Страница 24 из 83
Фантастическую! "Плутонию" Обручева! Вложил ее внутрь школьнопрограмной, и читает, как прогрессивный рабочий труды Ленина, когда рядом полицейские прохаживаются.
Я потерял дар речи. "Плутонию" я тоже читал, она не то чтобы очень сложная, но… Меня кое-кто из учителей называет слишком умным, и Артем что, такой же? Как ловко скрывает это!
Набравшись смелости, я пересел за его стол. Артем наклонил голову от неожиданности, мол, это что еще такое, ведь в библиотеке места и по отдельности хватает, а потом изобразил на своей физиономии привычное хулиганско-непоседливое выражение. Такое, с которым все его и видят. И книгу положил обложкой с перепоясанными пулеметными лентами матросами кверху.
— Привет, — сказал я. — Меня зовут Вадим.
— Чего тебе?
— Ты читаешь "Плутонию"?
— Какую "Плутонию"?
— Которую Обручев написал.
— Не читаю!
— Ну, как хочешь, — расстроился я. — А книга отличная.
Артем помолчал и вздохнул:
— Только не рассказывай никому.
— Почему? — удивился я.
Артем сердито зыркнул на меня.
— Серьезно не догадываешься? Тебя называют вундеркиндом, потому что много читаешь. И не любят!
— К тебе тоже не все хорошо относятся, оттого что хулиганишь! — малость обиделся я.
— Тоже мне, сравнил… — хмыкнул он. — Быть умным тяжелее, чем хулиганом. Закон природы. И не так весело.
— Но ты и сам умный. Глупые книг не читают.
— Поэтому я никому о книгах не рассказываю, — пожал плечами Артем, — а ты глупый, потому что все знают, что ты умный.
— Боишься? — спросил я.
— Не боюсь, — ответил Артем. — Просто не хочу.
— Понятно. А друзья у тебя есть?
Артем поднял подбородок.
— Нет. Я сам по себе. Одинокий волк!
— Ты странный!
— А сам-то какой!
— Угу, — грустно согласился я. Тут не возразишь.
— Вон еще один такой же, — кивнул в сторону Артем, — тоже читает.
В дальнем углу библиотеки сидел Глеб. По странности он превосходил нас с Артемом вместе взятых и умноженных на десять. Его мама часто приходила к моей, но Глеб со мной особо не разговаривал. Да он вообще мало с кем разговаривал! Даже на уроках, когда его о чем-то спрашивали, и при этом жутко волновался. Болеет, говорила моя мама, и очень жалела маму Глеба. Как ей тяжело, печалилась она.
Но умный Глеб — кошмар. Умножал за секунду в голове то, что робот будет неделю на листочке бумаги в столбик высчитывать. Увы, жизнь — не математика. И не литература (это я уже о себе).
— Давай подойдем, — предложил Артем, и, не дожидаясь ответа, пошел к Глебу.
Мы сели на стулья, стоявшие перед его столом, повернулись, и Глеб страшно перепугался. Стал красным, как вареный рак, начал хватать ртом воздух, как рыба на берегу. Не убежал, наверное, потому, что ноги перестали слушаться.
— Здорово, — произнес Артем. — Читаешь?
Глеб молчал и смотрел на нас изумленным взглядом. Книгу он после нашего появления закрыл и перевернул, но я узнал ее. "Лунная радуга" Павлова.
— "Лунная радуга", — сказал я.
— К-как ты д-догадался? — недоверчиво спросил Глеб.
— Читал когда-то и запомнил обложку.
— И в-все п-понял в к-книге?
— Нет, не все, — признался я. — Но книга интересная.
— И я т-тоже, — обрадовался Глеб. — Но интересная.
Новость о том, что кто-то еще читал "Лунную радугу", произвела на него магическое воздействие. Лицо вмиг перестало быть красным и задышал Глеб уже по-человечески.
— Но сложная, — добавил я.
— Оч-чень!
— Сложнее "Преступления и наказания".
— Н-намного!
— В "Преступление и наказании" я разобрался за полчаса, — сказал я, — не сообразил только, что за желтые билеты.
— Да! — Глеб буквально просиял, — и я. Самое загадочное в т-творчестве Достоевского.
— Не знаю, о чем вы, — буркнул Артем, — "Лунную радугу" я не читал. И "Преступление с наказанием". Но уверен, что "Плутония" интереснее. Там динозавры, саблезубые тигры и дикие люди с топорами.
