Клуб космонавтики

И тут он как бы промежду прочим:

— Письмо от брата пришло.

— Антона? — я снова забыл обо всем на свете.

— А у тебя что, другой есть? От него, от кого же еще.

— Пап, а можно я у себя в комнате поем?!

— Ешь, что с тобой делать. Письмо на полке, где газеты.

2

У меня есть троюродный брат Антон (или даже больше юродный, я в этой классификации не силен), я его сто лет не видел (сто — это три), он сейчас далеко, строит в Сибири железнодорожную Байкало-Амурскую магистраль (БАМ), и время от времени пишет письма. Его отец — мамин брат. Когда папа ответил "у тебя что, другой есть", он имел в виду того, кого я знаю. А так да, есть и другие, но я их ни разу не видел, они живут в мамином городке, и мама сказала, что общаться незачем, если только ради неприятностей.

Каждое Антоново письмо — событие, интересное до жути. Сибирь — это космос на Земле. Даже холод в тех краях космический, а то и сильнее. В космосе посмотришь на звезды, и на душе теплеет, а в Сибири небо почти всегда затянуто тучами, поэтому самолеты там стараются не летать. Об этом я знаю не только от Антона, но и из газет, журналов и телевизора. БАМ не такая уж и тайна.

Я схватил письмо, выключил в комнате люстру и щелкнул ночником у кровати. Такие письма лучше открывать в полумраке, чтоб проникнуться.

И вообще надо рассказать о брате. Как он попал на БАМ, например. Иначе будет непонятно. История должна быть с предисторией. Читать вслух письмо я не буду, потому что знать чужие письма посторонним людям, пусть даже и выдуманным, нехорошо. Пересказать — еще ладно.

Антону двадцать три года, он старше меня он на целую вечность и еще на чуть-чуть (ведь я родился целую вечность назад, а мне двенадцать).

Он скромный, тоненький и тихий. Был до армии! А на фотках к концу службы уже смотрит гордо, уверенно, и сложен, как гимнаст. Армия, видимо, правда сделала из него человека в своем понимании, как зловеще и предрек офицер на призывном пункте. Напоминал брат очкарика с плаката про молодых ученых, а к дембелю стал похож на иной плакат — рабочего с молотом или с другим похожим тяжело ударным инструментом.

И еще одна метаморфоза случилась. До армии он мечтал стать программистом, учился на него в техникуме и с компьютерами любил возиться до невозможности. Мониторы, процессоры, файлы, недавно изобретенные дискеты, — буквально жил этим. До армии, повторяю. Перед самым отъездом он, уже обритый налысо по армейской моде, подарил мне пачку картонных бумажек с маленькими прорезями.

— Это перфокарты. В них информации больше, чем в толстых книгах. Невероятно, да?

Угу, очень. Из перфокарт я потом клеил самолетики. Они летали просто блеск. Гораздо лучше, чем обычнобумажные.

Антон хотел поступить в институт на компьютерный факультет и работать где-нибудь на заводе в вычислительном цехе.

— Только представь, — говорил он мне, — идешь по залу, а вокруг огромные шкафы, и в каждом — по компьютеру. Лампочками мерцают, гудят о чем-то. И ты рядом с ними, маленький и незаметный. Счастье-то какое.

Но потом эта картина его радовать перестала. Поступать раздумал, и уехал строить БАМ. Сразу после армии, я его даже не успел увидеть. Зато он писал письма. За три года — двадцать штук (и десяток из армии). Они предназначались мне и моим родителям, он с ними очень дружил.

В первом послеармейском письме он сообщил, что теперь жизнь программиста ему не по нраву. Скучная она какая-то. Без романтики, адреналина, трудностей и подъемов по тревоге, поэтому он решил отправиться в составе комсомольской бригады прокладывать железную дорогу в неизвестных землях нашей великой страны и просит за него не тревожиться.

3

В армии брат попал в танковые войска. Отправили его в танк, наверное, по причине худобы — такие, как он, в люке не застрянут.

Фотки бронетехники Антон прислать не мог, но словами кое-что описывать не запрещалось.

