Страница 112 из 121
Рот раззявлен, глаза пустые, стеклянные… но дышит, я вижу… а из уха кровянка сочится.
— Скоро отойдет… мозг ей повредил. Целители не помогут. Ты тоже уходи… — тварь ткнула пальцем в среднюю, и та заверещала дико, тонко. От этого звука Люциана Береславовна дернулася и глаза открыла.
Девка ж каталась по полу, впившися пальцами в лицо.
А как замерла…
— Сердце не выдержало, — произнесла тварюка.
— Хватит!
— Почему ж? Все равно изгонять станут. Будем считать, я облегчил им работу. Уходи…
Я боялась, что третья девка тоже кричать станет, но она на стеночку оперлася и по стеночке той сползла.
— Позвоночник… эта еще поживет, если целителей кликнуть, но ходить сама не сможет. Уж извини, духи не любят, когда их изгоняют.
Ручка Люцианы Береславовны вцепилась в мое плечо, будто боялась она, что хватит у меня дурости шагнуть по-за щит. Может, будь я одна, и хватило б… но помру, то и она не выдюжит.
Разорвут.
— Да и кому понравится, когда тебя из обжитого дому гонят? Потому, Зослава, подумай хорошенько. Изгнать меня изгонят, но что я перед тем с твоею бабкой сделаю?
Тварь замерла, положив на щит ладонь раскрытую.
Мол, вот толкнет хорошенько, и щит рухнет.
— Не веришь? Правильно, всякому верить — веры не хватит. Спроси у своей подруженьки… она-то всякого повидала… верно, Люцианушка?
Я оглянулась.
Люциана Береславовна стояла, к стеночке привалившись, белым бела. И было в ее лице что-то этакое, жуткое. Сама на нелюдь ныне похожая стала.
— Т-ты…
— От и свиделися! — Бабка моя руки раскрыла и поклонилася. — Я ж говорил, что свет нынешний тесен, а тот еще тесней… скажи, Люцианушка, что я с этим телом сделаю, коль охота будет? Сумею навредить?
Я глядела.
А она… она кивнула. И лицо руками закрыла.
— Ты, никак, не радая…
— Уходи, — взмолилась Люциана Береславовна. — Уходи, пожалуйста…
— Уйду. Я ж всегда ухожу. Мир ваш, конечно, интересен, да только подобным мне в нем неуютно… а ты объясни девочке, кто я. Видишь, мается.
Люциана Береславовна сглотнула только. Но не послушать тварь не посмела.
— Дух это… проклятый… когда-то был человеком. Магом. Сильным.
— Некромантом, — уточнила тварь.
— Очень сильным, — она будто и не услышала. — Настолько, что сумел после смерти в мире этом задержаться…
— Искал, понимаешь ли, элексир, способный излечить от всех болезней… в ирии меня точно не ждали…
—…он многих убил…
— Какая наука без сопутствующих жертв? Это мелочи… зато получись у меня, скольких я бы спас? Сотни людей. Тысячи!
—…и поэтому сам боялся смерти.
— Не боялся, Люцианушка. Просто… смерть — это очень нефункционально. И обидно. Понимаешь, когда ты стоишь на пороге величайшего открытия, а у тебя сердце прихватывает. Не успел немного. К чести моей, могу сказать, тогда я искренне полагал, что панацеум — возможен…
Бабкины черты поплыли.
На миг.
Проглянуло из них чужое лицо. Злое? Нет. Усталое? Не знаю. Чужое и все.
— Вот и пришлось сменить тело, а там еще одно, и еще… оно, конечно, не совсем та жизнь, к которой я привык. Многое видится иначе. Ваши заботы, хлопоты, проблемы надуманные. Вы не понимаете истинной ценности своего существования. Это забавно…
Глаза у него иные.
Будто в меня смотрит. Вовнутрь. И щит оному взгляду не помеха. Смотрит и перебирает, копается, мол, чего в тебе, Зославушка, хорошего есть?
— Его удалось изгнать… запечатать… на время…
— Пока одна глупенькая магичка печать не сломала. Да, Люцианушка?
— Ты… меня… обманул!
— В чем же? Разве не исполнил я в точности, что обещал?
— Ты… Нет. С ним нельзя разговаривать. Его нельзя слушать. Зослава, что бы он ни сказал… он солжет…
— Разве? — Тварь наклонилась. — Солгу? И в чем же? Ты хотела жить… ты так хотела жить… и ты жива. Это ли не чудо? Твоя племянница… ты молила и за нее… она ведь тоже жива? А что до прочего, то… я исполнил, что ты просила. А чего не просила — извини…
И вновь захихикала.
Люциана Береславовна прикусила пальцы, до того ей хотелось ответить. А я молчала… еще одна тайна? Чужая. Темная, что зимняя ночь. Не хочу.
— Ты просила, чтоб виновный скончался в муках? Разве я виноват, что ты не того виновным сочла? Если разобраться, твоя сестрица была очень честолюбива. Возжелала занять престол? Для того и о чести забыла, и о совести, а как не вышло, стала плакаться, что ее снасильничали. Клевета… за то и была наказана. А ты, Зославушка… у тебя появится шанс спасти старушку… она славная… а что оступилась, так с людьми сие случается частенько. Неужто не жаль тебе родную бабушку?
Теперь голос его сделался звонким, девичьим.
А из бабкиного глаза выкатилась слеза. Красная.
— Я дам тебе шанс… меня призвали… подчинили… не люблю принуждения… тем более, когда тот, кто подчиняет, полагает, будто он — самый умный. Частая ошибка, Зослава. Не повторяй ее.
Я себя особливо умною никогда-то не считала.
И ныне лишь кивнула.
Отступила.
Что оно попросит?
Душу? Жизнь? Жизнь я за бабку отдам, да…
— Мне твоя жизнь без надобности, — сказала тварюка, разом про Люциану Береславовну забывши. — Душа тем паче, а те, кто меня призвал… им всего-то и надобно, что слово твое. Ты, Зослава, внучка Берендеева…
— Не слушай!
—…пойдешь к венцу с человеком, который покажет тебе вторую половину… — Из широкого бабкиного рукава появилась монета. Тварь положила ее на пол. — Пойдешь немедля. И станешь женой. И будешь ею до самой смерти…
— Чьей? — поинтересовалась Люциана Береславовна.
А бабка моя лишь руками развела: мол, того не ведаю.
— Видишь, Зослава… ничего особенного… всего-то замуж выйти… — тварь подмигнула. — И взамен получишь свою бабку целой и живой. Конечно, про здоровье врать не стану. Какое здоровье в ее-то годы? Но с другой стороны, тут у вас целителей тьма, подлатают…
Я сглотнула.
От же ж… угораздило эк! Ехала в столицы за женихами. Сполнилося желание. Женихов у меня — хоть ты нумера на шеи вешай, чтоб не запутаться. И сказать кому — смех и грех… грех… одному слово дал, другому — надежду. А под венец с третьим пойду.
И разумею, об чем тварюка думает, ухмыляяся.
От жены до вдовы недалече И мнится, коль сама не сумею от нелюбого сбегчи, найдутся помогатые. Кирей вон, шею свернет и горевать не станет. Только… разве ж по совести сие?
Или, коль дело такое, то и простит Божиня?