Страница 40 из 83
Через час на пляже появились наши братья по несчастью — Паша, Рома и Миша. Глеб сразу направился к ним. Нервничал страшно, но пошел. С минуту они о чем-то беседовали, потом вернулся к нам и сказал, глядя вниз:
— С-согласны.
Мы с Артемом притворились, что не удивлены. Согласны — значит, согласны.
А еще мы увидели у Глеба кровь на губе. Прикусил, когда ходил разговаривать. Он нередко так делает, пытаясь взять себя в руки, но до крови пока не случалось ни разу.
7
В девять часов мы снова сходили в столовую. За сухофруктовым компотом и сладкой булочкой. Можно было взять сырники, но куда! Ели всего час назад! Живот у человека не безразмерный! Хотя если бы сейчас давали пломбир, тогда, конечно, безразмерный.
На выходе из столовой нас подстерег Геннадий Семенович и отправил на вечернюю линейку, а то вдруг забудем. Ничего мы не забыли, но спасибо за напоминание. И за то, что можно не надевать пионерские галстуки. Но это не Геннадий Семенович разрешил, а лагерная администрация.
Пришли. Построились. Уже организованнее, чем утром. Все отряды, включая робототехнический. Робот, который терял сознание, теперь ходил с перебинтованной изолентой головой.
Флаг поднят, около тросика — еще один робот. В пионерском галстуке, гыгы. Единственный человек на линейке с галстуком, да и он — не человек. Присмотрелся — это же наш знакомый компотоналиватель! Целый день с ним встречаемся, только в столовой он без галстука. Многостаночник, однако. И компот налить, и флаг снять.
К микрофону вышла утренняя Тамара Михайловна. Поздравила с первым днем пребывания в лагере, сказала, что все молодцы, хорошо ели, не нарушали дисциплину и никто за сегодня не утонул. В связи с этим, продолжила она, предлагаю на ночь опустить флаг СССР, чтобы поднять его завтра.
Возражать никто не стал. Заиграл гимн, на табло появился лозунг "Советское — значит отличное", флаг заскрипел вниз и остановился позади зубастой физиономии робота.
Линейка окончена, сказала Тамара Михайловна. Отбой, в десять часов все должны выключить свет и лежать в своих кроватях. Дружно маршируя по дороге ко сну. Последние слова она не говорила, я их выдумал.
Глава 18 Запрещенная музыка
1
В десять часов мы лежали при погасшем электричестве в своих кроватях и обдумывали, чем заняться. Дел, гипотетически, миллион. Можно слазить на чердак или попытаться узнать, какой памятник на аллее живой, и это только начало, скоро еще что-нибудь придет в голову. Проблема в Гене Семеновиче, вдруг он спит чутко или пойдет проверять наличие нашего присутствия в комнате. А обнаружив побег, сдаст администрации или по-тихому накажет сам? С последним мы согласны, таковы правила игры, но если дойдет до самого руководства…
И тут откуда-то зазвучала музыка. Еле слышно, пробиваясь кусочками сквозь пространство. Словно приснилась нам. Но не приснилась! Сны коллективными не бывают, а если и бывают, то ерунду какую-нибудь подсознание показывает, как телевизор праздничный концерт в честь дня милиции. А музыка, хоть и тихая, но любопытная. Электрогитара, барабаны, синтезатор, все это очень здорово! И мрачно, но не так, как пение милицейского хора. Какая-то другая депрессия, не уныложелезобетонная, а яркая, таинственная.
Артем встал на кровать и задрал голову.
— С потолка.
Да, он прав. Музыка грохочет с потолка.
Но, конечно, не с потолка. А сквозь потолок. Со второго этажа. А что у нас на втором этаже? Верно, комната Геннадия Семеновича.
— Надо посмотреть, — сказал Артем.
Не зажигая света, мы оделись и вышли.
Никого. Спят и соседи, и футболисты. А может и не спят, ждут, пока в лагере взрослые разойдутся.
Мы осторожно поднялись на второй этаж. Темный деревянный коридор с узким окошком и несколько дверей, но живая из них только одна — ее края светом мерцают. За ней музыка прячется.
Но плохо она там спряталась. Не умеет музыка в прятки.
Это комната Геннадия Семеновича, так что правы мы оказались в своих подозрениях.
