Страница 1 из 26
Лябиба Ихсанова.
В лагере Робинзонов.
Семь дней под землей.
Художник С. М. Кульбака
ДЛЯ МЛАДШЕГО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА
© перевод с татарского. Татарское книжное издательство, 1977.
Ихсанова Лябиба Фаизовна
В ЛАГЕРЕ РОБИНЗОНОВ
Повести
Перевод Андрея Некрасова
Редактор М. Е. Скороходов
Художественный редактор Г.Е.Трифонов Технический редактор В.Н.Галкина Корректор В.П.Лащенова
Сдано в набор 27/VI-1977 г. Подписано в печать 19/VIII-1977 г. Бумага типографская Ко 1, 84Х108’/з2. Учетн.-изд. л. 5,95. Усл. печ. л. 6,72. Тираж 200 000. Заказ В-565. Цена 20 коп.
ИБ № 901
Татарское книжное издательство. Казань, ул. Баумана, 19.
Полиграфический комбинат им. Камиля Якуба Управления по делам издательств, полиграфии и книжной торговли Совета Министров ТАССР. Казань, ул. Баумана, 19
Глава 1.
БЕСЕДА.
Гульшат сидела на берегу озера и ждала мальчиков.
«Придут ли?— думала она.— А если придут, получится ли разговор?»
Ей казалось, что от этого первого разговора многое будет зависеть, поэтому тщательно подготовилась к встрече. И место выбрала хорошее, подальше от лагеря, в редкой тени одинокой березы...
Красивая береза. Вернее, была красивой. На прошлой неделе в нее ударила молния, и самый большой сук на кудрявой вершине обломился.
А на том берегу, на горе — целая роща. Пятна теней от зеленых крон причудливым узором лежат на воде. От этого вода кажется глубокой, темной, таинственной.
Туда бы ударила молния — все равно не потеряла бы роща своей красоты. Никто бы и не заметил изъяна. Да вот обходят молнии рощу. Бьют по одиночкам...
«А вдруг и я останусь здесь одна? — подумала Гульшат.— Как эта береза?»
Она глянула на часы. Не идут мальчики.
Гульшат сама написала и вывесила объявление. На большом листе красиво вывела: «Беседа о вреде курения». Потом следила — читают ли мальчишки? И видела: не осталось ни одного, кто бы не подошел, не поинтересовался, не прочитал.
Прочитать прочитали, а прийти не пришли. Вот так-то!
Вспомнился разговор с начальником лагеря, когда она пришла к нему с направлением от комитета комсомола.
Начальник лагеря Гарифулла посмотрел тогда на нее, внимательно прочитал направление и спросил:
— Справишься ли, сестренка? Мальчишки-то у нас будут трудные, такие, которые от рук отбились. Силенки-то хватит?
Вспомнились и сомнения, которые поднялись в душе во время того разговора.
Знала она, знала, что идет работать с ребятами, с которыми и опытные учителя не могли сладить. Поняла и то, что начальника смутил ее рост. Не вышла она ростом. Сама-то она понимает, что не в росте дело. А людям как объяснишь? Гарифулла, наверное, подумал тогда: «Девчонка, ребенок, а у нас парни есть с меня ростом... Трудно ей будет».
Но отступать не хотелось. Да если подумать, какой же она ребенок? Через год кончает медицинскую школу, получит диплом фельдшера. Со стариками придется работать, не то что с мальчишками.
— Справлюсь,— сказала она тогда.— И силенок хватит. Вы не смотрите, что я ростом маленькая.
— Бывает, и маленькая, а удаленькая,— согласился тогда Гарифулла.— Ну, давай, сестренка, если что — поможем...
Тут в лагере помочь, конечно, есть кому. Один Гарифулла чего стоит — директор дома пионеров. Опыта ему не занимать, не первый десяток лет работает с ребятами. А тетя Магинур, повариха из заводской столовой... Ее ни ростом, ни голосом бог не обидел. Подбоченится да как гаркнет— мальчишки бегом бегут за водой, за дровами, картошку чистить.
Вот и ей бы так... Да только нет у нее ни двойного подбородка, ни здоровенных кулаков, ни зычного голоса.Ивот, не пришли мальчишки...
