Ракета

Хробаков повернулся и смотрел на ее плащ, ее сапоги. Козьи ножки, идут по дорожке. Тук-тук-тук. Ладонь вспотела, разжалась, отпустил револьвер. Вынул руку — прохладно. Зубы-то, зубы расцепил.

Вглядывался Хробаков в непрошибаемый туман. Он все сгущался. На пять метров уже ни зги. Хробакову показалось, что он один в мире. Он и туман, больше ничего. Сузившийся пятачок жизни.

Подошла она, в сером, такого цвета как фонарный столб. Владелица тихого голоса в телефоне. Хробаков видел ее впервые.

— Вы Дарья?

— Да, — именно тот голос.

— Сколько будет два плюс два? — спросил Хробаков.

— Пять, — с удивлением.

Тоже. Хробаков развернулся и побежал, держась прямо, нелепо вбивая каблуки в асфальт.

20

Николай Бохов сидит в туалете. Здесь тихо. Ему никто не мешает. Он листает каталог с товарами. Выбирает подарки на Новый год. Для всей семьи. Иногда хмурится:

— Это дороговато.

Другое отмечает карандашом:

— А вот это подойдет.

И представляет себе, как будет радоваться подарку человек. Потом наступает второй этап. Николай просматривает отмеченное и выписывает на листок бумаги. Сразу проставляет и цены. Главное — сохранить все в тайне.

Еще не продаются свежо пахнущие елки да сосны на елочных базарах, еще даже снег толком не выпал, а у Боховых уже праздничное настроение. Да что там, у соседей их тоже душа радуется, предвкушает грядущие события.

У Николая глаза горят веселым огоньком. Подмигивает домашним:

— Ну, повеселимся на Новый год!

— Гого! — смеется Андрюша. Он совсем у них прописался.

А мастерица Маша берет на себя украшение дома. Она вырезает из бумаги всякие узоры, чтобы наклеивать их на окна. И запасается серпантином.

— Так что, — спрашивает у отца, — Еще несколько пачек прикупить?

Тот раздумывает, чешет подбородок.

— Да, — отвечает, — Пожалуй, еще штук десять.

И спохватившись, осведомляется:

— А бенгальских огней? Огней-то?

— Все в порядке, — обстоятельным голосом успокаивает его дочь, — По двадцать штук на брата.

— Позажигаем! — восхищается Андрюша.

Петя и Федя бегают по городу и скупают петарды. Хранительница домашнего очага, Кира, составляет загадочный список продуктов. Глаза ее приобретают маслянистый блеск. Читает кулинарные книжки, одев по этому случаю другие очки.

Николай начинает вести телефонные переговоры насчет елки. Просто пойти и купить елку он не может. Ему нужно поехать в лесничество и срубить елку самому. Как-никак, топор в руках держать умеет. Знакомый его знакомого, некто Горшин, может устроить поездку в лесничество. Но душу Николая бередит тяжелое предчувствие, что в последний момент дело сорвется и они останутся без елки.

— Нужно предусмотреть запасной вариант, — говорит родным Николай, и в голосе его сквозит боль, отчаяние — он как бы загодя переживает трагедию, — А то будем мы без елки…

И качает головой.

— Да уж, — соглашается Андрюша, и вдруг спохватывается, осененный мыслью:

— А если мы!

— Погоди, — осаждает его Николай, — Не будем торопиться. Голова на плечах есть, остальное приложится.

А Кира уже обновила запасы муки, изюма и панировочных сухарей. Старик Бохов почти не выходит из кабинета. Он сочиняет закон неведомой доселе важности. Лишь изредка Пантелей Андреевич забирается в свой диван и путешествует на квартиру Кадетовой.

Там он подолгу беседует с Волшебниковым. Сергей Иванович оброс и осунулся. Лицо его, и без того длинное, мертвым овалом глядит в обрамлении нисходящих до плеч волос и козлиной бороды. Из слов он помнит только несколько — фуфайка, пассатижи, имя Вацлав. Когда-то слышал по телевизору.

19

— Ну, пожелаем нашим мужчинам удачи! — сказала Кира. Они уже стояли в коридоре — Николай, Андрюша и Петя. Тепло одетые, в вязаных шапках-масках с прорезями для глаз и рта. Николай счел нужным проверить:

— Рукавицы?

Показали руки — есть.

— Пила, топор и веревка.