У двери музыка стала громче и интереснее. Похоже, зарубежная. Рок-музыка, ее по телевизору не показывают, разве что в передаче "Международная панорама" в рубрике "их нравы" и буквально пять секунд, а то вдруг зрителям понравится, как нам сейчас.
Рок-музыка особо не запрещалась, но и не приветствовалась. Нагоняй в школе за нее получить запросто. Снизят оценку за поведение и заклеймят стенгазетой.
Остановились, слушаем. Но чувствуем себя так себе. Подслушивать некрасиво. Возник риторический вопрос — что делать?
Ответ на него мы нашли очень скоро. Дверь открылась, и он появился на пороге в виде рассерженного Геннадия Семеновича.
— Ага, — сказал он, скрестив на груди руки, — Подслушивают. Замечательно. Проверяли, сплю ли? Но это я должен вас каждую ночь проверять. Не хотел, но теперь придется!
— Нет! — мы замахали руками, — не надо! Извините нас пожалуйста! Мы услышали, что музыка играет, и решили подняться!
— Я думал, тихо будет, — нахмурился наш вожатый. — А здесь всюду уши. Начальству докладывать пойдете, признавайтесь? Хотя мне плевать.
Тут настала наша очередь обижаться.
— Докладывать?! Мы даже милиции не жалуемся, когда нас художники грабят!
— Художники? Грабят? — Геннадий Семенович поцокал языком — О как. Интересные художники. Экспрессионисты, небось. Эти могут. Встретят на мосту, отнимут кошелек и хоть обкричись.
Потом посмотрел на нас с улыбкой.
— Ну что, жертвы искусства, музыка-то вам нравится?
— Да!!! — ответили мы. — В сто раз круче, чем "голубой огонек"!!!
— Ну тогда заходите, — Геннадий Семенович пропустил нас в комнату и закрыл дверь. — Только молчите завтра.
А молчать было о чем!
Шикарная комната у Геннадия Семеновича. Вроде нашей, но с отличиями. Кровать, стол, шкаф, но на тумбочке проигрыватель и две звуковые колонки, а рядом — большой коробок с пластинками.
И фотографии! Огромные, больше метра каждая. Обклеены ими все стены. Фотографии с рок-концертов! Грандиозно. Хотя в душе свербит, нам тысячи раз говорили, что рок-музыка — это плохо.
Может, и плохо. Но восхитительно!
Лица на фотках какие-то несоветские. Словно написано на них — "нам все по барабану". Не думают они, правильно ли поступают. Безразлично им, что скажет о них американское правительство или советские газеты. Тоже, в каком-то смысле, не от мира сего.
И еще фото необычное. Улица, чистая и красивая, а по ней идут мимы с белыми грустными лицами, уголки рта вниз нарисованы, и подпись из "Международной панорамы" — "над Парижем солнечное небо, но невеселы лица простых парижан".
Около двери — газета на канцелярских кнопках. Присмотрелся — нет, не газета, а "список запрещенных в СССР зарубежных музыкальных групп". Под этим заголовком сотни названий мелкими буквами.
Увидел мой взгляд Геннадий Семенович.
— Это чтоб нечаянно не послушать то, что нельзя.
Потом хмыкнул и добавил:
— Ну или чтоб знать, какие слушать. Хорошие, значит, рок-группы, надо брать. Вы английский в школе начали?
— Начали, но как-то слабо, когда кто-то по-английски говорит, ничего не понятно, — ответил я.
— Иностранный язык следует изучать с пеленок, — сказал Геннадий Семенович.
Тут у него лицо хитрое стало. Такое, как обычно, и даже хитрее. Когда он в двери появился, оно было сердитое и раздраженное, а сейчас вернулось к своему изначальному состоянию. Будто успокоился Геннадий Семенович и что-то задумал.
— Нравится вам музыка, — произнес вожатый, — отлично. Сейчас поставлю что-нибудь незапрещенное… и расскажу о нем, ха!
Он отключил проигрыватель и вытащил из коробки пластинку.
— Вот. Группа "Нирвана". Нирвана — восточное название коммунизма. Конечная цель, к которой стремится наше общество.
Поставил пластинку, щелкнул кнопкой. Звук вылетел из колонок и заполнил комнату доверху.