Страница 117 из 121
Испужалася ли я?
А от нет. То ли притомилась я бояться, то ли не гляделся Игнат страшным.
Несчастным — это да.
Растерянным.
И еще слабым.
— Скажи, кто она… Милослава, верно?
Простой ответ.
Не Люциана Береславовна, нет, ее я видела, да еще и заглянула дальше, чем оно надобно. Пускай не все тайны выбрала, да только все мне без надобности. Не стала б она свою лабораторию за-ради глупой шутки портить.
И когда б решила отраву сварить, сварила б.
— Ты…
— И огненный амулет она тебе дала… потому и не почуял ничего Елисей…
— Нелюдь!
Может, и так… а может, иначей. Елисей хоть и волкодлак, а никому еще вреда не причинил.
— Ты ж там пробегал… ты ж знал, что это для меня… что тебе можно… что не сработает…
— Заткнись.
Игнат вытащил камень.
Обыкновенный с виду камень. Гладенький, кругленький.
…конечно, Милослава.
…не разумею, чем я ей помешала, но она это… больше некому… девок в Акадэмии — тьма, да только что они умеют? Уж верно, голову заморочить способные, да вот навряд ли огненная амулета у кажной имеется. И в зельях чтоб разбиралися… и вовсе…
— Знал… а если бы кто из царевичей…
— Не царевичи они! Ты не понимаешь! — Игнат стиснул камень. — Ты же дура… как есть дура… поверила… все поверили ей!
— Кому?
— Вам сказали… царевич тут… хитрая… тайну устроила… ни одну тайну не удержать… что вода в решете… вот и тайна, и каждый, считай, знает, где царевича искать… поди отыщи… только его там нет. И не было никогда. Все эти… ублюдки царские, по белому свету собранные. И задача у них — одна. Отвлечь внимание.
— А…
— А где царевич? — Игнат засмеялся, и плечи его меленько затряслись. — Этого никто не знает… она хитра… пока этих бьют, никто не ищет… никто… кроме нее… а ты, Зося, дура… как была дурой, так и помрешь…
— Стой!
Я крикнула и перстенек сдавила, хотя и уразумела: поздно. От заговорилась, заслухалась и позабыла, что за иною беседою и дело случается.
Не успеет Еська.
И помощь.
И чего б там ни придумал Игнат… или Милослава…
— Стой! — взмолилась я. — Что я тебе сделала? Ты убить меня хочешь?
Он кивнул.
— Клянусь, я никогда тебе вреда не чинила… и матушке твоей… я и видела-то ее зимою… один разочек.
— Нету больше матушки… — тихо сказал Игнат. — Утром преставилась…
— Мне жаль.
— Лжешь! Это ты…
— Божиней клянусь… силой… кровью, если хочешь, не желала я ей зла! И чего б ни приключилось, я не виновная…
— Быть может, — согласился Игнат и камешек пальцем огладил. — Я допускаю. Ты слишком глупа. Примитивна. Ты не сумела бы причинить ей вред, даже если бы захотела.
Он поморщился.
— А вот братец мой…
— Он не…
Хотела сказать и слова в горле застряли.
А ведь Арей об мести думал… и как знать… я его с зимы и не видела… не говорила… и вдруг да… нет, не стал бы он…
— Видишь, — Игнат мои сомнения почуял. — Ты сама понимаешь. Это он. Больше некому. Нет у матушки врагов. И не было никогда… а она умерла… она здорова была… и умерла… так не бывает, чтобы человек… и просто взял и умер. Он ее отравил. А скажут, что сама… царица ее не любила… знала, что матушка насквозь видит ее… не станет следствие чинить… все спишут… уже списали… смерть от естественных причин… так мне сказали.
— А…
— Нет! — взвизгнул Игнат, камень сжимая. — Он это! Некому больше… сначала матушку… потом меня… и все к рукам приберет… он наследство получит, а права не имеет! Ублюдок! Сразу надо было… следом за отцом… пусть бы… матушка пожалела… а он ее…
Ох ты, горе горькое…
Стою перед Игнатом и… жалко его… это ж как надо напужать человека, чтоб он всю прочию жизню боялся? И ныне-то, Арея не видючи, трясется весь.
Да только, коль думает, что Арей виновный, его бы и убивал. Я-то каким боком?
Об том и спросила.
А сама-то жду… считаю мгновеньица, щит плету, хотя ж не уверена, что спасет он от Игнатовой волшбы. Не сам он камешек оный подобрал, не сам заклятьем обплел, не сам придумал ко мне несть.
—…ты, может, и не виновата, но… прости… я не могу допустить… он и вправду к тебе привязан. Не знаю, что нашел, но если тебя не станет, он сорвется… и тогда… тогда все увидят, что он такое… если сам не сгорит…
Игнат осекся и губы облизал.
А после просто бросил камушек мне под ноги и отступил…
— Прости… — донеслося до меня.
И взвился столп огня до самых до небес.
Не рыжее.
Не желтое. И не синее даже, которому случается поселиться в заговоренных горнах. Белое пламя. Чистое, что снег первый. И лопнул мой щит, едва коснулось оно.
А я глаза закрыла.
От сейчас сгорю… стану пеплом, а с бабкою так и не перемолвилась словцом… и с Ареем… что с ним станется? А с царевичами…
…Милославою, которая…
Пламя обняло.
Окружило.
Дыхнуло жаром. И запахло сразу волосом паленым… дышать стало тяжко, а в горле заскребло… и отпустило.
Живая?
Иль целиком к заговоренному мосту перенеслася? Во плоти, как святая, про которую бабка сказывала? Я глаз приоткрыла… нет, сдается, святости во мне для этаких чудес маловато. Да и на мир иной, заповедный, сие место не похожее.
Сад.
Не сказать, чтоб обыкновенный… черемухою пахнет и так крепко, что вот-вот расчихаюся. Дорожка речным камнем мощеная. По левую сторону от ее — ветренички белые колышутся… колыхалися, ныне ж — пятно черное, не пепел даже, спеклася земля до корки…
Я присела.
Руку протянула. И убрала.
Жар идет от земли, что от печи, камни дорожки вон красные, остывають… а от ветреничков и воспоминания не осталося… а я живая.
Ущипнула себя за руку.
Живая.
И стою… дышу… кашляю, потому как в горло будто песку сыпанули… а еще… косу подпалила. Вона, волосья закрутились, обрезать придется, а я того зело не люблю… и добре, если пальца на два, а то и на ладонь… если не больше.
От дура!
Живая. А по косе печалюся.
И плачу, стою, слезы размазываю… стою и размазывю…
— Зося! Зося, ты…
Еська подскочил и по спине ляснул.
— Живая!
Я кивнула. Говорить не могла… живая… и вправду живая… стою… дышу… а косу подпалило… как я без косы… куда без косы…
И разревелася.
— Ну ты чего, Зослава… ты чего… — Еська ажно растерялся, обнял как-то… как сумел. Отвернул. — Не гляди туда… не надобно… расскажи, чего случилося… а и не гляди…
Куда не глядеть?
На пятно?