Жажду — дайте воды

Срапион сорвал своими одеревеневшими пальцами несколько листьев с цветущей мальвы и прикрыл полуобнаженную грудь умершей.

— Вах, вах!..

В полыхающем пламени восходящего солнца, далеко-далеко внизу, дыбились пыльные и дымные тучи. Это значит, турецкое воинство уже у подножия гор. Того и гляди, настигнут.

Срапион и Асур поспешили убраться подальше от преследующей их опасности. Асур запеленал потуже малютку, завернул его еще и в материну шаль с кистями.

— Мальчик, Срапион!.. Жалко, имени не знаем.

— Имени? — усмехнулся Срапион. — Зачем тебе его имя? И ему оно ни к чему. Все равно ведь помрет. Оставь. Пусть лежит рядом с матерью…

Асур с ужасом воззрился на товарища.

— Что ты говоришь? Оставить здесь?!

— Лучше пусть помрет возле матери, — сказал Срапион. — И души их вместе воспарят к спасителю, Иисусу Христу… Нечего сказать, хорош спаситель!

Асур прижал ребенка к груди.

— Зачем же ему умирать?!

Срапион хмуро глянул на малыша, который на руках у Асура совсем успокоился, перестал плакать и во все глазенки рассматривал своего спасителя.

— Неужели ты решил взять его с собой?

— Ну, а как иначе? — удивленно и даже не без раздражения сказал Асур. — Не оставлять же его здесь! Турок вон огненным шаром катит сюда и мать мертва!

— А ты, что ли, жив?

Асур прикусил язык. Может, верно, может, и он мертв? Как эта женщина! Он сильнее нажал зубами на язык: больно!.. Выходит, он еще жив. И Асур радостно вскричал:

— Жив я!

Срапион дико как-то захохотал. И зубы его показались еще крупнее и белее на немытом, обросшем, измученном лице. Он заскрипел ими.

— Мы пойдем через ад, Асур!

— Пусть и он будет с нами.

— Умрет ведь!..

Асур крепче прижал запеленатого младенца и выпрямился: до того он все еще стоял на коленях. Срапион зашагал вперед, вверх.

— Пусть хоть кости бы рядом лежали материны и ребенка!..

Асура в дрожь бросило. Он пошел за Срапионом, все убыстряя шаг. Ему казалось, что вслед несется крик матери младенца: «Куда вы уносите мое дитя?..»

А далеко внизу все полнилось дымом и огнем. И дым делался гуще и гуще.

НОЧЬ ВТОРАЯ

Подъем был очень крутой. Идти стало трудно, но какие уж тут трудности, когда надо спешить, бежать отсюда, перевалить гору. А за этой горой — другие горы, ущелья. И там, куда они бегут, уже, наверно, собрались все те, кому удалось спастись, бежать с полей сражения. Среди прочих там должны быть остатки их соединения: они сопровождают беженцев на северо-восток, в сторону Арарата…

Что бы то ни стоило, пусть дух вон, а надо спешить. Глянешь назад, на поле сражения, оторопь берет: все затянуто клубами дыма, там кружит враг, упоенный собой, хмельной от запаха горячей крови, там смерть. Она уже поглотила целый народ вместе с матерью вот этого младенца. И все никак не насытится…

Ребенок не плакал. Бедный маленький сиротка! Ему, наверно, кажется, что он снова в теплых руках своей матери, в ее нежных объятиях. И хорошо, что так кажется. Хорошо и то, что он заснул, хотя стал от этого почему-то много тяжелее. Личико у него круглое, как гата. И спит с улыбкой. Носик тоже удивительно симпатичный, как маленький пшат[21], и ноздри вразлет. Губки сложены щепоточкой, а верхняя часть оттопырена, И между ними, как зернышко чечевицы, маленькое круглое отверстие.

Малыш не производил впечатления испуганного. Видно, прошлую ночь он тоже, до того как мать его скончалась, был угрет и доволен, как птенец под теплым материнским крылышком. От него приятно пахло молоком. Через пеленки он согревал и Асуру грудь и руки. Потому, наверно, Асур с такой легкостью взбирается вслед за Срапионом на гору, и на душе у него радостно: вот ведь вчера их было двое, а сегодня они втроем.

Часа два Асур шел счастливый. Но горькие думы о том, что выстрадано и что их ждет впереди, чувство тревоги и ужаса скоро опять вытеснило из сердца маленькую негаданную радость. Ребенок тем временем проснулся, выпростал ручки, сладко зевнул и уставился своими синими глазенками прямо в зрачки Асуру. Смотрел, смотрел и вдруг закричал.

