Супербомба

– И кто же ты будешь, друг любезный? – спросил я.

– То-олик, – ответил он.

– Испугался?

– Испу-угался. – Обычно заики от природы с трудом произносят согласные звуки. Этот же гласные произносить не мог, на них языком спотыкался.

– А что ты здесь делаешь, Толик?

– Я квартиру снял. Сего-одня.

– Извини, Толик. Сегодня ты еще будешь жить. – Я выпрямился. – Это не он.

Оставив группу захвата улаживать отношения с жертвой нашего недоразумения, я, не в самом лучшем настроении, сразу уехал с места несостоявшегося захвата. Я вообще не люблю себя чувствовать неудобно, а там иначе себя почувствовать невозможно. Слишком мы доверились мнению соседки и сразу, не присмотревшись, начали работать на полную раскрутку. С одной стороны, нас можно было обвинить и в поспешности, потому что мы не проверили полученные сведения и группа захвата сразу начала действовать предельно жестко. С другой стороны, это все правильно, и медлить было никак нельзя, потому что, окажись на месте этого То-олика настоящий старший лейтенант Бравлинов, дело при предварительной проверке могло бы обернуться жертвами, да и самого старшего лейтенанта, возможно, не удалось бы захватить живым. Но недоразумение, кажется, имеет возможность завершиться спокойно. Для этого стоит только чуть-чуть постараться. Я просмотрел документы этого парня. Он приехал из Казахстана, с бумагами у него не все в порядке, поскольку квартиру снял и деньги заплатил за год вперед, а миграционное свидетельство не оформил, как полагается. Короче, есть к чему придраться. Если нет, то найдем. Если надумает жаловаться, его прижать мы сможем. Лучше пусть не связывается. Говоря честно, я еще сам не разбирался с этими новыми миграционными законами и не знаю, что и как должно быть сделано. Но о том, как можно законом вертеть – это любой мент знает.

И я погнал машину в управление.

В кабинете меня ждали бумаги из следственного управления прокуратуры, следовало дооформить одно старое и долгое дело, и я хотел было этим заняться, когда мне позвонили на мобильник. Глянув на определитель, я сначала отослал лейтенанта Щербакова:

– Насчет чайку расстарался бы.

Он все понял – молодец, и всегда соображает, когда становится в кабинете персоной нон грата, с видимым удовольствием схватил чайник и понесся в туалет этажом ниже, чтобы набрать воды. Но это он сейчас помчался, с места. Дальше он пойдет спокойно и воду набирать будет долго – умница парень. Времени на разговор должно было хватить.

– Слушаю тебя, – сказал я в трубку, не проявляя восторга от этого звонка.

– Привет, мент. Как там дела с нашим общим интересом? – густо пробасил Изот.

– Хреново дела с нашим подопечным. – Такое изменение формулировки сразу создавало между нами дистанцию. – Нет его, и не видно следа. Сам видел, что в городе творится, тебя так искать не будут, как его. И ничего.

– А мне говорили, будто в городе где-то его нашли.

Значит, у нас из управления ему кто-то напрямую «стучит». Причем сразу же, как только повод появится.

– Выходит, не нашли, если его там нет, – я не хотел выкладывать подробности оперативной ошибки.

– Пустая «хата»?

– «Хата»-то не пустая. Не тот человек. Пострадал при захвате. Уже получил, наверное, первую помощь. Издержки производства, – чуть-чуть объяснить все же пришлось.

– Вот-вот. Всегда у вас так. Невинные страдают.

У Изота такая манера разговаривать, будто он большой начальник и подчиненного отчитывает. Но я-то ему не подчиненный. Впрочем, в такой обстановке лучше и с Изотом отношения не портить, и зря я ерепенюсь.

– И хрен с ними, с пострадавшими, – зло, но не грубо ответил я. Даже со смешком, чтобы смягчить общее впечатление от своего неважного настроения.

При такой интонации он не должен посчитать, что мое настроение его касается. Любой обязан понимать, что у меня забот хватает и не все из этих забот настроение поднимают.

