Мхитар Спарапет

Горги снова поцеловал Айшэ. Задрожал от волнения и гордо посмотрел на лагерь. Отныне Айшэ — его любимая, его жена. Горги убьет любого, кто посмеет притронуться к ней рукой. Айшэ принадлежит ему… При этой мысли лоб юноши покрылся испариной. Он вспомнил мать, грозную и неумолимую. Что она скажет, узнав, что ее сын взял в жены персиянку? Вспомнился и утренний сердитый окрик Есаи:

— Она же басурманка! Не марайся.

— Нет, Айшэ хорошая, она моя! — ответил тогда Горги.

И вот Айшэ обеими руками доверчиво обняла Горги за шею и глазами испуганной лани смотрит на него.

Этой ночью с Горги произошло удивительное. Он вдруг впервые в жизни ощутил, что может защитить другое существо. Существо, которое ему дороже собственной жизни.

Положив голову на грудь Айшэ, Горги трепетал от счастья, от гордости…

Луна заливала своим светом все ущелье. На берегу квакали лягушки, с гор струился аромат цветов.

Айшэ скоро уснула спокойным сном ребенка.

Три дня отряд оставался в Вайоцдзоре. Ждали, не пойдут ли турки после захвата Еревана в Сюник. Но скоро вернулись лазутчики и сообщили, что турки засели в Ереване на долгое время.

За эти три дня Горги лишь раз виделся со спарапетом. Мхитару сказали, что парень, как околдованный, все сидит подле персиянки. Хотя спарапет в душе и рассердился, но ни словом не попрекнул своего любимца.

Двое-трое из друзей-товарищей попытались посмотреть, какая она — гури-пери[63] Горги Младшего. Однако Горги прикрыл Айшэ буркой и отогнал товарищей.

Как-то Есаи сказал:

— Э, сынок мой Горги, этот ангел совсем сведет тебя с ума. Что я тогда скажу твоей матери? Бросил лошадь без присмотра к не отрываешься от персиянки. Не стыдно?

Горги пронзил его взглядом и сжал зубы. Айшэ заплакала. Ее круглые плечики затряслись, колени задрожали.

В этот день Горги ненавидел всех: и Есаи, и товарищей, даже спарапета.

Наконец двинулись к Сисиану. Верблюдов с трудом проводили под скалами. Непривычные к горным тропам, животные пыхтели, фыркали, свесив свои длинные губы. Голова каравана достигла вершины горы, а хвост все еще вился в глубине ущелья. Раскаленный воздух обжигал людей. Тяжело и медленно преодолевали подъем.

Горги завернул Айшэ в бурку, положил на луку седла, правой рукой обнял ее, а левой взял уздечку. Был он мрачен и зол. Иногда открывал лицо девушки, с нежностью отирал у нее со лба испарину. В такие минуты Айшэ светилась радостью, но глаза и тогда оставались печальными.

Впервые Горги испытал отвращение к своей воинской жизни, до боли захотелось ему побыть одному. Пусть хоть сквозь землю провалятся все его товарищи — Семеон, Цатур, Вецки Маргар! Все! Горги не желает их больше видеть. Уйти бы от всего, скрыться в глубине леса вместе с Айшэ!..

Ночь провели в селе Ангехакот. Горги Младший решительно направился к приходскому священнику. Облобызал у него руку, отдал все, какие имел, деньги и стал молить, чтобы священник окрестил Айшэ. Тот согласился, взял Айшэ за руку и повел в церковь. Только ничего из этого не вышло. Их настигли Цатур с Семеоном, избили священника, выгнали из церкви. Хотели даже отнять у Горги Айшэ и растерзать ее, но юноша обнажил саблю и защитил любимую.

— Я женюсь на ней, что бы вы ни делали! На некрещеной женюсь! — кричал он диким голосом. — Пусть сам Иисус Христос попытается помешать этому, я не уступлю.

На следующий день караван вошел в ущелье реки Воротан и опять потянулся по тропинкам. Никто больше не заговаривал с Горги. Держались подальше. «Забыли», — думал Горги и жесткой рукой ласкал мягкие волосы Айшэ. Утешал бедняжку как мог.

Приближались к Татевскому монастырю. В полдень сделали небольшой привал, потом спустились в глубь ущелья. К вечеру караван уже достиг Чертова моста, что перекинут через Воротан. Горги решил: едва прибудут в Татев, он бросится спарапету в ноги и будет умолять его, чтобы разрешил окрестить Айшэ.

