Страница 2 из 56
— Это почти настоящий жемчуг, жизнью клянусь.
Какой-то человек вышел из ресторана. Он расстегнул на потной шее серую косоворотку и повелительно крикнул:
— Воды!..
— Холодная вода! Ключевая вода! — тут же запели десятки детских голосов.
— Врешь, у тебя вода теплая!
— У меня холодная! Не отбивай покупателя! — негодующе запыхтел самый маленький водонос, сгибаясь под тяжестью пузатого кувшина.
Его черные блестящие глаза были полны такой радости, решительности и одновременно такой мольбы, что, отстранив остальных, юноша обратился к нему:
— Наливай, малыш.
Водонос сполоснул стакан, вылил воду. На его босые, запыленные ноги брызнули капельки воды, и ноги вмиг словно покрылись веснушками.
Человек вытащил из кармана медную двухкопеечную монетку. Водонос, улыбаясь, протянул ему полный стакан:
— Пейте на здоровье, вы мой первый покупатель!
— Вот тебе покупатель! — послышалось сзади, и не успел малыш оглянуться, как на его штанишки и босые ноги полилась вода. На красный песок упали осколки красного кувшина.
— Ух, чтоб вы… — простонал сквозь слезы малыш.
А в другом конце аллеи уже снова звенело:
— Холодная вода! Ключевая вода…
…Как я ни крепился, все же домой пришел заплаканный. Мать, узнав о случившемся, стала проклинать злых детей, а отец оборвал ее и, обратившись ко мне, мягко сказал:
— Не беда, Рач, вырастешь — будешь работать, а пока, слава богу, проживем как-нибудь и без твоего заработка.
Он замолчал и медленно прошел в угол комнаты, где среди разбросанных инструментов и старой обуви стоял покрытый паласом табурет.
Несколько минут все мы молчали. Разгневанная мать с неимоверной быстротой вязала чулок; отец, опустив голову, латал туфлю. Мои слезы высохли. Вдруг отец приподнял голову. Он улыбался, его небритое лицо посветлело, в уголках рта подрагивали кончики седеющих усов, а глаза что-то обещали. Он поманил меня пальцем и тихо сказал:
— Этой осенью ты пойдешь в школу. Скоро я куплю тебе книги.
Я быстро поставил на полку стенного шкафа стакан, который все еще держал в руке, отдал матери свой первый заработок — медную двухкопеечную монету — и выскочил во двор рассказать товарищам, что осенью я пойду в школу.
БУКВАРЬ
Мои родители не были богаты. Отец часто болел, и мать все жаловалась соседке Мариа́м-баджи:
— Месро́п опять простыл!
Баджи, грустно покачав головой, приносила из дому какие-то сушеные травы:
— Вот, завари-ка это, напои его, пусть пропотеет.
И отец с утра до вечера пил липовый чай.
Заработка его едва хватало на жизнь. Мать говорила, что на Зари́к, мою сестру, которая была несколькими годами старше меня и уже ходила в школу, приходится тратить особенно много.
Но родители старались и меня не обидеть. Правда, мне редко покупали что-нибудь новое, штанишки и рубашки для меня переделывались из отцовского старья, но во всем квартале нашлось бы немного детей, одетых так же чисто. К тому же зимой я был всегда обут в «сапоги», как называл отец мои башмаки, им же перешитые из старых туфель.
Мое поступление в школу горячо обсуждалось в доме. Ведь с этим были связаны новые расходы.
— Книги нужны, одежонка нужна, — говорила мать.
Отец подходил к этому вопросу с особым пристрастием:
— Не бойся, жена. На худой конец подтянем пояс потуже.
Я смотрел на его узкую спину, вокруг которой дважды был обернут дедовский ремень, и думал, что туже его стянуть невозможно.
Отец купил мне сатиновую блузу, брюки и из совершенно новой кожи сшил чусты[9]. Все эти вещи лежали пока в сундуке, но я знал, что они мои, и с гордостью рассказывал о них товарищам.
Но самым лучшим подарком был букварь.
Однажды отец сказал мне:
— Пойдем.
И мы отправились с ним в книжный магазин. Отец шел так быстро, что я еле поспевал за ним. Я еще никогда не видел его таким бодрым.