— А почему ты читаешь книги здесь? — спросил я у Глеба.
— Не хочу м-маму расстраивать. Она утверждает, что д-для меня это вредно. Сложные к-книги опасны, по ее мнению.
— А мои смирились, — развел я руками. — Папа иногда ворчит, и все. Ну и учителя считают, что я постоянно умничаю, и одноклассники… и вообще все вокруг! А когда читаешь, то поневоле умничаешь. Говорить получается только по-другому, не как все. Слова выдают, как парашют шпиона.
— Т-точно, — подтвердил Глеб. — Пропитываешься словами, будто огурец рассолом.
— Интересно, есть ли еще в школе любители фантастики, — сказал я.
— Наверное, нет. Читающего фантастику видно издалека. Я знал, что вы ее читаете, хотя и не п-предполагал о "Радуге".
— И про меня догадался? — спросил Артем. — Я думал, это незаметно.
— А ты зн-наешь о Шерлоке Холмсе?
— Да, и что?
— Дедукция. У любителей фантастики глаза немного как у инопланетян. Отличаются от обычных людей. Говорят о том, что ты не от мира сего. Это не объяснишь, посмотрите, и п-поймете. Если знать секрет, то заметить легко.
Мы с Артемом вы уставились друг на друга, потом рассмотрели всех в библиотеке и снова встретились обалдевшими взглядами.
— Он прав, — сказал потрясенный Артем.
— Свихнуться можно — кивнул я. — Выходит, мы точно не от мира сего, хотя я эту фразу ненавижу.
— Тогда вот что, — произнес Артем с видом полководца, принявшего решение о наступлении, — будем дружить. Деваться нам троим все равно некуда.
— Д-дружить? Это к-как?
— Разберемся! — уверенно ответил Артем.
9
Скоро на чердаке стемнело. Включили лампу, но играть расхотелось, потому что уже шайбы перед глазами замелькали.
И мы отправились по домам. Завтра у меня день напряженный. Папа сказал, что будет генеральная уборка — я, пока не уехал, должен помочь родителям, тем более что детей надо приучать к труду. Меня, значит, приучать. Ладно, приучимся.
Глава 12 БАМ и мамонты
1
Дома было все, как обычно. Как вчера и позавчера. И позапозавчера. Папа — на кухне с чертежами, мама — в родительской комнате перед телевизором что-то штопает. Сегодня, правда, не штопает, а шьет, ну да какая разница. Сидит на диване, а перед ней табуретка со швейной машинкой. Стучит игла по ткани, сшивает ее половинки. Раньше у мамы была ручная машинка, в которой нужно колесо вращать, но недавно купили электрическую, у нее это колесо вместо маминой механическая рука крутит. Первая машинка называлась "Подольск", а вторая, со стальной пятерней — "Подольск-5". Видимо, из-за числа пальцев.
По телевизору — концерт эстрадной музыки. Интересно, замогильный желтый свет в концертном зале действительно такой или телевизор постарался. Наверное, и то, и другое. Мертвые лица у певцов и ведущих. Говорят и улыбаются так, будто их ключом заводили перед выходом на сцену. Наш робот-гардеробщик и то веселее, даже если не знать о надписи у него на лбу.
Мама телек вроде и не смотрит. Включила, чтоб просто работал. Заглушал тишину. Отвлекал от грустных мыслей, да и от мыслей вообще, тем более что мысли, если они в голове есть, вероятнее всего, грустные. Многие знания — многие печали, говорил Достоевский, и здесь я с ним согласен. Грустна жизнь тех, кто думает. По себе знаю.
— Ты сегодня обедал? — спросила мама.
И я вспомнил, что нет. Еду она мне в холодильник положила, оставалось только прийти и разогреть (я умею), но мы налопались конфет и заигрались. Хотя сейчас понял, что голоден, а из кухни пахнет вкусно.
— Мам, забыл.
— Молодец. И зачем я готовила.
— Питаться надо вовремя, — это уже отец из кухни. — Иначе вредно для здоровья. Все болезни от нервов и неправильного питания. Сейчас поставлю греться.
На кухне протрещала зажигалка, ухнуло пламя, кастрюля стукнула о конфорку. Потом зашуршала бумага — папа начал собирать чертежи.