– Ладно, ты того. Позванивай, – сказал Изот на прощание. – Сам позванивай. Не стесняйся. Я не обижусь. Номерок ты помнишь. Можешь даже на трубку Мамоны звонить, она сейчас у меня лежит. Так тебе, наверное, привычнее.

Это уже было элементом шантажа. Неприятно, когда тебя шантажируют, но приходится терпеть, если так дело повернулось.

– Будет что сказать, я скажу, – это уже совсем без демонстрации настроения.

И я отключился от разговора.

Вообще-то говоря, положение, в которое я попал, чуть-чуть щекотливое. Я раньше не имел дела с Изотом. Изот после Мамоны был вторым человеком в уголовном мире города. Хотя от уголовного мира всячески открещивался, назывался крупным предпринимателем и даже стал недавно депутатом городского законодательного собрания.

Мне он первоначально и позвонил как депутат и пригласил к себе в кабинет. Вполне официально. Не явиться по такому приглашению было трудно. Я знал отношения своего начальства с городским. И понимал, что в случае моего отказа могу выслушать немало нелицеприятных слов в свой адрес. Тем более после побега подследственного из моего кабинета, когда я сам не мог дать вразумительного ответа на произошедшее. И, наверное, полного доверия после побега я тоже у начальства не вызывал. Именно из-за невозможности объяснить ситуацию.

Я не знал, что случилось в кабинете и как произошел побег. То есть знал только с чужих слов, хотя дело именно в моем кабинете происходило.

Старшего лейтенанта Бравлинова доставили ко мне, как и полагается, в наручниках. Выглядел старший лейтенант спокойно, готов был, кажется, к откровенному разговору, и я хотел только разговора, и ничего больше. Я даже бить его на первом допросе не собирался.

В его удивление по поводу задержания, естественно, не поверил. Улика стопроцентная, и на его месте я бы сразу в «сознанку» пошел. В этом случае мы обычно идем даже на то, чтобы дать возможность подследственному написать «явку с повинной».

А ситуация была простой до примитивизма. Кто-то старшего лейтенанта сдал нам телефонным звонком, мы нагрянули на квартиру, нацепили на него наручники, провели обыск. В шкафу под стопкой постельного белья нашли «АПС»[10], из которого был убит Мамона. Естественно, ни одного отпечатка пальцев, все аккуратно протерто. Заключение баллистической экспертизы было однозначным, оружие идентифицировано с пятью пулями, выпущенными в автоматическом режиме стрельбы в спину Мамоне. Акт экспертизы к первому допросу уже лежал на моем столе. Я специально допрос оттягивал, чтобы этот акт получить. С актом на руках можно было поговорить откровенно. Возможно, даже добиться откровенности взаимной...

Но открытого разговора не получилось. Старший лейтенант никак не хотел понять, за что его задержали. И уверял, что с Мамоной никогда знаком не был, раньше не встречался и причин убивать его не имел. А с этим уже я согласиться мог. Убийство было безусловно заказным, и я сразу предложил по возможности «отмазать» старшего лейтенанта, если он назовет мне имя заказчика, кем бы этот заказчик ни был. А потом произошло что-то непонятное. Я просто уснул, и все. А проснулся, когда вокруг меня была суета. Вернее, проснулся оттого, что кто-то по щекам меня похлопывал не слишком нежно.

Мертвый от такого обращения, надо полагать, тоже проснется.

И только тогда я стал расспрашивать и узнал, что задержанный сбежал. И как он сбежал, тоже узнал. Но понять ничего не мог.

Два конвоира доставили старшего лейтенанта в кабинет. Наши конвоиры, менты, потому что в СИЗО[11] его еще не отправляли. По моей просьбе сняли с него наручники и вышли за дверь. Угощать Бравлинова чаем я не стал. Это лишнее, но сам потихоньку глотал из чашки. Чай был еще слишком горячий, чтобы сразу его выпить.

А потом все кончилось. Я не понял, как это произошло. Я не понял даже, как оказался на полу. А об остальном мне рассказали.

Старший лейтенант приоткрыл дверь кабинета и позвал конвойных:

10

«АПС» – автоматический пистолет Стечкина.

11

СИЗО – следственный изолятор.