Мхитар Спарапет

— Чем же все это кончилось? — едва сдерживая смех, спросил Есаи.

— Будь он проклят, этот конец, — простонал Маргар. — Что я, князь, чтоб задаром кормить бездельницу… Тоже кое-что сотворил. Встретил однажды пройдоху попа, он и говорит мне: «Сват Маргар, хочу поехать в Дизак, купить коня. Что скажешь?» Отвечаю: это, мол, очень хорошо, батюшка-сват, но зачем же тебе таскаться в Дизак? У меня есть конь отменной породы, и я как раз собираюсь продать его, а взамен купить овец. Покупай, говорю, будешь до конца жизни благодарить. Не осталось, наверно, слов, которых я не отвалил бы в похвалу своему коняге. Батюшка согласился, обещал прийти вечером посмотреть животину. А надо сказать, что мерин у меня был никудышный — старый и немощный. С трудом водил я эту клячу на водопой. Ну, вернулся домой, вошел в стойло, чуток подпалил коняге мошну, взял плеть… и стал как следует охаживать… И так взбесил его, что он уже стал вскидываться на дыбы, едва я палец кверху подниму… И глаза, у черта, оживились. А тут и сват явился. Выпили мы с ним по чарке, и повел я его в конюшню. Увидел меня конь, взвился на дыбы, заржал, да так заплясал, словно тебе трехлетний жеребчик. «Видная животина», — сказал батюшка. «Не уступит и коню самого Давид-Бека», — вставил я. Поторговались, сладили цену, я получил деньги и велел младшему сыну отвести коня к свату, а сам пригласил батюшку еще по чарке вина выпить.

На другой день сват мой собрался в соседнее село на крестины. Седлает он коня, а несчастная животина ног не волочит. Как ни старался сват, а сдвинуть коня с места не мог. Понял тут батюшка, что я обманул его. Бежит в село, собирает народ, зовет и меня. «Этот, говорит, так его разэдак! — нечестивый человек не постыдился продать мне такую негодную лошадь. Сейчас же, — кричит, — верни мои деньги и забирай свою падаль!» Тут-то я ему при всем честном народе и выложил: «Не очень, говорю, ори, батюшка. Не ты ли первый обманул меня? Подсунул свою ленивую, негодную дочь — ни метлы в руки взять, ни воды принести, ничего делать не хочет. Самая что ни на есть лентяйка на свете. Вот когда ты заберешь свою дочь, тогда и я заберу лошадь. На том и весь сказ!» Батюшка еще для виду немного покричал, но скоро остыл и присмирел…

— Хорошо ты с ним расправился! — одобрительно отозвались со всех сторон.

— А невестка после этого стала на что-нибудь годна или нет?..

— Преставилась, — равнодушно ответил Маргар.

— Нечто от безделья?

— Э, — отмахнулся Маргар. — Умерла, и все тут!.. Откуда мне знать отчего. Вот уже месяц, как отдала богу душу… Похоронили, значит, привели другую невестку — дочь рамика: ну чистое золото.

— Недаром говорят, отрезай прут с собственного куста. Что они умеют, эти из богатых домов, — знай себе жрут да прохлаждаются, — заключил Есаи…

Солнце уже улеглось на белоснежную подушку горы, когда Мхитар и его свита добрались до Цицернаванка. Вардапет Авшар Тэр-Гаспар в сопровождении духовных отцов и монастырской братии вышел навстречу Мхитару.

— Есть вести? — осведомился Мхитар.

— Только что сообщили: скоро будут, — ответил вардапет.

Не успели еще прибывшие въехать в монастырь и спешиться, как стоявший на скале дозорный монах подал знак, что едут. Тут же доложили спарапету. Он вышел из храма в полном облачении, во всех доспехах, окруженный меликами, сотниками и монахами.

Взойдя на монастырскую стену, Мхитар приник к подзорной трубе и взглянул на дорогу, что вела из Арцаха в Цицернаванк.

— Подымите знамена, — приказал он, сходя вниз, — и постройте войско!

Сотники бросились исполнять его приказание. Воины оживились.

Посольская кавалькада быстро приближалась. Порою она терялась на поворотах, потом снова показывалась на склоне горы. Под лучами заходящего солнца поблескивали оружие и шитые золотом одежды.

Вскоре ясно завиделось русское знамя. Впервые развевалось оно на Армянской земле.

