Супербомба

– Эй, парни, с капитаном плохо.

Они не растерялись. Сразу пистолет Бравлинову в грудь и нацепили наручники. Один рядом с задержанным остался, второй надо мной склонился. И опять один не видел, что произошло. Только упал после удара. Но сам момент удара двумя скованными руками помнил, видел удар, но не успел среагировать – отключился.

Второй среагировал на звук упавшего тела. И сам тут же получил удар каблуком в затылок. Шишка потом прощупывалась огромная. Так только каблуком и можно ударить. Хотя верить человеку, от какого удара он упал, – сложно. Главное, что упал. Но дальнейшее походило на сказку. Старший лейтенант Бравлинов нашел ключ, снял наручники, приковал наручниками конвойных к трубе отопления, на счастье, к холодной, и спокойно покинул здание управления, не забыв перед этим «обчистить» меня – снял часы и вытащил кошелек с деньгами. Правда, банковскую пластиковую карточку «Visa» из другого кармана не вытащил. Хорошо, что я карточку не в кошельке ношу, а в кармане. Короче, обчистил меня и ушел. И никто его не остановил. Никто не видел его, даже дежурный, который уверял, что свой пост не покидал ни на минуту. А если и покидал, то оставлял вместо себя помощника.

Меня Бравлинов, насколько я понимаю, не бил. Нет побоев, нет посттравматического синдрома. Отчего я потерял сознание и упал – сам не понимаю, но я упал. Брали на экспертизу чай – никакого снотворного и вообще посторонних примесей. Обыкновенный дерьмовый чай, который в каждом магазине продают, выдавая за высококлассный. Вопрос с моим падением остался открытым, и не виделось возможности для его разрешения, кроме одного – самого старшего лейтенанта Бравлинова спросить. Но для этого его следовало сначала найти, а потом и задержать.

А на следующий день моему начальству уже начали звонить – городское начальство и еще всякие. Кто только не звонил! Начальство начало давить на меня. А потом позвонил Изот и пригласил на встречу.

Я пошел, хотя мне очень не хотелось этого делать. И везде сказано было одно и то же – плевать на Бравлинова, необходимо узнать имя заказчика. Но имя заказчика может назвать опять только сам старший лейтенант. Найти и задержать. Все то же самое...

А мне, скажу честно, плевать и на Бравлинова, и на заказчика. Мне очень хочется мой кошелек вернуть. Очень хочется.

2. СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ СЕРГЕЙ БРАВЛИНОВ, СПЕЦНАЗ ГРУ

Усатый и животастый Хома выпроводил ментов быстро. И даже приветливости к ним не проявил, хотя майор, который был за рулем «уазика», пытался вызвать хозяина дома на добрый откровенный разговор. Кажется, просто ни о чем, просто на случай, чтобы и потом можно было поговорить, как со старым знакомым. Не получилось...

Появление вместе с ментами капитана Рустаева меня не смутило, хотя заставило насторожиться. Есть возможность подстраховать – капитан страхует. Все правильно даже теоретически. Но страховка нужна только тогда, когда есть опасность – это понимает даже ворона, когда учит вороненка летать и отгоняет от него бродячих собак.

Я стоял недалеко от форточки и слышал весь разговор, хотя говорили они негромко. От окна до калитки четыре метра. Если люди не будут шептать, практически все услышать можно. Хома повел себя вполне ожидаемо. Я подозревал, что он поведет себя именно так, хотя опасения были, что не все может сойти гладко, и даже готов был в случае необходимости стремительно и бесшумно на мансарду подняться, откуда легко покинуть дом через балкон, выходящий на другую сторону. Но человек с психограммой Хомы, составленной специалистами, изучившими его поведение за последние двадцать с лишним лет жизни, не может сотрудничать с ментами, не может просто так «сдать» им человека даже при том, что человек этот разыскивается как убийца не кого-то, а известного уголовного авторитета, хорошего знакомого Хомы, с которым они когда-то вместе срок отбывали. Вывод был психологам ясен – Хома скорее всего захочет меня «сдать», но не ментам, а другим уголовникам. А может и не захотеть даже этого, потому что сам от криминального мира все последние годы старательно отходил. Ему жена в этом помогала, и он стремился не обмануть ее ожидания. Если дело повернется таким неторопливым образом, мне придется самому обратиться к нему с подобной просьбой. Правда, здесь у наших психологов есть небольшой прокол. Согласно психограмме Хома не должен иметь пистолет. Человек, который старательно уходит от криминального мира, пистолет в подмышечной кобуре не носит не только потому, что сейчас на улицах жарко, а для скрытия кобуры приходится надевать «ветровку». Ему просто нет необходимости носить с собой пистолет. Но я не знаю всех последних обстоятельств личной жизни Хомы, хотя с основными этапами его биографии познакомился.

