Дар Божий

Вспоминая этот случай, Гнутов примерил его к Зингерам и тоже решил, что идти в открытую не следует, хотя пробираться матюками с таким грузом будет трудно. А ведь предстояло несколько ходок туда и обратно. Дело обещало затянуться чуть ли не до ночи. Но оставлять машинки бесхозными, под открытым небом, где каждый мог их стянуть, он не собирался. Каждую такую машинку если продать — только за одну можно купить цветной телек, игровую приставку и новый велосипед. Это же антиквариат, причем рабочий.

Толкать тележку тайными тропами оказалось делом трудным, ибо тропы то сходили по склону вниз, то круто взбегали на порядочную высоту, и Миша, согнув руки в локтях, вприсядку, надрывался. Ехали подошвы, взрыхляя усыпанную вековой листвой землю, надувались жилы на шее. Темные цветные пятна возникали в глазах.

Тут во сне, ниже, в сторону забора ботсада, лежащего к шоссе и Днепру, есть несколько огромных бетонных шахт и уходящие в гору тоннели. А наяву нет ничего, кроме великанских деревьев, всё покрывающих тенью, да входа в дренажку и редких пещерок, куда не достичь, не добраться, один только Миша…

Поскользнулся, упал, разжались руки. Тележка, увлекаемая весом Зингера, подскоками покатила в овраг. Всё это время Миша протягивал к ней руки и кричал, тянул непонятный звук, а тележка не слушалась и скоро исчезла внизу, с хрустом ломая сучья. Затихла.

Миша поднялся, отряхнулся, и боком стал сходить по склону, высматривая тележку. Впереди он заметил пещерку малую и приблизился к ней. В суглинок норой уходила чистая, светлая ниша, словно огромным пальцем кто вдавил на длину примерно человека.

На спине Миша вполз туда. Сухо, никаких листьев на полу — странно. Потрогал потолок, стены. Гладкие-гладкие.

Кто это выкопал и когда, и зачем? Верно свежая, потому что нет внутри осенних листьев. Но ведь не видно выкинутого из-под земли грунта, куда же он девался? Чем удалось так гладко обработать потолок и стены?

Миша вылез из пещерки и спустился в овраг к перекинутой тележке. Зингер оттуда вывалился и лежал рядом. Гнутов понял, что наверх его уже не поднять. Поэтому, с трудом положив машинку в тачку… Тут Мишу поразило гениальное открытие — надо было взять с собой веревку, чтобы закрепить Зингер в тачке. И везти было бы много легче!

Миша начал осторожно катить тележку по нисходящему в сторону трассы дну оврага, усеянному буграми, старой листвой и сучьями. Впереди внизу среди деревьев, покрывающих всё густой тенью, белел просвет. Слышался шум трассы.

Когда показался нижний забор ботсада и за ним крыши проносящихся мимо машин, Миша вместе с тачкой загруз в вязкой, рыжей жиже родника. Обессилив опустился на колени и стоял так несколько минут, не в силах подняться.

Метрах в тридцати, по ту сторону увитого хмелем забора из серых металлических прутьев, проносились машины. Внутри в удобстве, мягкости и тепле, при незначительном запахе бензина, сидели люди, ничего не знавшие, не думающие о том, что совсем рядом, на коленях в бурой жиже стоит Миша.

Он сжал зубы и захрипел — эээээээ! Этого никто не слышал, кроме оврага.

Мокрый почти до трусов, Миша оставил тачку, вышел на сухое место — в крапиву, и осмотрелся. С тачкой через забор он не переберется, хотя так заманчиво покатить сейчас ее по гладкому асфальту. Положим, Миша выбросит Зингер и поднимется с тачкой обратно на холм. Тогда можно будет сделать сразу еще одну ходку на свалку…

А силы? Да нет никаких сил, сейчас бы сесть и заплакать.

Посетила очередная мысль, из тех, что нагоняют уже после. Когда он спускался оврагом, то заметил на склоне вход в дренажку. Если дверь открыта, то — спрятать Зингер туда, и вернуться за ним например завтра, подогнав тачку уже со стороны трассы и прихватив в собой веревку. Так, это вариант. А сегодня попробовать забрать остальные швейные машинки.

А силы? Да сейчас речь о них не идет, Миша сверхчеловек, если надо — сделает и глазом не моргнет. Вопрос только во времени.

