Восстание

— Миром правят деньги! — поучал кассир и, коснувшись кончиками пальцев козырька фуражки, добавил: — А антифашистская власть правит деньгами! — И пошел дальше.

Перед обедом патруль вооруженных рабочих задержал легковой автомобиль, который выезжал из города. В машине сидел торговец одной мясной лавочки. По его словам, он ехал в село купить там теленка и свинью, чтобы потом продать мясо жителям города.

— Куда именно вы едете, в какое село? — спросил его патрульный.

— Все равно куда. Хочу посмотреть, можно ли за хорошие деньги купить скот.

— Выезжать на машине из города запрещено! Есть такое постановление!

— Но, видите ли, я ведь…

— Мы прекрасно знаем, кто вы такой.

— Тогда разрешите мне ехать! — Мясник вылез из машины и, подойдя к старшему патрульному, положил ему руку на плечо. — Пропусти меня. А завтра приходи ко мне, но не в лавку, а домой. Я дам тебе, вернее, вам обоим… — и он показал на другого патрульного, — сосисок. Ты же знаешь, какие у меня сосиски! Они славятся на весь город. Когда их варишь, один запах чего стоит… Камрад, не задерживай меня, никакой пользы тебе от этого не будет.

— Какой я тебе камрад?! — возмутился патрульный.

Патрульные задержали мясника и вместе с машиной направили под охраной в замок к Раубольду. Мясник протестовал, возмущался, ругался, чем не раз вызывал смех у вооруженных охранников.

Раубольд внимательно выслушал патрульного и спросил:

— А что я должен делать с вашим мясником? И зачем мне его машина? Тюрьма моя и без него переполнена! Отпусти его.

— А мы думали, что…

Раубольд перебил его жестом руки: замолчи, мол. Мясник торжествовал, видя, что патрульный терпит, так сказать, поражение. И вдруг Раубольд спохватился:

— Органы власти запретили скупать скот у крестьян. У нас есть консервированное мясо. Его будут раздавать жителям, но только не через вашу лавочку. А то получится так: мы будем работать, а вы загребать прибыли!

— Но неужели вы не понимаете, что население голодает?

— А ты понимаешь, что тебе сегодня твоя машина не нужна, так как скупать у крестьян скот запрещено? — спросил мясника Раубольд.

— Машина — моя собственность, и я могу ездить на ней, куда захочу!

Раубольд повернулся к Хиндемиту и спросил:

— Можешь ты водить автомобиль этого жадюги?

— Конечно.

— Добро. Тогда мы конфискуем у него машину!

Мясник протестовал, кричал, что никто не имеет права отбирать у него машину, грозился спустить на Раубольда свою овчарку, если тот окажется вблизи его дома. Наконец перестав ругаться, он уселся в свою машину, заявив, что никуда из нее не выйдет.

Раубольд вышел из себя.

— Увести! Арестовать его! — приказал он. — Мы съездим по своим делам и, когда вернемся, отдадим ему машину. Пусть убирается на все четыре стороны!

Такое решение вопроса вполне устроило мясника. Успокоившись, он покорно повиновался, когда его повели по тюремному коридору и поместили в камеру, где сидели два нациста, с которыми он не обмолвился ни единым словом.

Хиндемит же уселся в машину мясника и поехал в ратушу к Ентцу. Раубольд не без зависти смотрел ему вслед, так как он и сам охотно поехал бы вместе с бургомистром к русским для переговоров.

Доктора Рюсселя дома не оказалось: все окна его дома были плотно закрыты ставнями. Мартин Грегор не отваживался войти в запертый дом.

«Не в подвале же он держит свой автомобиль», — думал Грегор. В поисках гаража он обошел весь сад. В саду росли серебристые ели и прочие диковинные деревья, между которыми были проложены узенькие дорожки к дому. Грегору его поручение было явно не по душе, охотнее всего он сейчас вернулся бы в ратушу и доложил бы Ентцу… И в то же время ему не хотелось возвращаться с пустыми руками, так и не выполнив просьбу бургомистра. Уж очень ему хотелось достать машину!

Грегор возвращался в город далеко не кратчайшим путем. Настроение у него было плохое. По дороге он думал, что скажет Ентцу, чтобы тот поверил ему.