В магазине он долго перебирал буквари. По-моему, все они были одинаковые, все хорошие, но отец почему-то терпеливо и тщательно изучал каждую книгу и, заметив на обложке или на странице букваря небольшой изъян, недовольно кривил лицо.
Наконец выбрал. Из внутреннего кармана пиджака вытащил старый кожаный бумажник и серебряными двугривенными отсчитал рубль.
— Дороговато, да уж ничего, — сказал он продавцу и, протянув мне книгу, добавил: — Бери, сынок…
Вечером я обернул букварь синей бумагой, чтобы не испачкать.
ПОСТУПИЛ В ШКОЛУ
Портфеля у меня не было, поэтому я крепко обвязал свой букварь, две тетради и бумагу для рисования красной резинкой от рогатки.
На мне было все новое, даже шапка — новенькая матросская бескозырка с двумя черными, с золотой каемкой ленточками, развевающимися над новой сатиновой рубахой. Но самыми непривычными и неудобными для меня были длинные чулки, которые начинались в новых чустах и кончались под короткими брюками, обхваченные круглыми резинками. У меня еще никогда не было таких чулок, да и Амо, Погос и другие мальчики их не носили. Летом мы ходили босые, а зимой надевали шерстяные вязаные чулки. А такие чулки из духана[10] носили только девочки. Говоря по правде, эти чулки мать купила для Зарик, но они были ей малы и потому перешли мне.
Каждую минуту мне казалось, что чулки вот-вот сползут вниз. Рука моя то и дело тянулась к круглым резинкам, и всю дорогу меня терзали мысль о предстоящем «экзамене» и чулки.
Отец шел с сияющим лицом. В этот день он особенно тщательно побрился, надел праздничную одежду, шляпу, которую сестра вычистила щеткой необыкновенно старательно, и подпоясался узким ремнем. Отец выпил для бодрости стаканчик водки и сейчас то и дело теребил ус правой рукой. Он молчал, часто оборачивался ко мне, будто затем, чтобы поправить ленточки бескозырки, но на самом деле своей жесткой, шершавой ладонью он поглаживал мне шею, и я понимал, что отец очень волнуется.
В школьном дворе было пусто. Отец искал глазами кого-то, растерянно и беспомощно оглядываясь. В это время из подвального этажа вышел старик.
— Багдаса́р? — крикнул отец и, потянув меня за руку, поспешил к нему.
Отец обрадовался ему, будто родному брату после долгой разлуки. Меня это очень удивило. Ведь Багдасар был наш сосед. Я часто видел, как они встречались на улице. Отец всегда здоровался с ним, слегка улыбаясь, а вечно сердитый Багдасар, по обыкновению, бурчал себе что-то под нос.
— Багдасар! Здравствуй, Багдасар! — радостно повторял отец, приближаясь к нему.
Багдасар, державший в объятиях какой-то большой пестрый мяч, вывалянный в чем-то белом, довольно холодно ответил на восторженное приветствие отца:
— Здравствуй. Щенки! И кто это закинул в мел этот «клопус»?
Отец вначале изумился, потом, сообразив, что «щенки» к нам не относится, деланно сочувствуя, покачал головой:
— Вай… Вай… Вай!
Затем, порешив, что достаточно посочувствовал, спросил:
— Братец Багдасар, куда мне вести ребенка?
— В школу поступать будет?
— Да.
— Веди наверх, заведующий там сидит.
По узкой деревянной лестнице мы поднялись на второй этаж. Из одной комнаты доносились голоса — вошли туда.
— Здравствуйте, — смущенно сказал отец.
А я тем временем постарался спрятаться за его длинными ногами.
В комнате за столом сидел пожилой мужчина с небольшой седеющей бородкой, а на длинной скамье у стены — две женщины.
— Здравствуйте, — улыбнулся мужчина, поднимаясь с места. — Подойдите ближе, пожалуйста.
Этот, как бы сказал отец, «приличный» мужчина так хорошо улыбался, что мы, набравшись смелости, подошли к столу. Мужчина не стал ждать, пока заговорит отец, и, подавая ему руку, сказал:
— Я заведующий школой, Смбатя́н. Сына в школу привели?
— Да, — ответил отец и слегка подтолкнул меня вперед.
9
Чу́сты — мягкие кожаные тапочки.
10
Духа́н — лавка.