Но Золотцев выглядел колеблющимся лишь тогда, когда принимал решения, приняв же, был непреклонен, и, может быть, именно это качество создало ему авторитет надежного начальника морских экспедиций, который всегда выходил из самых трудных положений, неизменно ладил с коллективом, умел без нажима, окрика заставлять людей работать.

На полчаса все разошлись по каютам, чтобы переодеться к поездке. Смолин никак не мог решить: надевать ли для такого визита костюм или ехать просто в рубашке. Взглянул в иллюминатор — по причалу расхаживали почти голые люди. Жара несусветная! Нелепо будет он выглядеть в темном костюме, пожалуй, лучше в белой рубашке с длинными рукавами, а галстуком придать более официальный, приличествующий предстоящему визиту вид.

Машина стояла у самого трапа, и возле нее, беседуя с мидовским чиновником, прохаживался Кулагин. Он был облачен в кремовый, безукоризненно сшитый летний морской командирский костюм. Рослый, статный, подтянутый, старпом выглядел в высшей степени импозантно, и Смолин невольно издали залюбовался им: вот как надобно выходить на чужой берег!

Золотцев запоздал, явился в светлых, хорошо отглаженных брюках, в свежей белой рубашке с короткими рукавами, однако без галстука.

Кулагин, смерив его критическим взглядом, засомневался:

— Удобно ли так? Все-таки к главе государства! Хотя бы галстук…

Замечание Кулагина задело Золотцева.

— Удобно! Удобно! — проворчал он. — Не впервой! Наоборот, этим мы подчеркнем неофициальность своего визита. Я бы сказал, его вынужденность. — И, втиснувшись в машину, закончил: — Мы не дипломаты. Мы ученые. С нас взятки гладки. — Он покосился на севшего рядом Смолина, задержал взгляд на его галстуке. Смолин молча развязал галстук, сунул в карман и за свой поступок был награжден благодарной улыбкой начальства.

Дороги в Сент-Джорджесе короткие. Через пять минут они уже оказались в министерстве иностранных дел, по-южному легком одноэтажном павильоне, прикрытом от солнца, как веерами, широкими лапами пальм. Их принимали в небольшом, оснащенном легкой бамбуковой мебелью кабинете, стены в нем казались тоже легкими, как в японской фанзе. На одной из стен висела карта Гренады. На нежно-голубом фоне моря лежала земля, похожая на странный экзотический плод, она казалась такой огромной, что напоминала континент. Гостей усадили в кресла перед бамбуковым столиком. На столике стояла безделушка: на никелированной стрелке висела на серебряной ниточке серебряная фигуристка, она откинула назад одну ногу, а коньком другой почти касалась круглой, тоже серебряной пластинки, изображающей площадку катка; ветер покачивал подвешенную фигурку, и казалось, что она изящно скользит по звенящему от холода льду. Как она попала сюда, в тропический мир, где никогда не видели снега?

Гостей принимали двое мужчин среднего возраста. Оба были темнокожи, оба, улыбаясь, обнажали прекрасные ослепительно белые зубы, и Смолин так и не понял, кто из них заместитель министра иностранных дел. Они любезно приветствовали первых русских ученых на гренадской земле.

— Это для нас большое событие, мы никогда не видели столько ученых сразу! — сказал один из хозяев, приправив свои слова густым грудным добродушным смехом.

— Тем более эти ученые — наши друзья, — сказал другой.

— Мы вообще хотим быть в добрых отношениях со всеми, — сказал первый. — Наша страна настолько маленькая, что может рассчитывать только на доброту других.

Поговорили о Гренаде, о ее проблемах и трудностях, Золотцев в ответ рассказал о задачах экспедиции, посетовал на неожиданный срыв давно задуманного и такого важного эксперимента с американцами.

— Увы! — отозвался на это один из хозяев. — Издавна американцы слыли нацией обстоятельной, деловой. А сейчас приходится все больше сомневаться в этом.

— И все больше их опасаться, — поддержал коллегу второй. — Сейчас это нация ненадежная, непредсказуемая. Действие англичанина можно больше предугадать, чем действия американца. Американцами сейчас все чаще руководят уже не только деловые соображения, а амбиции. Слишком богаты и сильны стали. Даже бесспорную выгоду могут принести в жертву собственному гонору.

— Вы имеете в виду тех, кто у власти? — спросил Смолин.

— Нет! Всех! За последние десятилетия их всех именно так и воспитали — в обмане, лжи, лицедействе. Я учился в Америке, американцев знаю. Верить им нельзя!

«Суровая характеристика, — подумал Смолин. — А Клифф? Неужели и ему нельзя верить? Кому же тогда?»

Во время беседы Золотцев, склонившись над столом, внимательно слушал, кивал в знак согласия, но при этом время от времени трогал пальцами серебряную фигуристку, а она в ответ крутилась на ледяном пятачке, делая немыслимые пируэты… «И что это он привязался к игрушке, как маленький», — раздраженно подумал Смолин.

Когда настала пора прощаться, Золотцев, показав на игрушку, пояснил:

— Видите ли, я большой любитель фигурного катания. — Он простодушно рассмеялся, похлопал себя по солидному животику. — Конечно, только как зритель. Увы! Так вот… Когда вы окажетесь в Москве… — Он указал на фигуристку. — Все это покажу в натуре. На настоящем льду. Так что приглашаю!

— Спасибо! — сказал один из хозяев и похрустел визитной карточкой, которую положил перед ним Золотцев при знакомстве. — Вполне возможно, что мы при случае воспользуемся вашим любезным приглашением.

Смолин перевел это Золотцеву, и тот вдруг стал торопливо прощаться.

В машине забеспокоился:

— А вдруг они все это приняли всерьез?

— Конечно, всерьез, — подтвердил Кулагин. — Придется приглашать.

— Этого еще не хватало! Я же не согласовывал. Это у меня так сорвалось с языка.

«Наверное, у того, кто с три короба наобещал в римском университете, тоже сорвалось с языка», — подумал Смолин.

Город располагался на террасах, и машина, направляясь к следующему уровню государственной власти, забиралась все выше и выше. Дом, к которому они подъехали, был уже двухэтажным, больше, чем предыдущий. Приглашенные с «Онеги» поднялись на второй этаж и здесь в не очень просторной комнате с окнами, закрытыми от солнца плотными шторами, их принял грузный человек в очках, заместитель премьер-министра. Прием оказался коротким, в нем не было той дипломатической легкости общения, которая запомнилась в мидовском коттедже, но здесь мысли излагали прямее и конкретнее. Полный человек в очках говорил о том, что страна переживает острый момент, что каждый день может подвергнуться нападению со стороны американцев, что против нее ведется скрытая и открытая подрывная работа — занимают экономически, засылают на Гренаду агентов, они уже провели несколько диверсионных акций: совершили покушение на правительство, устроили поджог лучших, приносящих наибольший доход туристских отелей. Заместитель премьера говорил о том, что в этих условиях нужно особое сплочение, дисциплина и ясное понимание реальной обстановки, а для этого пора отказаться от иллюзий, учитывать опыт и взгляды других, на которых тоже легла ответственность за будущее Гренады.

Он снял очки, положил их на стол, и глаза его сверкнули холодным слюдяным блеском.