Страница 4 из 98
Я только попросил его помочь нам испечь хлеб из нашей муки. Он охотно согласился.
— Ну что ж, товарищ красноармеец, — сказал мне военком, — вы за командира, а потому проследите, чтобы все было как надо…
Ребята чуть передохнули, и я отдал свой первый в жизни приказ:
— Приготовиться в путь!..
Водителям велел не отрываться друг от друга…
Жара невыносимая. Одно слово — август и пустыня… Сергей утешает, говорит, что километров через сто пятьдесят должен быть колодец. А тем временем вышла из строя еще одна машина.
Что мне будет за брошенные в пустыне машины?..
Только к вечеру мы наконец-то доехали до колодца. Вокруг ни деревца, ни росточка зеленого, даже колючек и тех нет. У самой дороги притулился колодец, выложенный прутьями. Я заглянул в него, и в глубине, словно в круглом зеркале, качнулось мое отражение.
Досыта мы все напились да с собой еще воды прихватили и снова тронулись в путь. Еду — а передо мной неотступно мама. Я в пустыне, а она там, в наших горах, горюет обо мне, и в мире такая страшная война. Чем все это кончится?
И Сергей вдруг, как будто подслушал меня, спросил:
— Мать у тебя есть?
— Есть!..
Господи, неужели и моя мама напрасно будет ждать моего возвращения?!
Мы едем навстречу ночи, и все пустыней. Меня одолевает дремота, и — о диво! — я вижу сон. Вижу Аветика Исаакяна![3] Он поцеловал меня в лоб и что-то говорит. И еще я вижу караван верблюдов.
Сергей подтолкнул меня:
— Не спи, а то и я разомлею.
Я мысленно иду за караваном и громко, чтобы снова не уснуть, чеканю:
Еще одна из наших машин испортилась. И ее пришлось оставить.
Небо нависло совсем низко — мрачное, бурое. Сергей пытается приободрить меня:
— Километров через сто будет оазис.
Эти сто километров кажутся мне бесконечно долгой дорогой, до края света. Нужно еще целую вечность добираться до злополучного «оазиса».
— Нам, браток, везет, — говорит Сергей, — ветра нет, не то бы…
А я хочу, чтоб был ветер, хочу увидеть, какая она — песчаная буря.
Уже полдень. От жажды в горле все пересохло.
Но вот вдали показалась черная полоса. Это и есть оазис.
Сегодня третье сентября. Через три месяца и двадцать пять дней мне исполнится восемнадцать. Записи мои жаждут. Жаждут…
Вот он, оазис.
Спугнутое непривычным грохотом наших машин, ринулось прочь стадо бычков. На них восседали мальчишки-казахи.
Скоро мы добрались до стойбища в несколько юрт. Невысокие, войлочные, с куполообразным верхом, они были накрепко всажены в землю. Толпившиеся возле них женщины и девушки, завидев нас, тотчас скрылись. Надо сказать, вид у них был необычный. В огненно-красных шароварах по самую щиколотку босых ног, с множеством тоненьких косичек, подпоясанные разноцветными кушаками…
Неподалеку сидели трое стариков. Лица у них загорелые, какие-то словно бы тоже пустынные, голые, почти без признаков растительности. Они в халатах, в конусообразных войлочных шапках. Нас будто и не замечают.
Наши все бросились к колодцу. Сергей говорит мне:
— У казахов кумыс хорош!
— Что это такое?
— Напиток из кобыльего молока.
Сергей обратился к старикам по-казахски — попросил кумысу. Те замотали головами: нету, мол. Тогда Сергей посоветовал мне показать им чай и сахар. Я велел своим поварам принести головку сахару и пять пачек чаю. Увидев все это богатство, старики тотчас поднялись с мест, что-то сказали Сергею по-своему и один из них, зайдя в ближайшую юрту, вынес целый бурдюк с кумысом — в обмен на чай и сахар.
Этот древний, испытанный способ торговли оставил мне на память воспоминание о кисловатом, но очень приятном на вкус кумысе.