Сидеть здесь одной? Признать первое поражение?
Гульшат посмотрела на озеро. По гладкой, как стекло, воде спешили куда-то водомерки, тут и там поднимались со дна большие пузыри. Из прибрежной осоки выполз уж и отправился на охоту. Нет, смотри не смотри — не выйдут из воды «тридцать три богатыря». Придется самой искать их.
Гульшат сломала прутик, который держала в руках, бросила его в воду, вскочила и, не придумав еще, что будет делать дальше, побежала к лагерю. И вдруг остановилась как вкопанная. Мальчики, которых она ждала под березой, лежали в неглубокой ложбинке, растянувшись на горячем песке, и все курили.
Гульшат сразу догадалась, что они давно наблюдали за ней, и курят все, как один, специально для того, чтобы она увидела это. А сами делают вид, будто и не замечают ее.
Только когда она подошла поближе и остановилась, ребята, как чайки, сидящие на песке, стали поднимать головы.
Гульшат поняла, что «война объявлена». Но сдержалась, сказала спокойно:
— Вот вы где, оказывается? Правильно, здесь даже лучше. А я вас там ждала, у березы.
Мальчишки растерялись. Они ожидали, что Гульшат рассердится, станет ругать их. Вот тогда бы они ей показали! А так и сказать нечего.
Помолчали. Потом один рослый парень сдвинул назад кепку, закрывавшую от солнца глаза, сел, отогнал лежавшего рядом щупленького мальчишку и жестом пригласил Гульшат сесть на его место.
— Садитесь, доктор, с нами. Закурить не хотите? Пигалица, угости доктора.
Щупленький мальчишка, сунув руку в карман выгоревшей ковбойки, достал пачку «Прибоя» и протянул девушке.
Гульшат чуть не расплакалась от обиды. Но тут же поняла, что именно этого и хотели мальчишки. Как ни в чем не бывало, она села на предложенное место, взяла пачку, повертела ее в руках, делая вид, что разглядывает, достала одну папиросу, понюхала ее, снова сунула в пачку и, подняв ее над головой, спросила:
— Выбросить?
— Нет, нет! — испуганно воскликнул Пигалица.
— Ну, держи тогда,— сказала Гульшат и вернула папиросы хозяину.
Гульшат отряхнула ладони и сказала, ни к кому не обращаясь:
— Братишка мой тоже курил, да бросил.
— Так наши-то сестры не доктора. Лекций нам не читают. Вот мы и курим. И будем курить,— сказал рослый парень и снова закрыл глаза кепкой.
— А я, между прочим, не доктор, а фельдшер,— поправила Гульшат.— И лекций я братишке не читала. Он сам бросил и слово отцу дал, что никогда курить не будет.
— Наверно, отец ремнем проучил,— сказал Пигалица.— А Жердь и отца не боится.
— Никто моего братишку не бил и не ругал,— возразила Гульшат.— Заметил отец как-то, что братишка курит, привел его домой, сел рядом. Потом вынул из карманов папиросы, спички, положил на стол. «Вот,— говорит,— сынок, всю жизнь я курил, а пользы от этого дела не видел. Давно собирался бросать. И сейчас даю слово: с сегодняшнего дня и в рот папиросу нс возьму. Папиросы в печке сожгу. Но только и ты мне дай слово, что с этим делом покончишь». Братишка обрадовался, что его не бьют, не ругают, и дал слово...
Гульшат увлеклась рассказом. Так увлеклась, что не замечала презрительных усмешек на лицах ребят, и только когда Жердь, нарочно зевнув пошире, потянулся и встал, она поняла, что весь ее заряд пошел впустую.
— Приветик,— сказал Жердь и зашагал к лагерю.
Сразу, как по команде, ребята вскочили и пошли следом, как стадо за вожаком.
Гульшат печально смотрела им вслед. Идут, руки в карманах, шагают лениво, цепляя носками песок.
Пройдя немного, Жердь обернулся и крикнул:
— Ты нас, фельдшер, не агитируй. Мы и не таких, как ты, слышали. Курили и будем курить. Понятно? А станешь нам лекции читать о вреде куренья, мы и дня тут больше не проживем. Приветик!