Вместо того, чтобы сразу тащить машинку к дренажке, Миша отправился туда налегке и, взобравшись по осыпающейся земле, убедился, что дверь не заперта. На ней хотя и висел замок, но только для вида.

Вытащив его из петель, Миша отворил дверь и посмотрел внутрь. Темнота уходящего вглубь горы коридора дохнула на него сыростью и холодком. Был бы фонарик — сходил бы исследовал.

Приглушенно, в недрах, чисто журчала вода. Если держаться всё время правой рукой за стену и идти по лабиринту, то непременно из него выйдешь. Попробовать, что ли?

Миша приложил ладонь к шершавой бетонной стене и шагнул в темноту.

Глава 2

Колотые лушпайки усеяли окрестности крыльца. Надо будет потом замести. Уже смеркалось, холодало, а Миша сидел и бил кирпичом лещину. Кирпич старинный, с клеймом «Я.БЕРНЕРЪ». Миша нашел его наверху, тоже в ботсаду, у кучи торфа, рядом с калиткой в заборе, куда паломники в пещеру ходят. Не так далеко от дома Гнутовых та усадьба с калиткой, почти соседи.

То был двор как двор, а потом завелись эти паломники. Хозяева снизу заходили, с улицы, а паломники шли сверху, из ботсада. В Зверинецкие пещеры.

Страшным ножом Миша выколупывал орешки из зеленых гнездовищ, сбитых ветром. И колол. Орешек за орешком оказывался пустым. А так хотелось лещины. Надо снарядиться на гору к хоздвору. Там лучше.

Совсем похолодало, и Миша зашел в дом.

Скоро забежал Андрей Андреевич, принял у сестры с благодарной улыбкой два мешочка сушеных яблок, и уже на выходе, вернулся из коридора в комнату, протягивая Мише какую-то тоненькую без обложки:

— Тебе в коллекцию.

Миша пробежал глазами по первой странице:

— Б. А. Шуринов. Гипотезы, уфологи… Рукопись.

— А это начала восьмидесятых полемический такой труд, — дядя сел на край диванного подлокотника:

— Когда Зигель стал шататься в своих убеждениях…

— В пользу Валле, — дополнил Миша.

— Да, в пользу Валле. То Шуринов, после одного зигелевского сборника, стал его громить. Почитай, очень бойкая книжка, Борис Аполлонович в ударе.

— Класс, спасибо! А откуда?

— А, так, подарили! — махнул рукой дядя, — Там потом увидишь, хорошее сравнение есть, из Савла в Павла!

И Андрей Андреевич ушел. А на ночь уже, засыпая, Мише грезилось. Прошлое десятилетие, лекция в тесно набитом актовом зале НИИ, научные сотрудники ожидают, вдруг встрепенулись — молча вошел крепкий в плечах, пожилой суровый человек в черном кожаном плаще, такой же шляпе и с папкой под мышкой. Это Зигель. Он проводит лекцию, показывает слайды, а ближе к завершению вступает в общение со зрителями. И тут-то с галерки злым металлом звучит голос Миши, под конец пригвождая:

— Из Савла в Павла!

Проиграв эту сценку в воображении несколько раз, Миша уснул.

Глава 3

— Тая, — представилась улыбаясь большеглазая девушка с косой.

— Ная, — сказала вторая девушка.

— Ная это сокращенно от Наины? — спросил Миша, пытаясь удержаться во сне. Вдаль, в темень уходил коридор с полками. Коробки, коробки. Уносило невыносимо.

Тая протянула ему наливное яблочко. Миша спрятал руки за спину:

— Свои есть!

— Твои кислые! — Тая скривилась. Ная тоже, только молча. Они повернули друг к дружке перекошенные лица. Косы зашевелились, задвигались, петлями обвили головы и стянули их, так что рты стукнулись зубами и если сейчас косы ослабят путы и головы разойдутся врозь, и снова посмотрят на Мишу, он увидит — а вместо того проснулся.

Глава 4

В среду должна была приехать баба Лида. Мать Мишиного отца. Она жила отдельно, на Нивках, в хрущовке на Щербакова, но Миша сам ездить туда не любил, хотя там было диво — цветной телек. А у них на Мичурина черно-белый. Поэтому Миша старался подгадать поездку под американские мультики, что крутили по воскресеньям.

Баба Лида всегда заводила одна и ту же песню, что Мише надо ходить в школу, что он уже совершенно отстал на домашнем обучении, которое сводится к тому, что он читает книжки какие вздумается, и ни в зуб ногой по точным наукам.