«Антифашисты позвали меня. Значит, я им нужен? — думал Грегор. — Правда, машины я так и не нашел. Интересно, как преобразят коммунисты город? Может, прикажут вымостить красным камнем дорогу, которая ведет к ратуше: ведь красный цвет — их любимый цвет. Тут уж им без меня никак не обойтись…»

Это был первый день, когда жители Вальденберга осмелились выйти на улицу. У булочной, мимо которой проходил Грегор, выстроилась длинная очередь. На пороге булочной стояла жена пекаря и никого не пускала. Она что-то объясняла, энергично жестикулируя руками. На ней был белоснежный фартук, который она обычно надевала только по субботам. Лицо ее раскраснелось от волнения, что делало ее еще более привлекательной.

— Сегодня хлеба не будет! — объясняла она людям, стоявшим в очереди. — Мы сегодня ничего не пекли!

Грегор остановился и подумал: «У меня в подвале картошка есть, так что я с горем пополам и без хлеба обойдусь».

— А почему вы не пекли сегодня хлеб? Ведь сегодня же суббота, — спросила молодая женщина из очереди. — Раньше вы всегда по субботам пекли хлеб. Так почему же сейчас не сделали этого?

— У нас нет муки! — ответила жена пекаря.

Голодным жителям города, стоявшим в очереди, вдруг почудилось, что из пекарни пахнет свежим хлебом.

— Ах, вот как! — выкрикнул кто-то.

— Не дадим вам больше угля! — закричал другой.

— У нас нет ни грамма муки! Ничего!

— Ничего нет? Выходит, нам умирать с голоду?

Когда на какое-то мгновение голоса стихли, жена пекаря с печалью в голосе проговорила:

— Пока такое творится в городе, будет и голод!

Ни один человек не оттолкнул женщину в сторону, чтобы пройти в пекарню и собственными глазами убедиться в правоте ее слов…

— Столько людей стоит за куском хлеба? — сказал громко Грегор, остановившись перед очередью. — Сварили бы баланду да поели, чем попусту стоять! Мне, например, нужен автомобиль. Кто скажет, где можно достать машину? Бургомистр должен поехать на переговоры к русским. Не может же он ехать к ним на велосипеде? Несолидно как-то!

Очередь постепенно расходилась. Люди побежали в другие пекарни в надежде купить хлеба там. Они никак не могли понять, почему нет хлеба, если война уже кончилась.

В тот же день по городу разнесся слух, что сегодня после обеда кто-то из коммунистов выступит на рыночной площади с речью. Возможно, что речь произнесет сам Хайнике.

А Грегор все ходил по улицам в поисках автомобиля. В его воображении рисовался роскошный автомобиль, на котором бургомистр без стеснения может поехать на переговоры к русским. Те, разумеется, очень удивятся и будут рассматривать машину со всех сторон, а когда они спросят Ентца о том, где он достал такую красивую машину, бургомистр ответит:

— Ее достал мне каменщик Мартин Грегор.

Грегор сходил в верхнюю часть города, потом направился к замку. Увидев зарешеченные окна камер, он невольно подумал о том, что его могли бы посадить в тюрьму за избиение священника. Ворота в замок были закрыты. Около них стояли часовые, которые не обратили на Грегора никакого внимания.

Грегор потребовал, чтобы его пропустили к Раубольду. Часовые с недоверием осмотрели его, но пропустили.

Грегор объяснил Раубольду, что Ентц поручил ему достать машину.

— Машина уже есть! — сказал Раубольд.

— Ах, вот как, — разочарованно произнес Грегор, сожалея, что не он лично доложил об этом бургомистру.

— Что еще? — спросил его Раубольд.

— Ентц хочет поехать к русским на переговоры, — объяснил Грегор.

— Мы так и решили на совещании, что поедет именно он.

Ентц стоял у стола, разглядывая книги, которые ему принес Август. Только сейчас он вдруг понял, как много лет прошло с тех пор. Ему захотелось выкроить хоть четверть часа и полистать эти книги, найти некоторые страницы, чтобы освежить в памяти события прошлого.

Он нашел несколько строчек из «Манифеста», где говорилось о том, что коммунистам пора открыто изложить свои взгляды… Далее он прочитал один абзац, в котором разъяснялось, что коммунистическая партия не противопоставляет себя другим рабочим партиям, что ее интересы целиком и полностью совпадают с интересами пролетариата…