Полк спарапета выдвинулся вперед. В головной колонне загорелись цветами радуги знамена Давид-Бека, Верховного Армянского Собрания, заискрились штандарты спарапета и меликов. Неумолчно звонили монастырские колокола. В радостном восторге застыли воины. Спарапет Мхитар сошел с коня. То же сделали посланник и сопровождающие его лица. Возглавляющий Арцахское войско князь Ованес сказал что-то послу. Тот продвинулся вперед и, взяв у шедших рядом с ним офицеров свиток, приложил его ко лбу, поцеловал, затем прижал к груди и произнес:

— От великого государя всея Руси Петра Алексеевича нижайший поклон земле Армянской, славному Давид-Беку, военачальникам, войску, духовенству и всему армянскому народу.

Его слова тотчас перевели.

— Слава богопомазанному царю, императору Петру Алексеевичу!.. — ответил спарапет.

Ущелье загремело от громких криков:

— Да живет великий царь Руси!..

— Добро пожаловать в нашу страну, посол великого царя! — продолжал Мхитар. — Ты желанный гость, и мы просим тебя, раздели хлеб-соль нашего братства.

Вардапет Авшар Тэр-Гаспар поднес на серебряном блюде хлеб-соль. Посол был высокорослый, горбоносый, с окладистой бородой. Одет на манер европейского купца. Безоружный.

— Да будет так во веки веков, — откушав хлеба, сказал он.

— Да будет!.. — повторили армяне.

Одеяние двух русских офицеров, которые сопровождали посла, произвело на армянских меликов и военачальников завораживающее впечатление. На голове у русских были широкополые треуголки, шитые по краям золотом, украшенные к тому же и страусовыми перьями. На светло-зеленых суконных кафтанах, едва доходивших до колен, алели перекинутые через правое плечо ярко-красные атласные ленты в пядь шириною. Они заканчивались внизу золотыми кистями. Рукава кафтанов отогнуты у запястья и тоже обшиты золототканой парчой. Станы перехвачены широкими поясами. На ногах белые длинные чулки. Обуты оба в красные сапоги с короткими голенищами, завершающимися кисточкой. Безбородые, зато усатые и с пышными бакенбардами.

Оружие, пуговицы на кафтанах — все сверкало.

Армянские мелики еще никогда не видели людей, одетых так роскошно. Особое восхищение вызывали развевающиеся на ветру красные накидки.

Офицеры были серьезны и торжественны. Но и они с не меньшим удивлением разглядывали стоявших перед ними армянских воинов — темнокожих, темнобровых и даже с виду явно отважных.

— Вот, выходит, какие они, царевы люди? — удивился Семеон. — Одного золота сколько на каждом… Счастливая, знать, у них страна!..

— Попридержи язык, человек божий, — упрекнул Цатур, хотя в душе и сам не без зависти дивился на русских.

Все торжественно вошли в ограду монастыря. Авшар Тэр-Гаспар, читая псалмы, шагал впереди. Шедшая за престарелым монахом братия несла высоко в руках иконы, с которых свисали унизанные жемчугами кисти. Курился ладан. Вардапет двигался медленно, время от времени осеняя войско и гостей серебряным крестом.

Наконец вошли в храм. После краткого молебствия по случаю прибытия гостей вардапет пригласил к столу.

В трапезе принимали участие только посол с двумя офицерами и Мхитар с меликами. Сотников не пригласили. Тэр-Аветис восседал между русскими офицерами и без конца угощал их. Они с трудом разжевывали непривычный армянский хлеб — лаваш и приправленное тмином вареное мясо, с опаской пробовали зелень — мяту и крессалат. Однако, по всему было видно, еда им понравилась, с угощениями расправлялись дружно.

Разговор за столом в основном вели Авшар Тэр-Гаспар и русский посланник. Настоятель рассказывал о своем древнем монастыре.

Молчание спарапета казалось царскому послу странным. Мхитар только из вежливости изредка задавал вопросы, не имеющие касательства к приезду посольства. А послу хотелось поскорее зачитать армянским воеводам грамоту царя, но он дожидался, пока об этом заговорит сам спарапет.

Трапеза затянулась. Наконец Мхитар встал.

— Дороги в наших горах трудные, господин посол, — сказал он через переводчика. — Ехать ночью тебе и почтенным спутникам твоим будет не безопасно. Не лучше ли здесь переночевать, а утром с богом в Алидзор?