Но, кроме Горги, видно, никто не торопился — караван снова остановился.

Чуть выше Чертова моста лепились избушки, в которых устраивались на ночлег приезжающие сюда на воды горячих источников страдальцы — больные ревматизмом и прочими недугами. Источники были тут же, у самого моста.

Горги повел Айшэ в ту сторону, чтобы устроить ее в одной из мазанок. Какая-то добрая старушка тотчас уступила им свое место.

— Что, больна? — спросила она, участливо глянув на Айшэ.

— Нет, мать, она просто устала, — ответил Горги, — давно уж в дороге. Позволь ей поспать на твоем ложе. Я щедро вознагражу тебя.

Старуха кивнула, при этом недвусмысленно улыбнулась и сказала:

— Пусть так и будет, сынок. Я пойду спать в ацатун[64].

Горги обнял Айшэ, усадил ее на покрытую тряпьем тахту и провел рукой по лицу девушки.

— Не плачь, Айшэ, — сказал он с нежностью. — Я буду защищать тебя, пусть даже ценою жизни. Поверь мне!

— Я верю.

Горги поцеловал Айшэ и вышел.

Прошло два дня. На третье утро Горги потребовали к спарапету, в Татевский монастырь, что возвышался на краю противоположной скалы.

Горги обрадовался, он верил, что спарапет разрешит ему окрестить Айшэ и жениться на ней. Поручив старухе присмотреть за Айшэ, он вскочил на коня и по горной тропе понесся к Татеву.

Из Татева вернулся только спустя четыре дня: был доволен, спарапет не отказал ему.

Еще издали он увидел на пороге опечаленную старуху и встревожился:

— Что Айшэ? Где она?

— Нет ее, увели! — всплеснула руками старуха.

Горги схватил ее за плечи:

— Что? Что ты говоришь?!

— В тот вечер, как ты уехал, пришли трое и увели девушку. Я не отдавала ее, бросилась защитить, они только обругали меня, эти чертовы дети, оттолкнули и увели.

— Куда увели, кто такие? — задыхался Горги.

— Люди из вашего войска, — простонала старуха. — Сказали, что у них на то приказ. Они отправили девушку под надзором какого-то воина с больными, что приезжали сюда лечиться с берегов Аракса. Сказали, она, мол, персиянка, вот и отправляем на родину, не хотим брать греха на душу.

Горги Младший схватился за голову. Отчаяние его было так велико, что в первую минуту он не знал, что делать. Очнувшись, бросился к коню. Вскочил в седло и выехал на дорогу.

Но тут же сообразил: куда ехать-то? Ведь Айшэ увезли четыре дня назад. А отсюда до Аракса всего три дня пути. Выходит, Айшэ давно уже в Персии. Где найти ее? Как? Ах, бессердечные люди!

Горги сошел с коня и как потерянный метался в ущелье. Потом решительно двинулся к Татеву.

Кто-то окликнул его. Горги обернулся. Это была старуха. Она протянула руку. В ней лежал маленький сверточек.

— На, сынок. Это девушка велела отдать тебе. Прости, я сразу не припомнила.

Горги взял сверток. Это был платок. Он развернул его и увидел серьгу Айшэ. Одну-единственную серьгу — вторую она, видно, оставила себе. Его как прорвало, он бросился в траву и горько зарыдал.

Перед дворцом Давид-Бека остановились три всадника. Дорожная пыль покрывала их одежды и бороды. Лошади взмылены. Ясно, что люди приехали издалека. Один из них — местоблюститель Эчмиадзинского монастыря вардапет Овасап — человек со злыми, будто полными яда, глазами. Двое других — крепостные Эчмиадзинского прихода.

На лошадиный топот вышел слуга Давид-Бека Согомон. Прищурив близорукие глаза, он присмотрелся, заметив вардапета, со страхом нашарил на себе пуговицу, схватился за нее (надо же отогнать зло). Крепостные помогли шестипудовому вардапету сойти с коня.

— Что еще за пришельцы? — спросил Согомон.

Овасап выступил вперед.

— Я — вардапет… — начал он, но Согомон не дал ему кончить:

— Ну что ж, что вардапет? Здесь не монастырь, а я тебе не слуга убирать навоз за твоими лошадьми! Проезжай-ка давай дальше.

63

Гури-пери — персонаж армянского фольклора.

64

Ацатун — помещение, где устроен тонир, печь для выпечки хлеба.