Тысяча свадебных платьев

Если она хотела успеть с открытием к осени, то ей много чего нужно было сделать без проволочек. Необходимо было уже начать подбирать художников, составить четкий маркетинговый план, а также календарь мероприятий, узнать получше, что такое пресс-релиз, провести небольшой мозговой штурм в поисках идей для торжественного открытия. Понятно, что кривая ее становления в новом качестве будет невиданно крутой и что почти наверняка она наделает ошибок, и все же Рори не думала отступать от своего плана. Никто не сможет сказать, что «Неслыханное дело» – всего лишь способ потешить тщеславие за счет папенькиного трастового фонда.

В животе у Рори внезапно заурчало – как напоминание о том, что она нынче пропустила ланч. Она еще раз просмотрела записи в блокноте и заключила, что на сегодня выполнила все, что можно. Теперь можно отправиться домой, перекусить каким-нибудь сэндвичем, принять наскоро душ, после чего заняться будущим рекламным буклетом.

Она уже проверила, все ли везде закрыто, и двинулась по дому в поисках сумочки, когда обнаружила нечто вроде маленькой дверцы, проделанной в темной деревянной обшивке наружной стенки лестницы. Прежде Рори ее ни разу не замечала – но это была именно дверца, с небольшим отверстием там, где, по-видимому, некогда находилась ручка. Стоило подергать ее несколько раз, и дверца поддалась, открыв взору приземистое чернильно-темное пространство, похожее на кладовку. Ни выключателя на стене, ни свисающей от лампы веревочки, ни вообще какого-либо освещения найти не удалось. Опустившись на колено, она наклонилась вперед, посмотреть, что там, в открывшемся проеме, стараясь не думать о том, кто мог бы устроить себе жилище под лестницей дома, пустовавшего почти четыре года.

Пол был деревянный, шероховатый от пыли и какой-то трухи, но, по крайней мере, никакой живности Рори не заметила. Затаив дыхание, она стала вслепую водить руками по проему, сама не зная, что ожидает там найти. С первой попытки ничего не обнаружилось, но на второй раз костяшки пальцев наткнулись на большую и гладкую коробку.

С некоторыми усилиями Рори удалось вытащить из темноты коробку и поставить себе на колено. Это была старая прямоугольная коробка для пышного наряда, очень похожая на вычурные шляпные картонки, что женщины когда-то брали с собой в дальние поездки. Сделана она была из серого плотного картона, с металлическими креплениями по углам, чтобы картон не сминался, и с отрезком изрядно потертого шнура, продетого с двух сторон в качестве ручки, чтобы ее можно было носить, как чемодан.

В одном из уголков крышки Рори еле различила какую-то надпись. Основанием ладони она вытерла скопившуюся пыль, после чего проявились рукописные слова: «Madame Roussel, Paris». Надо полагать, у Солин Руссель некогда было ателье в Париже, и эту коробку она привезла с собой аж в Бостон. Но что эта вещь делала под лестницей?

Медленно и осторожно Рори высвободила застегивающий коробку шнур, затем аккуратно подняла крышку. Сверху лежало несколько слоев оберточной папиросной бумаги, помятой и пожелтевшей от времени. Едва дыша от волнения, Рори один за другим отогнула их в сторону, пока наконец ее взору не предстало нежное кремовато-белое кружево.

Это платье словно явилось из волшебной сказки: вырезанная сердечком горловина, отделанная радужными кристалликами и крошечными жемчужинами; рукава из органзы с прорезями по всей длине – прозрачные, точно пара стрекозиных крылышек, бережно сложенные друг на друге. Явно винтажный наряд и, судя по качеству бисерной вышивки, почти наверняка сделанный вручную.

Рори с неизъяснимой тоской посмотрела на платье – ей отчаянно захотелось получше рассмотреть и пощупать его легкое и красивое, как будто пенистое, кружево и тонкий, как папиросная бумага, шелк, и бугристую поверхность бисерной вышивки. И все же она колебалась. Тревожить и вынимать на свет сейчас этот наряд – после того, как он так долго пролежал в темноте, – казалось ей чем-то неправильным. Все равно что небрежно обращаться с содержимым гробницы Тутанхамона.

Но это же нелепость! Если бы это платье для кого-то на свете что-либо значило, оно бы не лежало здесь, наглухо закрытое в запыленной коробке.

Когда Рори вынула платье из коробки, оно как будто издало вздох облегчения, обретя долгожданную свободу. Нижние юбки из полотен органзы раскрылись, точно лепестки большого цветка, стоило их немножко встряхнуть, сделавшись светящимися и воздушными. Не меньше изумляла и спинка платья – со шнуровкой типа корсета и широким атласным бантом, свободные концы которого свисали до пола.

