Жажду — дайте воды

В этом мертвом мире истинно лучше умереть. Асур удивляется, что они вообще еще живут, существуют. И он, и его друг по несчастью, и этот младенец за пазухой. Хотя, пожалуй, младенец-то и ведет его, Асура, вперед, удерживает на ногах. Своим теплом, своим маленьким тельцем удерживает в мире, заставляет шагать, дает силы и надежду. Кто-кто, а этот малыш должен жить! Из сотен тысяч несчастных пусть хоть он выживет. Нельзя допустить, чтоб весь род людской был истреблен. Младенец должен выжить!

Разорвав облачную завесу, выглянуло солнце. Все вокруг было влажным: и земля и зелень. Солнце тоже было каким-то необычным — оно взбухало на глазах и скоро сделалось похожим на большую зрелую осеннюю тыкву. И над этим огненно-красным шаром нависла мглистая дымка тумана, как примочка на лбу у больного.

Они уже дважды поили малыша молочком, потому-то он и был тих и спокоен. Но едва проклюнулось солнце, начал попискивать — видно, и света боится.

Срапион не выдержал, снова заорал:

— Заткни ему глотку! В этих местах должны быть дозоры турок. По крику нас найдут. Подобрал на свою голову. Того и глади, задохнется у тебя за пазухой.

Асур не ответил на речи Срапиона. Только сказал, что надо бы искупать малютку да молока еще дать. Срапион опрокинул посудину. Она была пуста.

— Мокрый, наверно, — хмуро бросил он. — И к тому же голоден. Теперь будет орать как резаный! Пока не поздно, заткни уши травой!..

В голосе у Срапиона была безнадежность. Но что это?.. Он опять вдруг захохотал и выкрикнул:

— Умрет! Так и знай, умрет!.. Проклятье!.. Я еще никогда не видел умирающего ребенка. Говорят, это вытрясает душу из человека… Но что мы можем поделать?! Он умрет!..

Асур укачивал младенца и что-то тихо нашептывал ему на ушко. А может, просто гладил своими иссохшими губами его щечку?..

Ребенок то совсем заходился плачем, а то чуть затихал и только тяжело всхлипывал. И это было ужаснее всего: так горько и безнадежно всхлипывал, что сердце разрывалось.

Срапион отыскал где-то в расщелине съедобный корень, выжал из него прямо в ротик малышу белый молочный сок. Но тот все выплюнул и заорал пуще прежнего.

Срапион взревел:

— И почему мы не отдали его курду-пастуху! Ума мне, ослу безмозглому, не хватило. Отдали бы, может, хоть выжил бы. Умрет ведь!..

Асур незаметно смахнул набежавшую слезу.

К полудню туманная мгла рассеялась, и солнце обдало жаром плечи Асура. От весенней взбухшей земли поползли вверх клубы пара.

Раздобыть бы хоть какой-нибудь пищи!

Трава и цветы тоже потянулись к теплу. Камни обсохли. Неподалеку в овраге притулилась одна-одинешенька грустно-заброшенная мельница. Асур подумал-подумал и решил, что неплохо бы выкупать малютку. И теплой водицей попоить. Может, хоть этим удастся, пусть ненадолго, угомонить горемычного? И он зашагал к мельнице.

— Похоже, мельница-то армянская?

— Армянская она или басурманская, тебе-то что с того? — проворчал Срапион. — Чего ты там не видал?

— Воды погрею, дам ребенку…

— С ума спятил! — обалдело воззрился на него Срапион. — Чтобы привлечь к себе внимание? Давай, давай! Преследователи не замедлят явиться. Придут, поклонятся тебе в ноги, что искать не заставил, и хвать за глотку. Только хватка у них будет мертвая — придушат на месте.

— Что будет, то будет, а ребенка надо успокоить! — стоял на своем Асур. — У меня еще есть кусочек сахару, растворим в теплой воде, дадим ему — и то дело.

— Я не останусь больше с тобой, уйду! — пригрозил Срапион.

— Что ж, доброго пути.

— И уйду! Не хочу быть ослом-мучеником. Не велика честь пожертвовать собой ради этого несмышленыша!..

— Ну чего же тянешь? — тихо, с обреченностью в голосе спросил Асур. — Отдай только мне посудину из-под молока и иди.

Срапион протянул ему плошку, потоптался-потоптался на месте и пошел прочь. Асур, даже не оглянувшись ему вослед, переступил порог мельницы.