И это было ужасно!.. Поди знай, в какой из горных впадин залегла в засаде их смерть. А что они могут, два горемычных солдата?.. Чудом спаслись от обрушившейся на них лавины, с трудом выскользнули из когтей смерти; как серны, одолели уже тысячу гор и ущелий, делая все, чтобы даже их тень не выдала, где они есть. И вот сами, по доброй воле, взяли да и обрушили беду себе на голову. Плач ребенка подвергает их двойной опасности. Но что делать?!

Асур как умел старался успокоить дитя, но тот надрывался все громче. Срапион зло проворчал:

— Не было у тебя печали, так выискал.

Асур с тревогой посмотрел на товарища. Лицо у Срапиона сделалось жесткое и шершавое, как пемза, того и гляди, лопнет от злости.

Голос малыша был пострашнее пушечных выстрелов. От них можно удрать, спастись. А от этого крика никуда не убежишь. Асуру казалось, что на голос ребенка обязательно слетятся вражьи стаи, подобно тому, как стаи стервятников слетелись на еще не остывшее тело несчастной матери младенца.

— Ну, маленький мой, душа моя, замолчи же наконец, чтоб тебя… Ты понимаешь или нет, что вокруг нас турки?.. Най-най!.. — ласково взмолился Асур, никогда дотоле не державший в руках ребенка. — Най-най, дитятко.

Но какое уж тут «най-най», младенец знай одно кричал в ответ: «Вай-вай». И это был не просто плач, а душераздирающее стенание, крик детеныша, потерявшего мать. Да, да, ребенок плачем своим звал мать! А мать осталась там, на склоне горы, которая уже далеко-далеко. Осталась не похороненная, с рваной раной во лбу, с обнаженной грудью, едва прикрытой листьями мальвы…

Они пошли быстрее. Казалось, спешили только потому, чтобы оторваться от этого устрашающего плача. Только потому…

Асур совсем замолк, словно оцепенел. Срапион время от времени со свистом сплевывал. Асур неумело укачивал ребенка, прижимал его к груди, подносил к его губам свой палец, чтоб пососал, — может, замолчит. Всяко пытался утихомирить. Но ничто не помогало: малыш не унимался.

Срапион зло бросил:

— Говорю, помрет!..

Асур ласково глянул на ребенка. Кто помрет? Это безвинное создание? Этот благоуханный теплый комочек? Зачем ему умирать?! Мало, что ли, младенцев сгинуло в резне — на дорогах от самого Евфрата до этих гор и дальше, — чтобы еще и ему погибать?! Нет, нет! Пусть хоть он останется жить! Да не закроются синие глаза этого малыша, не угаснет их ясный свет! И да не иссякнет его голос! И пусть плач его грозит им сейчас большой опасностью, но он — свидетельство жизни, может, единственный живой голос в этом истерзанном мире.

— Голоден, видно, — уразумев наконец, отчего плачет дитя, сказал Срапион, — потому и кричит!..

— Что же нам делать?

Срапион неопределенно пожал плечами.

Вскоре им попался горный родник. Срапион сорвал листок конского щавеля, попробовал набрать в него водички и напоить малыша — хоть этим отвлечь бедную кроху, авось примолкнет. Однако ничего не дышло. От холодной воды ребенок замотал головкой, покраснел и теперь уже не просто плакал, а истошно орал. Срапион заколотил ногами о камни.

— Ты погубишь нас! — взревел он. — Какого дьявола подобрал это чудище?..

Асур в душе обозлился и настороженно посмотрел на Срапиона, словно бы и он враг, который, того и гляди, выхватит у него ребенка и размозжит ему головку о камни.

— Не говори так, Срапион! Не говори! — взмолился Асур.

— А что же мне сказать? — побагровел Срапион. — Думаешь, выживет? Нет! Умрет, так и знай, умрет! А раз так, пусть бы умер там, рядом со своей матерью. Думаешь, мы с тобой выживем? Да еще и его человеком сделаем? Э-хэ!..

Асур отгородился ребенком от Срапиона: не хотелось ему сейчас видеть волчье обличье товарища…

Зашагали дальше.

До самого полдня плакал ребенок. Затихал только на короткий миг — когда уж совсем обессилеет и охрипнет, чтоб дух перевести. Такого кошмара Асур не переживал даже в штыковой атаке, когда по малочисленности им приходилось один за одним отходить под натиском беспрерывно накатывающих, как волны, всё новых и новых вражеских рядов…

21

Пшат — плод пшатового дерева, мелкий, мучнистый.