Восстание

— Висеть, а почему?

Раубольд не сдержался и плюнул на пол. И если бы Хиндемит не схватил Раубольда за плечи, он ринулся бы на гитлеровца с кулаками. Нацист своей невозмутимостью взбесил Раубольда.

Нестман был одет по всем правилам этикета. Правда, узел галстука все же ему несколько не удался, зато сам галстук был подобран безукоризненно. Галстук весенней расцветки как нельзя лучше гармонировал с весенним костюмом, от которого чуть-чуть попахивало нафталином.

Нестман, казалось, вовсе и не собирался идти с Раубольдом. Жена нациста стояла на лестнице, что вела во двор. У женщины было такое выражение лица, будто она давным-давно ждала этого дня и вот наконец дождалась.

— Ну, Нестман, пошли! Антифашистские органы власти…

— Я протестую, — спокойным тоном перебил его нацист с пренебрежительной усмешкой на губах.

Раубольд вытащил пистолет.

— Этим вы меня не испугаете. Я требую предъявить ордер на арест. Если он у вас имеется, я пойду с вами. Если же вы меня расстреляете, вам придется нести за это ответственность. Мертвый Нестман вам ничем не поможет. Вам это прекрасно известно, и потому вы меня не застрелите.

Раубольд вдруг выстрелил в зеркало. Оно мгновенно разлетелось вдребезги.

— Бессмысленное насилие, — заметил нацист, — этим вы ничего не добьетесь. За многие годы вы так ничему и не научились. Вы до сих пор цепляетесь за одно-единственное средство — грубую силу, будто живете в средние века.

Гитлеровец стоял в нескольких шагах от Раубольда, пытаясь загипнотизировать его взглядом, но Раубольд молчал.

И вдруг Нестман ясно понял, что ему не удастся провести Раубольда. Нацист сразу как-то сник. Он почувствовал, что смешон в своем светлом гражданском костюме с галстуком весенней расцветки. Ему бы сейчас портупею… Нестман видел, что антифашисты еще неумело пользуются своей властью, зато их нельзя было упрекнуть в недостатке упорства. Страх парализовал Нестмана. Молчание коммуниста Раубольда полностью обезоруживало его. Нацист начал хрустеть пальцами. Ему захотелось присесть, будто он очень устал. Голова так гудела, что он боялся упасть. Упасть и разбиться в собственном доме! И его собственная жена будет свидетельницей этого позора!

— Ты — мерзавец! — бросил нацисту Раубольд и распахнул дверь, пропуская Нестмана вслед за Хиндемитом.

— Что вы со мной сделаете? — спросил Нестман.

Раубольд молчал. Нацист медленно вскарабкался в кузов грузовика. Он даже не обернулся. На пороге его дома стояла жена. Казалось, он не обращал внимания на то, куда его везут. Нестман уже не управлял собой.

Георг Хайнике долго не мог уснуть. Как он мог уснуть, если на душе было так неспокойно? Он думал, что ему еще нужно сделать.

Сидя в своей коляске инвалида, он еще раз вслух прочел свою речь, даже жестикулируя при этом. В голову лезли новые выражения, которые казались более красноречивыми и доходчивыми, но он не стал переделывать речь.

Сегодня Георг чувствовал себя неплохо, однако вставать из коляски не рисковал. Странно, но сегодня он не чувствовал никакой усталости. Это ему не нравилось: он знал, что теперь ни за что не заснет. Он не чувствовал сегодня никаких болей, которые мучили его в другие вечера. Все было не так, как в другие дни. Во всем теле ощущалась какая-то удивительная легкость. Уж не признак ли это ухудшения его состояния?

Георг отогнал от себя эту мысль. Он возлагал большие надежды на грядущий день. Для установления власти в городе антифашистам потребуется всего четверо суток. А ведь какие-нибудь четыре недели назад он и думать не думал о том, что им удастся организовать и провести восстание.

Георг подкатил коляску к радиоприемнику. Берлин безмолвствовал. Другие радиостанции передавали в эфир музыку, будто никакой войны и не было в помине. Он послушал легкую музыку. Мир ничего не знал ни о нем самом, ни о Вальденберге, ни о штабе антифашистов, где они обсуждали свои вопросы. Чей-то внушительный бас пел популярную в то время американскую песенку: «Глори, Глори…».