— У меня! — Петя снял с плеча объемистый, выгоревший от солнца туристический рюкзак.

— Водка на случай, если нас занесет снегом!

— Имею, — отозвался Андрей.

— Тогда пошли.

Была полночь накануне Нового года. В притихшем от снега дворе их ждала машина. Белые «Жигули». Двойной след от колес тянулся к повороту, выезду из переулка. С помутневшего неба валили хлопья. Под обувью крошился к ночи примороженный, присыпанный свежим, снег. Николай сказал:

— А погодка-то, погодка-то сказочная!

— Да, да, — подтвердил Андрюша.

Только одно окно светилось с этой стороны дома. За стеклом, приникая лбами к нему, стояли Кира и Маша. Замахали ручками, что-то говорили. Николай изобразил жестами елку и показал, будто рубит топором.

— Садитесь, — сказал человек из машины.

Умостились в салон. Тесно пахло бензином. Спидометр горел желтым. Николай, сидящий на переднем сиденье, представил водителя:

— Это Гоша Горшин, мой товарищ.

Горшин повернулся к остальным:

— Кратко план действий. Едем по Окружному шоссе до Чертопхаевки, там сворачиваем в Чертопхаевское лесное хозяйство. Лесник — душа-человек, поведет нас на участок и скажет, где можно срубить несколько елок.

— Что-нибудь может измениться? — деловито осведомился Николай.

— Да. На праздники лесника может заменить другой. В этом случае нам придется действовать быстро и скрытно. Входим в лес, рубим и уходим след в след.

— А мы не подвергаем риску молодежь?

— Ничего! — возразил Андрюша.

— Все в порядке! — сказал Петя и шумно шмыгнул носом.

— Тогда поехали.

Ночная дорога. Можно считать фонари. Метель роится мухами. Две фары высвечивают снег, мечущегося, кругами. Шины давят белое шоссе. Выехали за город — заляпанные снегом деревья на две стороны. Стоят отяжеленные, замерли.

Николай обсуждает с Горшиным цены на бензин. Петя жует нитку от шапки. Андрюша — Андрюша смотрит в окно, изредка замечая: «А мы быстро едем!».

Сворачивают. Дорога совсем узкая. Лес еловый да сосновый да березнячок промеж бойко проскальзывает. У обочин сугробы по колено намело. Скругленными перекатами. Зефирным ковром обломанным. Темная сосны хвоя на белом снега куске чернеет. И так везде.

Небо свинцово. Не падает, но висит насморком. Какая-то сетчатая ограда впереди. Неясно смутнеет домик. Темный — не горит в нем свет.

— Лесник, наверное, спит, — предполагает Николай.

— Где там спит? — отвечает Горшин, — Сейчас у него самая страдная пора. Нарушителей вон как много, а он один. Весь город в лес за елками ломится.

Пятя снова шмыгает носом. Выходят, хлопают дверцами. У Горшина за спиной тоже рюкзак. Достает из кармана куртки шапку, натягивает. Можно идти.

— А как мы узнаем, тот лесник или не тот? — вполголоса спрашивает Николай, пока они идут к воротам. Ворота заперты с той стороны. Замок на толстой проволоке. Скручено пальцами нечеловеческой силы.

— Пошли в обход, — предлагает Горшин.

Возвращаются за машину, ныряют вправо, по тропе. Тишина полная, только шаги хрумкают. Метель закончилась. Спокойно до звона. Пахнет снегом с цитринкой да смолой сосенной. Можно нагнуться, зачерпнуть горстью искрой сияющий снег и почувствовать, что он теплый и вкусный. И легкий. Потом сжать и потечет между пальцами вода.

Идти стало тяжело. Выбрались на поляну. Николай оглянулся, посетовал:

— А мы и забыли след в след идти.

Горшин махнул рукой:

— Ладно. Ну что, приступим? Выбирай.

Окинули взглядом поляну. Тут Петя, самый глазастый, показал рукой на верхушку одной высокой, похожей на ворону сосны:

— А кто это там сидит?

Прямо оттуда на гостей леса глядело сосредоточенно лицо человека. Через секунду он прыгнул, прямо вниз, точно сгруппировавшись. Без единого звука упал в снег. Исчез.

Начала приближаться горка взрыхляемого снега. Совсем рядом. Взметнулись хлопья снежные, черная фигура возникла в вихревом движении. Человек резко махнул рукой и в голове Пети с жестким хряком засел топор.