Первый раз Виктор Николаевич Хоменко отправился за решетку за двойное убийство. Самому ему тогда было семнадцать лет, жил он в криминогенном районе на окраине города. Вечером возвращался домой, и трое незнакомых парней избили его, крепкого спортивного парня. Кажется, они были чем-то вооружены, и потому он не смог оказать достойного сопротивления. После этого семнадцатилетний Виктор забежал в свой подъезд, зная, что над дверью в нише лежит большой нож – общее оружие дворовой шпаны. И с этим самым ножом он догнал обидчиков. И рассчитался. Потом даже вину свою не отрицал. Вернувшись на свободу через восемь лет, двадцатипятилетний Виктор женился, был в браке не слишком счастлив и через год убил свою жену вместе с любовником и отправился «отдыхать» уже на четырнадцать лет. Суд учел, что любовник жены был ментом и угрожал Хоменко пистолетом, который Виктор у него отобрал и применил как оружие убийства. Все сроки отбывал по полной программе. Освободился три года назад, когда криминал жил припеваючи, мог бы воспользоваться своим авторитетом и стать банальным рэкетиром или даже, при некотором усилии, значимой фигурой в криминальном мире, но снова женился, обзавелся сыном и все криминальные связи почти прервал. Однако, как я полагал, совсем недавно появились иные обстоятельства, заставившие его взять в руки оружие. И эти обстоятельства могут быть сложными. А он, при своем характере, мог носить с собой оружие только для того, чтобы им воспользоваться, а вовсе не для самоутверждения, как порой случается с некоторыми людьми в нашем обществе, причем довольно часто.

С этим еще предстоит разобраться, чтобы не попасть в непродуманную ситуацию. В моем положении непродуманная ситуация грозит провалом.

– Посторонних, козлы, ищут, – проворчал Хома, вернувшись в дом и вроде бы ни к кому не обращаясь. Уж мне-то он точно не докладывал, потому что я вопросов не задавал. А сам он не тот человек, который докладывать будет из услужливости. Просто ворчит, и все. – Откуда тут посторонним взяться, если казачишки ряженые только и смотрят, кто им личные участки поливать будет.

При его медленном соображении проявление даже крупицы юмора удивляет, потому что юмор обычно появляется при быстроте мышления.

– Тебя как зовут-то? – спросил я.

– Виктором отец прозвал.

– Я – Сергей.

– Это я знаю. По телевизору сообщали все твои данные.

– Совсем сдурели, – я позволил себе недобро усмехнуться, хотя знал заранее, что все так и будет. – Еще бы биографию в газетах опубликовали. Почему менты сюда заявились?

– А я знаю?

В этом он прав, если бы визитеры ему сообщили, я тоже слышал бы информацию.

Хома в окно, выходящее в сад, посмотрел. До захода солнца еще оставалось больше двух часов. При солнце, да еще таком жарком, поливать насаждения в саду нельзя. Это даже я знаю. Но если Хома что-то делает, то делает он неторопливо, планомерно и основательно – это я уже знал из досье на него. И если он приехал так рано, то работа в саду есть. Только вот я мешаю. Именно так я оценил его взгляд в окно.

– А ты что, – спросил я для поддержания разговора, – садом сам занимаешься? Без жены?

– В школе экзамены скоро. Она у меня в школе работает. Всю весну – сад на мне. Летом – она здесь занимается. Я работаю. Она сама деревенская, ее к земледелию тянет.