Страница 24 из 81
– Меня интересуют явления теоретически не попадающие в систему.
– Что ты имеешь в виду?
Эн мысленно перебрал все возможные формулировки, но так и не нашел подходящей.
– Чего нет в системе, того нет и в реальности, – сказала Мэй. – Сознание не воспринимает такое явление за "отдельное". Тебя интересует именно языковая система?
Эн оторвался от мыслей и стал весь внимание.
– Потому что, пожалуй, в любой науке существуют явления, которые никак не определяются на современном уровне развития разума. Их если и можно определить, то только по результату взаимодействия с другими объектами.
– Неопределяемые явления оставляют следы на объектах определяемых, – перефразировал Эн.
– Конечно, оставляют. Иначе они бы не существовали. А ведь мы говорим о существующих явлениях мира, – Мэй допила кофе и вздохнула. – Но твой вопрос был задан с целью. Тебя что-то беспокоит? Трудности в общении?
– Нет. Мой вопрос связан не с общением, – покачал головой Эн. – Хотя... У меня есть трудности. Общаясь с людьми, я нередко чувствую стену. Это нелегко объяснить, но лучшего определения не придумать.
Мэй закивала с пониманием.
– Ты читал Эжена Юнеско?
– Кого? – переспросил Эн.
– Ой. Прости, – смутилась она. – "Читал", наверное, не совсем уместно по отношению к тебе.
– Я считываю информацию с электронных устройств, – возразил Эн.
– Ага, – с интонацией "так о чем я" Мэй попыталась вернуться к мысли. – Эжен и его театр парадокса. В наши дни пьесы уже не ставят, потому что последний театр уж десять лет как закрыли, но когда-то они были очень популярным видом искусства. Извини заранее за неточное цитирование, но, по-моему, Эжен сказал: "Мир, жизнь до крайности несообразны, противоречивы, необъяснимы тем же здравым смыслом или рационалистическими выкладками. И человеку... приходится год от года все труднее, все непосильнее, и человек чаще всего не понимает и не способен объяснить сознанием всей громады обстоятельств действительности, внутри которой он живет, а стало быть, он не понимает собственной сути, самого себя". Театр, оперирующий к правдоподобию, по его словам, не нужен. Нужен театр, который балансирует на границе двух миров: призрачно-фантастического и реального, но обязательно с привкусом ирреального. У Эжена также была статья "Трагедия языка". Там он обстоятельно демонстрирует, как разваливается язык, если его начинать использовать абсурдно. У языка есть конкретная функция – объединять людей. Но именно она теряется, так как человек сделал все, чтобы уничтожить язык. Человек использует язык не для передачи информации, а чтобы занять время.
– Занимательно, – молвил Эн. – Он разбирался в секретах человеческого языка?
Мэй пожала плечами.
– Он писал комедии. Не жизнерадостные, но смешные. И верил, что когда-нибудь у человека обнаружатся проблески разума, человек научится пользоваться языком, и все вернется на землю.
Шипение кофеварок стихло, а вместо него заиграли звуки музыки.
– Это пианист, – прокомментировала Мэй. – Он, между прочим, слепой.
– И без имплантов, – добавил Эн.
– Зачем импланты пианисту? – рассмеялась Мэй.
Пианист – бородатый черноволосый дядька в смокинге и в темных очках – поправил шелковую бабочку на шее, а затем заиграл веселый мотив.
Есть в сердце центнеры крови.
Лица в весенних деревьях.
В кронах – поднятые брови.
В листьях танцуют забвенья.
Лес неумытым, небритым
Ликом глядит однобоко,
Утренним взором багровым
Пялится прямо на бога.
Где же ты, хмурая туча?
Где лучи вечного боя?
Есть в небе ветки и сучья.
Есть в нем и гроздья покоя.
В коридорах понизили уровень освещения. Несколько минут Эн и Мэй гуляли по закрытому переходу из одного здания в другое. Через прозрачную стену перехода Мэй любовалась панорамой ночного города. Захватывающие виды и отсутствие излишнего шума поддерживали романтическую атмосферу.
Большинство работников разошлись, используя время для отдыха. Ночная смена дежурила на других этажах. Тишина, казалось, должна была вот-вот выйти навстречу.
Но впереди приподнялась и сдвинулась в сторону крышка люка. Из секретного технического кармана, расположенного под переходом, выбралось паукообразное существо. Эн ожидал увидеть даже кошку, но появившийся в коридоре человек напоминал скорее насекомое, чем млекопитающее. Эн отметил, что и тепла от незнакомца исходит немного, а температура его тела приближается к температуре окружающей среды.
– Освещенные овощи, – выругался шпион, заметив свидетелей. – Влюбленные голубки, шу-шу!
Эн загородил собой Мэй.
– Извести охрану, – попросил он девушку.
Мэй, не споря, вернулась в начало перехода, а Эн остался один на один с существом.
Существо изогнулось в неоднозначной, с точки зрения приличий, позе.
– Я люблю и уважаю игры. Ты уважаешь игры, терминатор? – прошептал человек-насекомое.
Эн пытался определить черты противника, развернув кольцо, но лицо Игрока оказалось надежно спрятанным за непроницаемой для сенсоров маской.
– А, любитель электронных устройств, – непостижимым образом определил Игрок. – Ищешь информацию обо мне, верно? А я вот где! – существо переместилось на стекло стены перехода столь резко, что очки Эна отказались воспринимать такое за движение.
– Сыграем в "Резкий ветер", – заявил Игрок, после чего вся прозрачная стена коридора взорвалась сотнями осколков.
Эн упал на пол, закрыл голову. Восприятие растерялось из-за количества одновременно движущихся объектов, а когда Эн настроился на игнорирование стекла, найти Игрока ему не удалось.
"Не к добру", – подумал агент, выключая кольцо и поднимаясь. Осколки стекла высыпались из рукавов и захрустели под сапогами, когда Эн приблизился к разбитой стене. Ветер заметался по переходу, сметая стекло на город.
– Испортил мне свидание, трюкач, – молвил Эн в темноту с досады.
– – –
"Как ты знаешь, многие отказываются от еды. Момент спорный. С одной стороны, фермерство в упадке. На то хватает причин. Робототехника отчасти спасает производство, но нынешняя Система физически неспособна прокормить всех. Не говоря уже о том, что больше половины припасов достается элите... В этом свете отказ выглядит разумным. С другой – человеческому телу нужно топливо. Не все работают на батарейках, знаешь ли. Эффективность падает, а потому Система отчаянно борется за провизию. Ей не нужны граждане-овощи, безвольно ждущие свой срок. Так что если кто-то начинает придерживаться убеждений слишком строго, завтра его могут признать "слабым звеном" и вынести наружу, благо поднять и отнести будет нетрудно."