Знаменитый бант Руссель.

Рори начинала понимать, как Солин Руссель удалось сделать себе такую известность. Прекраснее вещи Рори еще не доводилось видеть – даже в воображении. Это платье впору было надеть принцессе, пусть даже и очень миниатюрной принцессе. Рукава, явно предполагавшиеся на всю длину руки, на добрые шесть дюймов не доходили Рори до запястья, талия была до невероятного узкой.

Быть может, это платье шилось на заказ, а потом, невостребованное, так и осталось ни разу не надетым? Что же случилось с невестой, которая должна была идти в нем под венец?

Вопрос этот растревожил Рори сильнее, нежели ей хотелось бы признать. Наверное, потому, что в голову ей тут же стали приходить разные сценарии произошедшего, один другого хуже. Неизлечимая болезнь. Предательство возлюбленного. Смерть… Все они заканчивались одним и тем же – тем, что свадьба так и не состоялась.

Рори плотно закрыла глаза, отгоняя эти мысли прочь. Какая бы ни была история – а с этим платьем определенно связана какая-то история, – это чья-то чужая жизнь. Это никакой не знак и не предвестие. К ней лично это не имеет никакого отношения. Так что самое разумное будет положить платье обратно и задвинуть коробку туда, где Рори ее нашла.

Но когда она стала расправлять в коробке полотнища папиросной бумаги, то обнаружила внизу пачку писем и небольшой застегнутый кожаный футляр с золотистой монограммой. Мужской несессер, как поняла Рори, взяв его в руки, – из тех, что берут собой в дальнюю поездку мужчины. Кожа на нем успела обтереться, монограмма начала сходить, но все равно было видно, что это очень дорогая вещь.

Рори расстегнула футляр, и половинки его распахнулись по сторонам, точно книга. С одной стороны находился помазок и бритвенный станок с серебряной ручкой, с другой – мужская черепаховая расческа, рожок для обуви из того же материала и пустой флакончик, очевидно, из-под одеколона. Рори провела пальцем по тому, что осталось от монограммы. «Э. В. П.» Эдвард? Элвис? Скорее всего, ей не суждено это узнать. Разве что пачка писем даст какой-то ключ к разгадке.

Рори высвободила конверты из скреплявшей их ленты и, разложив веером, пересчитала. Всего оказалось восемнадцать. Ни на одном не было почтового штемпеля или указанного, как полагается, адреса. Хотя на некоторых посреди конверта было выведено: «Mademoiselle Roussel». То есть передавали их лично, а не по почте. И хранились они все вместе из неких сентиментальных соображений. Может, это любовные послания от некоего Э. В. П.?

Выбрав наугад одно письмо, Рори вытянула из конверта одинокий листок голубоватой писчей бумаги. Послание было на французском. Увы, она уже давным-давно забыла все, что успела выучить на занятиях французским на первом курсе в Тафтсе. Впрочем, дату прочитать она могла: 17 декабря 1942 года. Декабрь сорока двух с лишним лет назад.

Рори взяла в руки другое письмо, потом еще одно. На обоих были примерно те же даты, и оба были написаны по-французски. Наконец, ближе к самому низу пачки, она обнаружила письмо на английском.

«Дорогая мадемуазель Руссель!

Минул почти год с того дня, как мы с Дэвидом обменялись супружескими клятвами верности, и хотя Вы просили меня подождать нашей первой годовщины, я никак не могу дождаться того дня, когда сумею выразить всю мою признательность за то, с какой добротой и великодушием Вы отнеслись ко мне, когда я пришла к Вам со своими бедами. Ваша невероятная щедрость меня изумляет и поныне. Бедная девушка из Южного Бостона и мечтать никогда не смела о том, чтобы пойти к алтарю в одном из Ваших платьев! Но что самое важное – Дэвид чудесным образом поправился после той жуткой аварии. Это так удивительно, что врачи до сих пор не могут поверить в его столь быстрое выздоровление, а уж тем более объяснить такое. Я всеми силами сдерживалась, чтобы не сказать им, что все дело в Вашем платье. Они, наверное, сочли бы меня сумасшедшей, – и какой-то год назад я и сама бы согласилась, что это безумие. Но теперь я знаю, что именно Вам и Вашему чародейству я обязана нашим счастливым исходом. А также нашим будущим малышом, который появится на свет уже в новом году. Если я когда-либо чем-то смогу отплатить Вам за Вашу доброту, только дайте знать!