Георг дослушал песенку до конца, улыбнулся и кивнул головой. Затем покрутил ручку настройки. Поймал концерт камерной музыки, посмотрел на часы. Они показывали без двенадцати минут двенадцать часов ночи.

Он погасил свет и растворил окно. Ветер еще не утих. Георг подставил лицо свежему ветру, затем с трудом встал из коляски и подошел к раскрытому окну. Высунувшись из окна, начал вглядываться в темноту ночи.

Вдруг он услышал чьи-то шаги, однако, сколько ни напрягал зрение, разглядеть никого не смог. Шаги то приближались, то замолкали, то слышались снова и более отчетливо. Вот перед окном Георга промелькнула чья-то тень и замерла на месте.

Георг отошел от окна и нажал выключатель: широкая полоса электрического света упала на улицу. На противоположной стороне улицы, прижавшись к стене, стоял мужчина. За спиной у него виднелась винтовка, на ногах — сапоги с высокими голенищами, на голове — фуражка с козырьком.

— Эй! — окликнул мужчину Георг. — Что ты там прячешься?! Нацисты уже не вылазят из своих нор, так что можешь и днем и ночью свободно ходить по улице. Куда тебе надо? Зайди на минутку ко мне!

Мужчина сделал несколько шагов, чтобы выйти из полосы света. Движения его были неуверенными.

— Кто ты такой?! — крикнул незнакомцу Георг.

Очередной порыв ветра заглушил бы ответ мужчины, если бы он даже и ответил.

Вдруг незнакомец припустился бегом. «Значит, он ничего не ответил? А может, просто выругался?» — подумал Георг.

Хайнике еще долго смотрел в окно, потом сел в коляску, обхватил голову руками и задумался. Может, Ентц приставил к его дому часового? Однако вряд ли… Ведь Георг сам отослал всех часовых.

Ровно в полночь Георг надел ботинки, куртку и вышел в коридор. Его охватило легкомысленное желание погулять по улице. Он отворил входную дверь и вышел навстречу ветру. Он шел, опираясь на палку с железным наконечником, который тихо звякал при каждом соприкосновении с булыжниками мостовой. Он шел в том направлении, куда убежал незнакомый мужчина с винтовкой.

Георг пошел через парк. Это был кратчайший, но далеко не легкий путь в нижнюю часть города.

«В этом парке летом нужно обязательно организовать народное гуляние с разными увеселительными балаганами и пивнушками», — размышлял Георг. Странно, но сегодня он и усталость почувствовал не сразу. Время от времени останавливаясь, чтобы немного передохнуть, он шагал дальше.

«Я его обязательно найду», — подумал Георг о незнакомце.

СУББОТА

Георг остановился. Буря поутихла. Было безумием искать человека с винтовкой, да еще ночью. Сколько вооруженных людей бродило в то смутное время по городу! Тут были и бандиты, и солдаты, и антифашисты, и бог знает кто еще. Может, этот мужчина был солдатом разгромленной гитлеровской армии? А теперь переоделся в гражданское платье, но оружие бросать не захотел. Такой человек опасен. Он один бывает опаснее целой роты солдат. Такому ничего не стоит открыть огонь, спасая собственную шкуру…

Георгу хотелось найти этого человека, хотелось удостовериться в том, что он действительно покинул город.

Георг шел и шел, хотя и не прочь был бы присесть на край тротуара или же на ступеньки крыльца какого-нибудь дома. Присесть и поразмыслить, в каком направлении лучше идти. У него заболела голова. Георг зашагал медленнее.

Он вышел на шоссе, которое пересекало город с севера на юг и поднималось в горы. По этому шоссе в 1938 году проходили транспорты в Чехословакию.

Георг шел все медленнее. Он уже потерял счет времени. Улице, казалось, не будет конца. Георг в душе проклинал и собственную глупость, и того незнакомца, которого хотел разыскать. Ноги будто налились свинцом, и Георг с большим трудом переставлял их. Через каждые десять шагов он останавливался и рукавом вытирал пот со лба.

Скоро стало светать. Звезды в небе начали меркнуть. Сердце Георга учащенно билось. Казалось, в городе не осталось ни одной живой души, будто все жители Вальденберга этой ночью специально покинули город, чтобы проверить, что может сделать Хайнике один.