Служил он на тяжелом танке ТГ-105. Вроде есть еще и сверхтяжелые, но они строго засекречены или вообще выдуманы, поэтому солдатам их не показывали. Но и его танк маленьким не выглядел! Главная пушка — не тоньше, чем у линкоров второй мировой. Если долго не стрелять, в ней, будто в пещере, заводятся летучие мыши. Зарычит мотор — вылетают черной стаей.

Дополнительных пушек — несчитано. Маленьких и побольше. Из каждой башенки пушка или пулемет торчит, а башенок прилеплены десятки, словно россыпью их кто накидал. Броня — многотонная бомба не возьмет. Но танк и сам умеет снарядами весом в тонну пуляться. Двигатель у него атомный, другие мощностью недостаточны.

Выше любых деревьев танк. Едет по лесу — ломаются, как спички. Реку переезжал, так она вплавь не могла через него перебраться, загородил ее на время проезда, как беспощадная плотина. И таких танков в стране много.

Экипаж в нем большой. Народу — тьма. Сколько именно — не знает даже командир, потому что военная тайна. Но точно не меньше ста.

Брата из-за его компьютерного образования сначала взяли младшим помощником заряжающего. Так и сказали:

— Умный, что ли? Поэтому такой грустный? Потаскай тяжести, легче станет.

Но затем поняли, что брат, хоть и умный, но свой, не задается, всегда готов помочь, и повысили его до наводчика четырнадцатого пулемета, а потом он и вовсе стал заместителем командира танка по воспитательной работе. Легкая работа, все обзавидовались. Раздавай бумажки да проводи политзанятия, рассказывай о коварных планах капиталистов. И отдельный кабинет в танке полагается. Маленький, но уютный и свой. Закрылся — и все, остальное тебя не касается, читай газеты, смотри телевизор да пиши методические указания, по инструкции ты в бою не должен принимать участие. Люк в кабинет ведет собственный — по статусу положено, и окно-перископ есть, ведь скучно сидеть взаперти, интересно узнать, как там сражение проходит.

Но брат почувствовал себя на новом месте плохо. Чужим и ненужным. Не любили коллеги политические занятия, называли их ерундой, а ответственных за политработу — лодырями. Поэтому Антон и попросился оттуда. Руководство танка пошло ему навстречу, и демобилизовался он уже со скромной безкабинетной должности ассистента второго танкового метеоролога.

…Сильная в СССР армия. Передовое оружие. А человек в армии — приложение к оружию, его незначительная часть. Автомат надо чистить и смазывать, иначе стрелять не будет, зато солдат долго протянет без еды и умывания. Экономика называется экономикой, потому что на чем-то экономит. На том, что не так важно. На казармах, в которых зимой холодно, а летом жарко, на кирзовых сапогах, которые можно использовать в качестве утяжелителей на планетах с малой гравитацией, на портянках, которые от мозолей не спасают, а наоборот, с ними сотрудничают… много на чем.

А может, так и должно быть? Все хорошо и правильно, я просто чего-то не понимаю? Сомнения умеют закрадываться куда угодно, особенно когда думаешь. Уверенные в чем-то люди, скорее всего, мало думали.

4

БАМ строится так.

Снега, метели, необъятные степи и леса, и сквозь них медленно растет железная дорога. Расти ее заставляет поезд из двадцати вагонов, в голове которого огромный атомный тепловоз, прозванный "пауком". Назвали его так потому, что у него толстое брюхо с бурлящим внутри ураном и множество длинных-предлинных ножек. Некоторые циркулярными пилами заканчиваются, ими он тайгу валит, другие — щупальца, хватают деревья и в перерабатывающий вагон засовывают, там из них автоматическими станками шпалы строгаются. Из туловища буры выставлены, по одному с каждой стороны, добывают они на остановках руду, которая тут же доменной печью в металл для рельс плавится. Впереди, на морде, стальные жвала перемалывают землю, чтоб насыпь соорудить, и рельсы прямо из пасти выходят, соединяясь с раньше уложенными. Когда надо, и тоннель сквозь скалу паук пророет, не остановится.

А на его темной спине надпись большими красными буквами — СССР.

В вагончиках, таких маленьких рядом с пауком — кой-какое вспомогательное оборудование и люди. Работают с утра до ночи, за механизмами глаз да глаз нужен, потом чай пьют и уголь в печки подбрасывают (ядерная паучья энергия на отопление не идет, только на строительство).