Внутри все было разграблено. Оставался нетронутым только очаг, полный золы. Рядом валялось несколько кизяков и поленьев. В глубине, у самой стены, лежали два трупа: один — старца, другой — ребенка. Асур перекрестился.

Положив неподалеку младенца, он занялся очагом, стал разводить огонь. Дрова разгорелись быстро. Асур вышел за водой.

Срапион не появился. И, как ни странно, это даже обрадовало Асура. «Ну, что поделаешь, человек ведь, — подумал Асур, — хочет уберечь свою голову от гибели. Что тут плохого? Ничего». Вот и он, Асур, тоже хочет уберечь от смерти безвинную душу, хочет спасти ребенка.

Оставшись один, Асур почувствовал себя даже как-то спокойней, хладнокровней. Можно подумать, Срапион был ему обузой. Но в душе Асур конечно же был огорчен. Как это — бросить товарища и уйти?.. Как такое могло приключиться?..

Вода скоро вскипела. Асур разбавил ее холодной и с грехом пополам выкупал ребенка. Потом извлек из нагрудного кармана заветный кусочек сахару, растворил его в воде и стал поить малыша. «Ах ты маленький, что за умник, вон как хорошо пьет теплую сладкую водичку! И улыбается, проказник. Вот так-то, ягненок, будь, не в пример другим, храбрым и веселым. Пей, пей, мой малыш, чтоб выжить назло всем смертям, чтоб и мое сердце хоть чуть успокоилось…»

Снаружи донесся выстрел. Асур прислушался. Выстрел повторился. Три… четыре раза. Но Асуру даже не захотелось узнать, что же там творится. Он не выглянул. Сейчас ему все едино. Пусть хоть весь мир, вся земля разверзнется! Важно лишь то, что его малыш жадно пьет сладкую воду. Вот она, сама жизнь, у него на руках — теплая, трепетная! И Асур сделает все, чтобы уберечь своего младенца, спасти от гибели любой ценой, пусть ценой жизни: он и так уже жертва. А если враг ворвется на мельницу, Асур будет биться. Легко он не дастся…

Асур снова запеленал ребенка, уложил его у себя на груди, как ладанку, и вышел. Близ мельницы все было тихо-мирно. Солнце, улыбчивое небо, весенняя свежесть… Но кто же стрелял?.. А что, если стреляли в Срапиона? Асур встревожился и ускорил шаг… Где может быть Срапион?! Что с ним! И правда ли, что вообще стреляли? Может, это только так, показалось?..

Асур взял путь на восход. Он шел и озирался по сторонам — высматривал Срапиона. Неужто с ним беда?

Думы жгли ему мозг, а мирские тревоги тяжким грузом давили на душу…

Асур вдруг услыхал за собой шаги и сердито глянул назад… За ним следовал Срапион. Асур не удивился. Он только обрадовался, что с товарищем не случилось беды.

— Спит? — заботливо спросил Срапион.

— Да.

— Два турка-крестьянина шли на твой дымок к мельнице. Пришлось пугануть их. Удрали…

Асур довольно улыбнулся. Иначе и быть не могло. Срапион вовсе и не уходил. Он был близко и сразу пришел на помощь. И до чего же хороший парень этот Срапион!..

А малыш спит себе на груди у Асура, как спят все младенцы мира, когда их выкупают и накормят.

НОЧЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Они шли сейчас по следам беженцев. Следов этих не потеряешь. Вон на одном из камней засохшая кровь. Чуть дальше — наскоро присыпанный могильный холмик. А вот — прямо на дороге — лежит мертвый старик. Одежду с него снял человек, а глаза выклевал стервятник.

Особенно много вокруг детских трупов. Один лежит в кустах, рука вытянута, будто о милосердии взывает. У другого лицо в родниковой чаше, словно склонился напиться. А третий… Нет, нет! Хватит этих ужасов!..

Итак, ориентиром для путников служили мертвецы. Идти такой дорогой небезопасно. Вражье войско и разного рода мародеры, подобно стервятникам, идут вдогонку за несчастными беженцами, обирают убитых. Не приведи бог столкнуться с ними — вмиг растерзают, да так, что едва ли потом кому другому послужишь ориентиром на пути, костей не оставят. Однако за ними-то небось больше уже и нет беженцев. За ними только враг. Он змеей ползет за ними, вперед и вперед, разрушая и пожирая все вокруг, оставляя за собой только мертвое безлюдье.