Через полчаса оазис был уже далеко.
Испортилась еще одна машина. Бросили и ее, поехали дальше.
Продвигаемся очень медленно. Грузовички, прямо скажем, дряхлые. Часами простаиваем, чиним то одно, то другое. И навстречу нам — никого и ничего. Опять вокруг неоглядная, таинственно-гнетущая знойная пустыня…
Спустя день пришлось бросить в пустыне еще две машины.
Только машина Сергея остается пока на ходу. Теперь уже всего одна машина.
Добрались до нового оазиса. Здесь овцеводческий совхоз. Остановились у барака. К нам подошел коренастый мужчина в возрасте, русский.
— Чем могу быть полезным? Я директор совхоза.
Мы опять попросили испечь нам хлеба из нашей муки. Он с готовностью согласился. Совхозный ветеринар-казах повел меня к себе в юрту. У входа нас приветливо встретила его мать. Юрта застлана коврами.
Мать заботливо подложила нам с сыном под локотки приятно пахнущие сеном мутаки, расстелила на ковре белую скатерть. Маленькие ее руки ловкие, ласковые. Сначала она подала мне вкусный, ароматный чай — это чтобы усталость прошла, а потом — плов с мясом. Тарелки, стаканы — все сверкало чистотой, все было так по-домашнему…
Женщина через сына спросила:
— Мать у тебя есть?
— Есть.
— Ай-яй!.. На войну идете?..
— Да.
— Ай-яй!..
Казашка-мать пожелала мне на своем языке доброго пути, и это прозвучало как молитва.
Выбрались наконец в Карагандинскую степь. Пустыня осталась позади, жара чуть ослабла.
К вечеру встретились с воинским патрулем.
— А мы уже ищем вас, — сказал капитан. — Где вы плутали?..
Капитан проводил нас в свою часть, дал помыться, поесть. Там я впервые в жизни увидел генерала. Глянув на нас, генерал усмехнулся.
— Ну, робинзоны, выкрутились? Потери людские есть?
— Никак нет!
— Молодцы.
Он дал нам проводников, и на следующий день мы были в Караганде, в своей части. Серож протянул мне стакан:
— Выпей водки. Из могилы живым выбрался.
Впервые я попробовал свекольного самогона. А у Серожа для меня была еще одна новость:
— Твоя Шура здесь!..
— Что?..
Серож кивнул в сторону деревянного домика с красным крестом на двери.
— Санитаркой у нас в медпункте… Мы уже грузились в машины, когда она вдруг принесла направление из военкомата и подсоединилась к нам.
— С ума спятила!..
Серож пожал плечами:
— Кто знает…
Я тотчас забыл про все свои мучения в пустыне. Зачем она приехала?.. Деревянный домишко медпункта словно бы заполыхал пламенем. Я боялся приблизиться к нему — обожжет.
Сегодня двадцать первое сентября. Через три месяца и семь дней мне станет восемнадцать. В записях моих испуг.
Штаб нашего батальона расположен в двухэтажном кирпичном здании, в пригороде, в довольно приятном месте. Там живут и наши командиры, в том числе и Арам Арутюнян.
На третий день после моего возвращения он вызвал меня к себе.
— Из дому тебе письмо, потому и позвал, — сказал лейтенант, протягивая мне конверт. — Намучился в пустыне?
— Не надеялся уже, что выкручусь.
Этот светловолосый человек, усыпанный мелкими веснушками, был для меня истинным спасением. При нем я чувствовал себя сильным, способным совладать с любыми испытаниями, любыми неприятностями. Я спросил его, какие новости с фронта. Но порадовать ему меня было нечем.
— Отступаем!.. — проговорил он.
— В чем же причина наших неудач?..
Арам долго молчал, курил, затем с присущей ему прямотой сказал:
— Я тоже не очень-то могу ответить на этот вопрос. Значит, такие обстоятельства…
3
Аветик Исаакян — великий армянский поэт (1875—1955).
4
Из стихотворения А. Исаакяна. Перевод А. Блока.